Не кажи «гоп»

Мелкотравчатый сегмент бандитской части ростовской хевры составляла простая уличная шпанка, гоп-стопники и обычные хулиганы. Наиболее серьезными среди них считались гоп-стопники, или сокращенно гопники, — промышлявшие мелким разбоем урки, босяки, берущие жертву на испуг («взять грача на гоп-стоп»).

Этимологию термина почти все исследователи выводят от корня «гоп», возможно, от искаженного «hoff» (по-немецки, «двор»), обозначающего на блатной «музыке» ночлежку, приют, дворовую жизнь. Собственно, сама уличная шпанка за неимением средств выше ночлежек и не поднималась. Ее удел был мелкое воровство, грабежи, уличный разбой, то есть гоп-стоп. Обитатели ночлежек вынуждены были гопать — бесцельно слоняться по улицам. Или жить на гопе, что, как отметил Владимир Даль в своем исследовании «Условный язык петербургских мошенников, известный под именем музыки или байкового языка», означало «ночевать под открытым небом».

Сборище подобных личностей получило название гоп-компания — шайка погромщиков, дебоширов, драчунов.

Ростовские гоп-стопники редко прибегали к убийствам, но практически всегда использовали для запугивания жертв ножи, кастеты, дубинки, кистеня — типичный разбойный арсенал.

Наиболее распространенный способ нападения назывался «брать на хомут». Несколько человек подходят к прохожему. Один мгновенно хватает его за «машинку», другой — быстро обшаривает карманы.

В Одессе этот вариант назывался «гоп со смыком» — налет с мгновенным опустошением карманов и исчезновением (по Далю, смыкнуть, шмыгнуть — совершить прыжок, скачок или нанести удар). Иногда с собой носили горсть табаку или жгучего перца. Незаметно возьмешь щепотку и резко сдуешь с ладони в глаза фраеру. А пока тот в истерике вопит и трет бельмы, его вещи, одежда и карманы в твоем распоряжении.

Были особые умельцы, которые могли грамотно дать чертоплешину — точным ударом по затылку либо сбить шапку, либо вообще временно лишить «грача» координации.

Наиболее ловкие могли хитрым несильным ударом ребром ладони в носовую перегородку на минуту-другую ослепить жертву. Рассчитать силу было очень важно, если переусердствовать, носовой хрящ мог войти в мозг.

Использовали и «высокотехнологичные разработки». Например, так называемую маску — часть клеенки размером в овал лица, с одной стороны густо смазанную липким варом из терпентинного масла (скипидара), приведенного в нетвердеющее состояние. Нападающий резким движением налеплял маску на лицо и уши жертвы, ослепляя и оглушая ее одновременно, а затем связывал руки сзади бечевкой.

Как и вентерюшники, гоп-стопники действовали только группой, страхуя и дополняя друг друга. Основное место их гужевания — знаменитые ростовские Балабановские рощи, или Шервудский лес, — три крупных лесных массива общей площадью 110 га, высаженных по инициативе городского головы Минаса Балабанова, с севера окаймляющие Нахичевань и Ростов. В теплое время года гоп-стопники обитали здесь, устраивая себе жилища в землянках, шалашах и даже в больших скворечниках на деревьях. На зиму местная публика перебиралась на ростовские гопы, в ночлежки и эшопы (существующие на средства городской управы приюты для нищих и бродяг).

Рощи удобно расположены на пути следования крестьян на ростовские базары. Гоп-стопники толпой набрасывались на обозы, резали веревки на дрогах, растаскивали мешки, корзины. Попутно нападали на жителей ближайшего Байковского хутора, приворовывали в домах, курятниках.

Более серьезные шайки ростовской гопоты в разное время возглавляли конокрад Павел Пикунов, мещанин Петр Санталов, даже гимназист Федька Соловьев.

В феврале 1908 года полиции пришлось устраивать в роще целую облаву (20 переодетых городовых с приставом) на главаря шайки налетчиков Александра Воронина по кличке Сорока.

В июле 1915 года в Балабановских рощах наводил ужас на путников Федька Соловьев, сбежавший из дома от родителей и, поддавшись сопливой романтике, выбравший для себя судьбу ростовского Робин Гуда. 15 июля он во главе четверки гоп-стопников напал на идущего к себе на дачу купца Карла Гейнрихса и ограбил его. На следующий день его ватага набросилась здесь же, в роще, на купца 2-й гильдии Герасима Оболонкова, ехавшего на бричке в станицу Старочеркасскую. Купец сумел ускакать, но его обстреляли из «смит-и-вессона» 42-го калибра, тяжело ранив в живот и ногу.

Когда полиции надоели эти бесчинства, рощу прочесали, устроили облаву и отловили Федьку с подельниками на полянке у костра как заядлых робингудовцев. А рощи с тех пор начали патрулировать конные городовые.

Известным гоп-стопником и прекрасным актером был Константин Менченков (Штымп). В марте 1914 года 20-летнего Штымпа судили в Ростове за многочисленные кражи и грабежи. На суде тот закатил целый спектакль, рассказывая, что, дескать, стал вором в 14 лет из-за того, что мать-пьяница его бросила. Жил юный оголец на улице с малолетними шишбалами (карманниками), перебивался мелочовкой, за что получил 4 месяца тюрьмы. Отбыв положенное «у дяди на поруках», вида на жительство в Ростове не получил и вновь вынужден был воровать, был конокрадом, гопником. Получил еще два года в Новочеркасске. Последний его слам на Новом поселении в квартире Ефимова составил всего 13 копеек — голодуха, мол, доконала. «Оправдайте меня, господа присяжные, твердо обещаю начать новую жизнь», — сканудил рассопливившийся на публике Штымп. Тронутые спектаклем присяжные оправдали гопаря. Более того, пустили меж собой шапку, в которую собрали для него 9,5 рубля и выхлопотали временный вид на жительство.

Штымп отблагодарил сердобольных мещан своеобразно — сразу после визита на Дон августейшего семейства, 15 октября 1914 года, в компании с бандитом Мишкой Халезовым, по кличке Кусок, с которым они проходили подозреваемыми по делу об ограблении студента Санина и актрисы театра «Буфф», он устроил стрельбу в центре Ростова. Были тяжело ранены преследовавший их известный сыщик Иван Алилуев и извозчик Онисим Тихонов, убит городовой Сидоров, который перед смертью успел сразить Куска наповал. За Штымпом гнались до самого Дона, где настигли и отдубасили на славу. Но перед этим оголец успел выбросить в реку револьвер. Это стало решающим фактором в ходе заседания военно-полевого суда. Хотя шла Первая мировая война и за вооруженное сопротивление преступнику грозил расстрел, однако суд не нашел оснований для осуждения и передал Штымпа гражданским властям.

Перед ними пацан вновь разыграл привычный спектакль. Только на этот раз он симулировал помешательство. Настолько талантливо, что его поместили в новочеркасскую больницу богоугодных заведений, откуда он без проблем бежал. Когда 17 февраля 1915 года в Широком переулке в Новочеркасске его в очередной раз отловили, на вопрос следователя: «Где ж ты был все это время?», Штымп мгновенно закосил и пропел: «Летал на аэроплане».

Ряды гопников пополнялись из числа чмундов — хулиганов, переросших возрастную планку обычной уличной шантрапы. Интересно, что до начала XX века в Ростове хулиганов называли фараонами, тогда как в остальной криминальной России этим термином величали исключительно полицейских. Фараоны были в числе первых кулачных бойцов в молодецких забавах, когда в 70-х годах XIX века традиционные потасовки по правилам устраивали в преддверии Масленицы каждый воскресный и праздничный день на Таганрогском проспекте и Большой Садовой улице, а позднее в Камышевахской балке и на Нахичеванской меже.

Превращение фараонов (в Петербурге их называли башибузуками) в хулиганов произошло в начале XX века после Англо-бурской войны, когда возвращавшиеся с нее российские добровольцы привезли этот термин домой. Ростовские чмунды верстались, главным образом, из мастеровщины, которой надоедала нудная работа и хотелось острых ощущений на улице. Они сбивались в стайки по территориальному признаку и искали приключений в вечернее время, нападая на прохожих, устраивая потасовки с такими же чмундами из других районов, грабя проституток и одиноких дам. Причем с женским полом не церемонились — лупили наотмашь. Зачастую прибегали к открытой поножовщине, ибо редкий ростовец разгуливал по городу без финки, а то и револьвера.

Любимым орудием чмундов был так называемый ростовский кистень — обычная базарная килограммовая гирька, стянутая у талии сыромятным ремешком или тонкой цепочкой. Чмунд надевал ремешок петлей на запястье и прятал кистень в рукаве. В случае нужды он мог молниеносно выбросить орудие на четыре метра, нанося противнику сокрушительный удар.

Среди чмундов выделялась собственная элита — лощеные хулиганы, лощившие тротуар на Большой Садовой в районе гостиницы «Большая Московская». Как и положено хулиганам, ростовские чмунды из лощеных имели собственную униформу. В Петербурге их можно было узнать издалека, словно парижских апашей, по лихо заломанной фуражке-московке, из-под которой свисала челка в виде свиного хвостика, красной фуфайке, брюкам, вставленным в высокие сапоги с перебором, кривой папироске, свисающей с нижней губы, — точный портрет Владимира Маяковского в главной роли в фильме «Барышня и хулиган». В Ростове лощеные чмунды важно расхаживали в костюмах и котелках, обязательно в кричащих галстуках и с необычной прической. Ни дать ни взять стиляги начала века.

Их очень не любили базарные мошенники — халамидники, презрительно обзывая их джеками и при случае каждый раз стремясь «намять крахмалку».

В Нахичевани главными чмундами считались Иван Абрамов (Ванька Короста) и Федор Кулешик (Федька Кулеш), которые в 1902 году затерроризировали уважаемую публику.

В Ростове титул «короля хулиганов» все в один голос отдавали Володьке Ганину по кличке Лупатый. Володька ходил по трактирам, садился за стол напротив не понравившегося ему посетителя, вынимал финский нож и вонзал в стол перед сидящим, говоря: «Вот так я поступаю с негодяями». И требовал налить ему выпить.

Чмунды были завсегдатаями ростовских погромов, уличных манифестаций, стачек, потасовок с полицией.

В начале 1920-х годов большая их часть подалась в бандитские шайки, где и была отстреляна милицией. Новая поросль версталась уже из беспризорников, но вплоть до «Чубаровского процесса» в Ленинграде 1926 года на них смотрели сквозь пальцы — слишком много было дел с серьезными бандитами. В 1922 году в Уголовный кодекс РСФСР была введена статья № 176 «Хулиганство» (до 1 года тюрьмы), но правоприменительная практика по ней оказалась малозаметной. Изменения наметились лишь с началом политики Большого террора, ибо тогда уже банальная хулиганщина могла трактоваться как диверсия против комсомольцев, коммунистов, органов управления и т. п. Тогда уже вместе с народными дружинниками в действие была приведена железная метла ОГПУ-НКВД.

К этой же категории можно отнести и малолеток. Начиная с конца XIX века совсем юные ростовские гопстопники облюбовали место у моста через Темерник в районе вокзала. Отсюда начинался подъем на Большую Садовую, и драгили замедляли ход усталых лошадок. В этот момент из-за товарного двора вылетала ватага ребятишек 7—15 лет и набрасывалась на возы. Тянули с них все, что плохо лежало. Пока драгили отбивались кнутовищами, пацаны успевали стянуть кто кусок угля, кто дрова. Зимой даже налетали с санками, чтобы сподручнее было уволакивать. От кнутовищ прилетало неслабо, зато проданный на базаре товар гарантировал нехитрое угощение.