Вихри враждебные

В целом по России рост преступности на рубеже веков был не особенно заметен. Промышленный подъем привлекал б?льшую часть трудоспособного населения к открывающимся производствам — занятость среди низов была высокая, что не способствовало расширению рядов «босой команды». Слишком много существовало честных способов себя прокормить. В мировых судах даже отмечали значительное сокращение уголовных дел. Особенно по тяжким преступлениям.

К тому же часть мужского населения с началом Русско-японской войны была призвана в армию, высвободив место в селе и на производстве для потенциальных босяков.

Но как раз череда поражений «на той войне незнаменитой», Кровавое воскресенье 1905 года и падение престижа царской династии привели к резкому увеличению негативных и даже панических настроений в обществе.

Во второй половине 1905 года, после подписания пораженческого Портсмутского мира с Японией, в города и деревни хлынул поток озлобленных и разочарованных демобилизованных солдат и казаков. А прекращение военных заказов, кормивших тыл, вызвало по всей стране волну забастовок, стычек с полицией и даже открытых мятежей в армии.

Николай II, с целью выпустить пар в обществе, подписал Манифест 17 октября, дарующий некоторые политические свободы. Но вместо успокоения лояльное царю общество ответило на него кровавыми еврейскими погромами, а нелояльное — не менее кровавыми баррикадными боями и террором Первой русской революции.

Всеобщее ожесточение привело к настоящему взрыву криминала в империи. Особенно резко выросло количество тяжких преступлений: краж, грабежей, разбоев и убийств. Так, после окончания Русско-японской войны и до начала Первой мировой количество простых и вооруженных налетов и ограблений увеличилось на 34 %. Причем, кроме традиционной уголовной шпаны, на преступления решались некогда богобоязненные и богомольные мужики и бабы, без тени сомнения круша черепа обывателей и взламывая их жилища.

В начале ХХ века у старого уголовного мира Ростова появляются уже совсем серьезные конкуренты, а у полиции — новая головная боль. Если ранее политическая борьба в России ограничивалась забастовками, стачками и потасовками с полицией, осложняя жизнь Охранному отделению редкими, хотя и громкими террористическими актами против конкретных царских чиновников, то поражение в Русско-японской войне и начавшаяся революция привели к изменению тактики социалистов (в их число, как правило, включали крайних леваков из рядов эсеров, анархистов-максималистов, бундовцев, польских и кавказских националистов, большевиков и пр.). На повестке дня встал вопрос о финансах для вооруженных выступлений, а следовательно, для так называемых экспроприаций (сокращенно «эксов») материальных средств как у государственных структур, так и у зажиточной части населения. Социалисты стали переходить от чисто политической борьбы к откровенной уголовщине, для пополнения партийной казны прибегая к налетам, вымогательству, шантажу и бандитизму.

А это требовало пополнения партийных рядов профессионалами — громилами, взломщиками и налетчиками-вентерюшниками.

Известный ростовский социал-демократ Александр Локерман вспоминал: «Наблюдался прилив какого-то сомнительного элемента. Мечтая об эксе и наживе, иные шли в организацию для того, чтобы, так сказать, закрепить за собой звание „идейного человека“. Для других, как это не раз было установлено, единственной побудительной причиной являлось стремление раздобыть револьвер».

Показательный мезальянс: ВПЕРВЫЕ интересы уголовного мира и социалистов совпали. Помогала взаимная ненависть и презрение к правоохранительным органам. В ряде случаев в Ростове они действовали сообща и даже обменивались профессиональными наработками. К примеру, использовали одни и те же каналы поставки оружия, контрабанды, сбыта награбленного, укрывательства от полиции и т. п.

Так, к 1905 году на вооружении у ростовской полиции, а также в распоряжении местных вентерюшников и боевиков-социалистов оказались добытые параллельными путями бельгийские пистолеты «браунинг» образца 1903 года калибра 9 мм и американский «смит-и-вессон» калибра 10,9 мм.

Лучший оружейный магазин в Ростове «Спорт» Александра Эдельберга, располагавшийся в здании Городского дома (нынешняя мэрия), регулярно подвергался взломам и ограблениям. А его содержимое вскоре начинало стрелять в равной мере на дело и революции, и блатного мира.

Порой даже непонятно было, кто именно первым внедрил практику шантажа крупных коммерсантов с целью вымогательства и изъятия материальных средств.

Показательно, что в Ростове один из первых известных случаев организованной рассылки писем с угрозами купцам был зафиксирован ДО начала активных действий Первой русской революции (октябрьская стачка 1905 года), когда письменное вымогательство приобрело уже массовый характер.

В июле 1905 года известные ростовские купцы начали получать анонимные письма, в которых бесхитростно объявлялось, что их квартиры «поставлены в очередь на кражу» с целью непременно вынести ценностей на сумму не менее 500 рублей. Но поскольку авторы сих посланий «не желали подвергать хозяев напрасному волнению, а себя — риску», им предлагалось добровольно пожертвовать «по гривеннику за рубль», то есть всего-то 50 рублей вместо 500. Деньги надлежало положить в условленное место, но, если посланного за ними арестуют, предупреждалось, что у хозяина «возникнут осложнения».

Интересно, что подпись под посланием гласила: «Товарищество ростовских воров».

Отметим, никакого «воровского товарищества» в Ростове сроду не было — слишком разными были задачи, сферы деятельности и специализация у устойчивых воровских шаек, чтобы заниматься кооперацией, да еще столь авантюрным способом. Этим могли промышлять лишь вчерашние гимназисты или начинающие грамотные босяки, начитавшиеся романов Фенимора Купера, Майн Рида, Конан Дойла. На эти глупые угрозы непуганые шантажируемые не реагировали, и вскоре поток эпистолярных посланий прекратился сам собой.

Другое дело, что письменное вымогательство вскоре станет характерной приметой времени, первым явлением в Ростове открытого рэкета, да еще и с романтическими элементами костюмированных афер.

Подобные вещи тогда вошли в моду в Бессарабии, где аналогичным образом действовал налетчик Григорий Котовский, в Одессе — Мойше-Яков Винницкий (более известный как Мишка Япончик), в Москве — Яков Кошельков (Яшка Кошелек, ограбивший в январе 1919 года самого Владимира Ленина с охранниками), на Кавказе — лезгин Буба Икринский, чеченец Зелимхан Гушмазукаев (Зелимхан Харачоевский), грузин Сосо Джугашвили и армянин Камо (Симон Тер-Петросян). При этом Котовский, Джугашвили-Сталин и Камо постоянно контактировали с большевистским подпольем, а Зелимхан Харачоевский даже консультировал ростовских анархистов, получив от них красно-черный флаг, четыре бомбы и печать с надписью «Группа кавказских горных террористов-анархистов. Атаман Зелимхан». Ею абрек потом и визировал свои послания купцам с вымогательствами.

Неудивительно, что в самом Ростове вскоре и «политика» переняла опыт «Товарищества воров» и занялась рассылкой собственных «прелестных писем» купцам, трактирщикам, банкирам, требуя выдачи в среднем по 500—1000 рублей «на революцию».

Письма с требованием денег, в частности, гласили: «…Так как настают дни борьбы с самодержавием, то мы требуем денег на вооружение боевой дружины. Вы вспомните, как были погромы 17 октября, мы не допустили черносотенцев до Темерницкого поселения. И так мы требуем, чтобы вы обратили внимание на посланное нами письмо».

Политическая банда «Донские орлы» составила для себя целую ведомость с «долгами капиталистов». Согласно ей, наследники купцов Максимова и Гурвича должны были поделиться с «революцией» 2,5 тысячи рублей, Панченко и Хахладжев — по 2 тысячи, Парамонов, Солодов, Рысс, Чурилин — по 1,5 тысячи, Кистов, Токарев — по 1 тысяче, и так далее по нисходящей до 100 рублей «революционного налога».

Причем идейные борцы с капитализмом, в отличие от воров, привести угрозы в действие и даже замарать себя кровью отнюдь не стеснялись.

В июле 1906 года в станице Гниловская шайка экспроприаторов отправила письма вдове богатого казака 70-летней Анфисе Фетисовой и торговцу Ивану Толстову с требованием выдать от 500 до 1 тысячи рублей. Купчина на дерзость не отреагировал, но его не тронули. А вот в дом к вдове нагрянули с разбоем, прикончили прятавшуюся на чердаке старуху, взломали сейф и выбросили его в балку Камышеваха.

А уже через два дня, 29 июля, те же экспроприаторы, требовавшие от местного священника отца Алексея Часовникова 500 рублей под угрозой убийства его детей (детей батюшка, понимая, с кем имеет дело, благоразумно вывез из станицы), напали на его дом. Батюшка все же был казак, к военному делу привычен с детства, так что, презрев сан, он достал револьвер и затеял перестрелку с налетчиками. Поднялся шум, сбежались люди, разбойники скрылись.

Точно так же купец 2-й гильдии Соломон Шендеров (отец известного советского художника Александра Шендерова) со своими приказчиками в доме на Большом проспекте организовал активное сопротивление и отбился от экспроприаторов, требовавших у него 500 рублей.

Не стеснялась «политика» приводить в исполнение и свои более существенные угрозы.

13 марта 1907 года была похищена 17-летняя дочь нахичеванского купца Варвара Баева. Полиция выяснила, что негоциант последние дни получал письма с требованием выдать деньги «на революцию» под угрозой в противном случае истребить всю семью.

Девушку обнаружили связанной уже на станции Лиски под Воронежем, «революционерами» оказались служивший у Баева дворником татарин и его подруга.

В октябре 1907 года «революционеры» освободили похищенного овцевода Месяцева только за 18 тысяч рублей.

8 апреля 1907 года известный всему Ростову дядя Каро — король местного кафешантана Карапет Чарахчиянц, владелец самых знаменитых в городе кафешантанов «Палермо» и «Марс» — получил письмо с требованием уплатить одну тысячу рублей «на революцию». Иначе злодеи грозили смертью.

Дядя Каро, в знакомых которого ходила вся городская управа, полиция и бандитская Богатяновка, угрозу игнорировал и даже не заявил властям. Напрасно, ибо к тому времени революция уже набрала полный кровавый ход.

11 апреля в 10 утра, войдя в помещение Нахичеванского городского общественного банка, Чарахчиянц был остановлен прилично одетым человеком. Незнакомец приставил к груди ресторатора револьвер «смит-и-вессон» и произнес: «Помнишь ли о письме?»

Дядя Каро вспомнил мгновенно и заорал благим матом, чем спас себе жизнь. Террорист опешил и отступил назад. На крик прибежал постовой городовой Тимошенко и бросился на злодея. Общими усилиями его скрутили и нашли при нем фальшивый паспорт на имя мещанина Владимира Любимова. На самом деле экспроприатор оказался кубанским казаком, известным полиции тем, что промышлял «эксами» в Пятигорске и Владикавказе.

В ноябре 1908 года двое молодых людей объявились в винном погребе торговца Геурка Мамулова на Никольской. Ему вручили письмо уже от имени группы террористов-анархистов-коммунистов с требованием под угрозой смерти выдать ту же тысячу рублей. Виноторговец был не из робкого десятка. Кликнул брата, и вдвоем они запросто скрутили пришельцев, сдав их полиции. Там личности обоих установили — налетчики-гастролеры с братского Кавказа: житель Елизаветполя Арам Мануков и князь Ивлиян Геловани из кутаисского села Мали.

1906 год был отмечен в Ростове несколькими отчаянными «эксами» на банковские учреждения. 5 июля было совершено нападение на чиновника ростовской конторы Государственного банка Рудольфа Винклера, который вместе с расчетчиком Туровым вообще без охраны (!) на обычном извозчике вез с почты (нынешний Соборный переулок) в банк 266 тысяч рублей. Экспроприаторы устроили в центре города грандиозную пальбу, смертельно ранив чиновника и нанеся тяжелые ранения артельщику. Похитив сумку со 113 тысячами рублей, нападавшие скрылись. Вскоре четверых из боевиков нашли. Ими оказались 21-летний анархист Василий Симанков и трое профессиональных налетчиков — Лешка Бабин (Цыкла), Матвей Шаталов (Голован) и Матвей Шекер (Жук), а чуть позже, 31 августа, взяли двоих уже непрофессионалов — студента технического училища Рагозина и мещанина Ветлугина. У налетчиков были свои люди в банке, предупредившие об отсутствии конвоя.

Интересно, что этот «экс» сильно напоминал знаменитую экспроприацию на Эриванской площади в Тифлисе, которая произошла почти ровно через год — 13 июня 1907 года. Тогда группа боевиков напала на карету казначейства при перевозке денег из почты в Тифлисское отделение Государственного банка и похитила 250 тысяч рублей. Деньги везли на двух фаэтонах под небольшой охраной. От стрельбы и взрывов бомб погибли двое, ранены более 20 охранников и случайных прохожих. Деньги и виновных так и не нашли.

Тифлисский «экс» организовывал знаменитый Камо (Симон Тер-Петросян) и тогда еще мало кому известный большевик по кличке Коба (Иосиф Сталин). Учитывая схожие обстоятельства нападений, можно предположить, что в их разработке участвовали одни и те же люди в Ростове и Тифлисе.

Другие экспроприаторы, уже из местных, 29 сентября 1906 года средь бела дня совершили вооруженное нападение на хлебную контору братьев Фридберг на углу Большого проспекта и Малой Садовой улицы. Семеро налетчиков (в основном несовершеннолетние), стреляя на ходу, заскочили в контору, ранили пытавшегося задержать их швейцара и похитили 10,8 тысячи рублей. У всех присутствующих были вывернуты карманы, отобраны бумажники.

На углу Большого переулка и Большой Садовой улицы им наперерез бросился — в одиночку! — конный городовой Степан Полтинов, у которого бандиты ранили лошадь. Полтинов не отстал, к нему присоединились другие городовые — Бирюков с 3-го участка и Белык со 2-го участка. Зажали налетчиков у ваточной фабрики братьев Сагировых, загнали их во двор втроем, где их запер в погребе сообразительный дворник. Выяснилось, что «анархисты» Лука Фирсанов, Лейба Шварцкопер, Николай Малиновский, Царик Хайт, Вениамин Штабельский и Иван Сироткин столь неудачно грабили «на революцию».

Однако в России уже действовало военное положение, и социалистов потащили не в обычный суд, где присяжные, как правило, таких оправдывали, а в военно-полевой, заседавший в казармах 134-го Феодосийского пехотного полка на Скобелевской улице (батальон полка был передислоцирован из Крыма в Ростов в апреле 1903 года, как раз после знаменитой стачки 1902 года). За вооруженный разбой в такое суровое время им светила уже высшая мера.

Городового же Полтинова премировали 25 рублями, всем участникам задержания повесили на эфес полицейской селедки орден св. Анны IV степени.

Впрочем, под социалистов работали и местные мошенники. 13 июля 1906 года было объявлено о хищениях в ростовском отделении Северного банка на сумму свыше 60 тысяч рублей. Тут же возникла версия, что его директор Фридманский, таинственно исчезнувший в тот же день, направил украденные деньги «на революцию». Однако вскоре нашлись свидетели, уверявшие, что г-н Фридманский был замечен как частый посетитель игорных заведений, ипподрома и биржи, где он спускал огромные суммы. Так что «вихри враждебные», как оказалось, не имели никакого отношения к этой откровенной уголовщине.

Аналогичный случай произошел и в Таганроге, где в первой половине 1907 года возникла группа так называемых максималистов. Как доносили сыскной полиции: «…туда вошли все местные и окрестные отбросы, имеющие преступное прошлое. Группа вооружена револьверами и производит нападения на конторы, обывателей, похищая деньги, убивая и т. д.». Максималистами руководил 20-летний крестьянин Иван Родионов, бывший эсер, после ареста секретаря таганрогского комитета ПСР Татаринова ставший во главе ячейки. Но вскоре лихого агрария исключили из партии его же товарищи — за участие в ограблении Азово-Донского коммерческого банка и похищение около 30 тысяч рублей.

Под эти «вихри» вскоре начали подгонять и романтические истории. В ноябре 1908 года некая таинственная «Золотая тройка» прислала известному ресторатору Василию Кушнареву письмо с требованием выдать ей до 15 ноября тысячу рублей «на революцию» (положив их в водосточную трубу в указанном ими месте на Старопочтовой улице), иначе грозила расправой над его семьей. Но проблема в том, что супруга купца получила письмо только 16 ноября и даже не успела его показать мужу. Как раз в этот день он провожал свою 21-летнюю свояченицу на трамвай, на котором она добиралась до дома. Однако дома ее не дождались. Зато дождались следующего письма от «Золотой тройки», в котором сумма выкупа оказалась еще больше — уже за похищенную девушку.

Кушнарев обратился в полицию, а в газетах разместил объявление о вознаграждении за информацию о местонахождении похищенной. Полиция с ног сбилась в поисках несчастной. Но в конце ноября она сама объявилась в городе, с завязанными глазами, так и не сообщив сыщикам ничего вразумительного о похитителях из «Золотой тройки».

Однако сыскное отделение решило не отставать от нее и в конце концов вынудило девицу признаться в том, что на самом деле никакого похищения не было и в помине. Со своим женихом она укатила в Новочеркасск, где рассчитывала дождаться «выкупа» от Кушнарева. Жениха, в единственном лице представлявшего «Золотую тройку» и писавшего подметные письма, арестовали.

Интересы ростовской босоты и социалистов кардинально разошлись в ходе очередного еврейского погрома 18–19 октября 1905 года, ставшего поистине звездным часом местного криминалитета.

В исторической литературе, в зависимости от политических пристрастий исследователей, больше предпочитают говорить о масштабах погрома (176 убитых, около 500 раненых, примерная сумма убытков — 15 миллионов рублей), что не вызывает разногласий у историков, а также о руководящей роли в беспорядках либо полиции и «черной сотни», либо социалистов, что спорно.

Пострадавшая сторона утверждает, что свидетели якобы видели, как некие люди организованно приводили толпы погромщиков к конкретным магазинам и домам, принадлежащим еврейскому населению Ростова, а назначенный на свой пост только в январе 1905 года полицмейстер Антон Прокопович якобы «бросал против сопротивляющихся конных казаков» и, «сидя в фаэтоне с револьвером в руках, кричал: „Жиды, сдавайтесь сию минуту, иначе всех вас сейчас перестреляем!“»

Соорганизатором погромов также называли городского голову Евсигния Хмельницкого, сторонника крайне правых партий.

Понятно, что историю пишут победители, и ждать от них объективности — дело безнадежное. Тем более в отношении их классовых врагов.

Но все же хочется развеять давно укоренившиеся заблуждения.

Городской голова Хмельницкий, трижды надевавший золотую магистратскую цепь (1892–1901, 1905–1909, 1914–1917 годы), никогда никаких подозрений в погромных намерениях не вызывал. В феврале 1917 года местная газета «Приазовский край» в дни его юбилея писала: «Не обладая ни богатырским размахом А. М. Байкова, ни кропотливостью И. С. Леванидова, ни подвижностью и эластичностью П. Ф. Горбачева, Хмельницкий неизменно пользовался репутацией чистоплотного человека, не способного сделать гадость».

Об этом свидетельствует и его поведение в ходе погромов: 19 октября в 11 часов утра Хмельницкий, собрав гласных думы и священников, двинулся на Соборную площадь, в самый эпицентр кутежа и бесчинств, чтобы увещевать вандалов и просить их остепениться. А затем с портретом государя, хоругвями и псалмами они организовали крестный ход, пытаясь погасить разбойный пламень. Тщетно.

Дума совершенно растерялась и, ввиду пассивности полиции, просила рабочих (!) завода «Аксай» помочь в подавлении беспорядков. В Нахичевани и в Затемерницком поселении, кстати, отряды рабочей самообороны отбили атаки погромщиков. Остальные же районы Ростова пали жертвами разгула уголовщины.

Народ-богоносец дорвался до безнаказанного кровопролития. Вряд ли эти попытки как-то совпадают с «погромными» обвинениями городского головы.

Полицмейстер Прокопович, со своей стороны, тоже был кто угодно, только не сподвижник громил. Мздоимец и бездарь, он был просто некомпетентен на своей должности, и основная его вина состояла лишь в том, что Прокопович был не способен организовать хотя бы видимость попытки наведения порядка.

Городская полиция разделилась на несколько частей — либо вовсе разбежалась, либо присоединилась к разбою, либо пыталась хоть как-то ему же противостоять (городовой Бачурин даже погиб при этом).

Легендарный ростовский сыщик Яков Блажков уже в сумерках 19 октября, понимая, что открыто перекрыть дорогу толпе громил не получится, на углу Среднего переулка и Пушкинской вместе с двумя городовыми с криками «Рота, пли!» начал палить в воздух из револьверов. Напуганная «ротой» толпа разбежалась.

После подавления беспорядков Прокопович даже подал градоначальнику Коцебу прошение об отставке в связи с провалом полицейской работы. Но тот знал, что сам виноват не меньше полицмейстера, и отставку не принял. О том, чтобы Прокоповичу что-то организовать, речи вообще не шло — не того полета была эта чахлая птица.

С другой стороны, нельзя действительно сбрасывать со счетов провокационную роль левых партий в событиях 18–19 октября. Была масса свидетелей, утверждавших, что стрелять в пока еще смирную толпу погромщиков, собравшихся у тюремного замка в противовес «социалистам», начали именно из толпы под красным флагом. Оказалось, что на мирный митинг туда отправилось множество людей, вооруженных револьверами.

Один из них в форме студента среднетехнического училища возглавлял шествие под красным флагом от Нахичеванской межи по Большой Садовой. Когда недовольные черносотенцы попытались отобрать у него флаг, тот спокойно отдал его соседу, достал из-за пазухи револьвер и тремя выстрелами уложил погромщика на месте. И тут же получил по голове ломом. Начавшаяся было свалка быстро завершилась с минимальными потерями с обеих сторон. Об этом на следующий день сообщали репортеры многих местных изданий, сопровождавшие толпу в течение целого дня.

Заметим, это произошло в 13.30, за 3 часа до начала массовых столкновений на Острожной площади, переросших в еврейский погром под крики: «Жиды-манифестанты изорвали портрет государя». То есть пальба на поражение с «левого» фланга имела место задолго до «организованного полицией и городской управой погрома». Иными словами, обе стороны готовились не столько к манифестациям, сколько к битве со своими политическими оппонентами.

Зато на этом фоне наибольшую организованность продемонстрировали как раз ростовские урки. Благо бандитская Богатяновка от Острожной площади всего-то на расстоянии одной версты.

Пока «политика», начиная с 4 часов пополудни, используя заранее припасенные револьверы, дубины, ножи и кастеты, выясняла между собой, кто из них больше любит Россию и в какой форме, «босая команда» кинулась грабить близлежащий Покровский базар.

Отметим, стихийный погром полиции в апреле 1879 года прошел мимо тогда еще слабо организованной босоты. В нем участвовали лишь портовые рабочие, базарные торговцы, обыватели и местное хулиганье. О жертвах не сообщалось — скорее всего, их вообще не было.

Первый еврейский погром в Ростове 10 мая 1883 года также возник стихийно, на почве разборок между подгулявшим рязанским крестьянином Фарафоновым и хозяйкой кабака, что на углу Казанской и Большого проспекта (ныне улица Серафимовича и Ворошиловский проспект). Толпа привычно разметала вступившуюся за кабатчиков полицию (девять служивых ранены, включая солдат Керчь-Еникальского полка) и несколько часов громила магазины, лавки, кабаки, публичные дома, принадлежавшие евреям. Ущерб оценивался в 70 тысяч рублей, ранены были несколько человек.

Интересно, что целеуказания толпе давали их конкуренты других национальностей, не упустившие случая напакостить коллегам. Ничего личного — только бизнес…

И опять же, в погромах, исходя из сословного положения 200 задержанных полицией громил, отметились чернорабочие, нижние чины запаса, а также дворяне, почетные граждане и великовозрастные купеческие дети. То есть классической босоты среди арестованных также не наблюдается. Скорее, побузить в Ростове были рады все кому не лень.

Зато погром 1905 года в корне отличался от предыдущих, ибо за дело уже взялись профессионалы из сложившихся на рубеже веков серьезных ростовских шаек с собственной специализацией. Двумя годами ранее на это обращали внимание в жандармерии. 25 апреля 1903 года глава ростовской охранки, штабс-капитан Верещагин доносил начальству: «Имею честь донести Вашему превосходительству, что мною получены сведения о готовящемся в городе Ростове-на-Дону разгроме евреев. Неблагонамеренные противники еврейской нации задумали, между прочим, воспользоваться скоплением в городе Ростове-на-Дону многотысячной толпы богомольцев, стекающихся во время перенесения почитаемой иконы Аксайской Божьей Матери, которое совершается обыкновенно в одну из суббот в конце апреля или начале мая месяца. Для возбуждения толпы предполагается совершить святотатственное покушение, облить икону нечистотами, подбросить дохлую собаку или что-либо подобное и, объяснив это надругательством евреев над христианской святыней, подать повод к их избиению. Слухи о разгроме уже начали проникать в среду босяков на реке Дону, разжигая в них аппетит к возможной наживе».

В первую очередь в глаза бросается четкая организация действий громил. Подчеркнем, не полиции и управы, а именно уркаганских профессионалов, которых не надо было учить действовать. Отметим, в 4 пополудни началась массовая резня на Острожной с участием десятков как «красных» боевиков, так и «черных». А в 6 пополудни примчавшаяся казачья команда уже застала на Покровском базаре лишь пожарища и остатки подчистивших торжище под ноль мародеров. То есть побоище со стрельбой, буйство толпы, разгон митингующих на Острожной, преследование их, сколачивание погромных ватаг, атака на Покровский и его разгром до прибытия казачьей команды уместились менее чем в 2 часа. А по свидетельству очевидцев, базар был аккуратно разнесен за каких-то полчаса. Как черносотенцы могли всё это успеть и зачем, в случае «организации погрома полицией», их было разгонять казаками, совершенно непонятно.

Зато все становится на свои места, если допустить версию, что погром Покровского рынка, где, кстати, пострадали лавки не только еврейские, но и остальных торговцев, был организован как раз богатяновскими «баронами». Им до базара было куда ближе, чем погромщикам с Острожной.

Таким образом, несложно догадаться, чья рука в дальнейшем рулила бесчинствами в Ростове, прекрасно используя еврейский фактор.

От Покровского толпа громил разбилась на несколько шаек (по чьему совету?) и растеклась по городу. Ювелир Петр Остер (немец), чью фамилию приняли за еврейскую, был избит.

На вопрос не отстающих репортеров «Что вы творите, идиоты?» — радостные громилы ответили: «Царь дал свободу бить жидов».

Разнесли магазин золотых и серебряных изделий Израиля Райцына на Большой Садовой, выходили из него нагруженные изделиями, которые тут же за бесценок продавали толпе. Золотые часы сбывали за 1,5 рубля, бриллиантовые кольца, стоившие сотни, — за 2–3 рубля. Неизвестно откуда появившиеся «прилично одетые люди» (по выражению газетчиков) тут же скупали ювелирку. Гарнитуры мебели шли за несколько рублей, швейные машинки — по 50 копеек, обувь — 10 копеек.

Еще один очень важный момент — кто-то (кто?) вбросил в толпу совет: идти грабить оружейные магазины, дабы быть во всеоружии. Толпа вмиг разнесла магазины «Спорт» (уже привычно), а также заведения Якова Де Камилли, Самуила Житомирского, Августа Риделя. И теперь уже разночинным шайкам не страшны были ни полиция, ни казаки, ни солдаты местного гарнизона. Кто-нибудь поверит, что это тоже входило в планы полицмейстера Прокоповича?

Заметим, что ряд более богатых магазинов и банков выставил вооруженную охрану, и туда толпа не сунулась.

Не менее важный факт: с левого берега Дона через наплавной мост перебрались толпы жителей из близлежащих сел Батайск, Самарское, Кагальник и Койсуг, которые стали организованно грузить награбленное на Новом базаре на драгилей и увозить в Задонье. Лишь 20 октября был разведен наплавной мост, чтобы воспрепятствовать вывозу награбленного из города. Потом следственные органы, возглавляемые прокурором Новочеркасской судебной палаты Сергеем Набоковым, находили в этих селах целые склады товаров из ростовских магазинов. Могла ли это организовать полиция? Куда там. Как раз это и было в компетенции ростовских блатер-каинов (скупщиков краденого), которые имели разветвленные связи в пригородах и сбывали дуван на местных барахолках.

Показательный пример. К мельнице братьев Хацкеля и Бейнуша Рысс, что в Братском переулке (ныне хлебозавод № 1), подошла толпа погромщиков. К ней вышел владелец Бейнуш Рысс и спокойно сообщил, что они, конечно, могут все здесь разнести, но разгром мельницы лишит работы многих русских трудяг. Чего трудяги сами не допустят и вполне могут дать сигнал погромщикам. А посему, добавил Рысс, возьмите лучше запасы муки на мельнице да ступайте себе с богом.

Тут же сыскался мудрый дядя с сильно богатяновской рожей, который одобрил совет мельника и организовал толпу для вывоза готовой продукции. Мельница осталась целехонька.

Зафиксированы случаи, когда некоторые владельцы магазинов просто откупались от погромщиков, и их никто пальцем не тронул за все кровавые дни 18–19 октября.

Не подходят как-то эти истории под определение «этнической ненависти» и «юдофобии». Космополитичный Ростов отнюдь не был юдофобским городом. Зато это неплохо ложится в русло правильно организованного знающими людьми грабежа и рэкета.

Да и цифры говорили сами за себя. По донесению начальника Донского областного жандармского управления ротмистра Павла Заварзина, 40 человек было убито, от 200 до 500 раненых, разбито и разграблено 514 лавок, 2 паровые мельницы, 5 угольных складов, 8 частных квартир. Отмечено 25 поджогов, от которых сгорело 311 разного рода помещений. Примерная сумма убытков — 15 миллионов рублей. Весьма показательная приписка «Приазовского края»: «Отряды погромщиков состояли из босяков, хулиганов, бандитов».

Это вам не мелочовка образца 1879 или 1883 года. Это уже другой уровень.

Иными словами, созревший ростовский криминалитет не был в числе организаторов беспорядков, зато, очевидно, знал о предстоящих событиях (аналогичные погромы прокатились тогда по всему югу России) и с лихвой воспользовался возможностью тряхнуть город до основания.

Опытные и твердо спаянные шайки действовали осторожно — старались громить преимущественно еврейские торговые заведения, не связываться с вооруженным сопротивлением как последователей Яхве (баррикадные бои шли даже в центре города), так и рабочих дружин (погромщики были отбиты в Затемерницком поселении). Да и во взятые под вооруженную охрану банки и богатые магазины босая команда не совалась. Благо работы у всех хватало и без лишнего шухеру. И без всякой политики.

Впрочем, декабрьские баррикадные бои на рабочем Темернике и отвлечение основных сил полиции на подавление антигосударственных беспорядков вновь свели интересы блатных и «политики». Оружие повстанцы тогда еще могли получать только по криминальным каналам.

Разгром Первой русской революции, подавление беспорядков в провинции, эмиграция лидеров революционного подполья, отстрел, отлов и ссылка наиболее активных политических боевиков к концу первого десятилетия XX века — все это продемонстрировало очередной зигзаг в уголовно-политических отношениях. Беспредельщики-боевики с их кровавыми «эксами» и неоправданными сопутствующими жертвами среди населения уже вызывали неприязнь у своих «союзников». Ростовским блатным категорически не нравилось, что их гребли под одну гребенку с «политикой», отправляя на милость военно-полевых судов. Те же ни с кем не церемонились и особо не разбирались — вооружен, значит, поставил себя вне закона, извольте к теплой стенке. Облавы на «политику» частенько приводили в воровские малины, а зачем блатному «палить хату» и подставлять родную хевру? К тому же «политика» свои планы налетов на кассы, банки и богатые дома никак не координировала с воровской верхушкой Ростова. Стало быть, окучивала чужой огород, что в уголовной среде вовсе было чревато жесткими разборками на воровском сходняке и беспощадными наказаниями для нарушителей. Ростовские вентерюшники и шоттенфеллеры не собирались терпеть конкурентов среди чужаков. Здесь вообще чужих никогда не любили…

На том уголовно-политический роман начала века и завершился. «Вихри враждебные» в Ростове стихли вплоть до Февральской революции 1917 года.