НОЧНАЯ СХВАТКА

Почему же все-таки погиб Ермак? Неужто, зная о коварстве Кучума, он не предпринял никаких мер, чтобы оградить дружину от неожиданного нападения? Может, не думал, что ордынцы за нею следят? А может, полагал, что в такую вот грозную ночь, когда все вокруг скрипит да стонет, они не посмеют сунуть носа на остров?

Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» пишет: «Ермак знал о близости врага и, как бы утомленный жизнью, погрузился в глубокий сон с своими удалыми витязями, без наблюдения, без стражи».

Вот ведь как! Знал, что враг рядом, но не выставил даже дозорных и спокойно уснул. Что-то непохоже на атамана при его-то ратном опыте.

Деятельность Ермака как военачальника историки, видимо, еще опишут. Мы лишь приведем несколько моментов, говорящих о его стратегической зоркости. Нет, он не был человеком, которого вольница случайно избрала своим атаманом. Некоторые ученые предполагают, что Ермак был участником Ливонской войны, что он еще до появления в Сибири прошел большую воинскую выучку. И все это подтверждается многими фактами.

В небольшом войске атамана царила железная дисциплина. Воры, люди разгульные, не подчиняющиеся законам казачьего круга, несли тяжелую кару. И трусам не было места в дружине.

А посмотрите, какую находчивость проявил Ермак при Акцибаркалле. Он пустил по Тоболу «хворостяное войско», сам же с дружинниками зашел в тыл врага и обратил его в бегство.

Впрочем, факты, говорящие о Ермаке как об опытном военачальнике, можно перечислять и дальше. А поэтому трудно поверить, что он в ту дождливую ночь пренебрег дозором. Все-таки атаман хорошо знал, с каким врагом он имеет дело. В памяти Ермака еще было свежо воспоминание о случае, происшедшем на Абалацком озере. На берегу этого водоема ордынцы прирезали двадцать казаков, решивших запастись рыбой и однажды ночью уснувших. Точно в такой же ловушке оказался атаман Иван Кольцо, следовавший в Тару. Его голову воины Кучума потом вздели на пику и носились с ней по улусам, вызывая у магометан покорность и страх.

С этим словно бы соглашается амстердамский географ Николай Витсен, долгое время собиравший сведения о Ермаке. В своей книге «Северная и Восточная Татария» (1692 год) он сообщает, что Ермак по старому своему обычаю все-таки оставил в дозоре казаков. Витсен даже указывает, что стражников было двое.

Так оно, видимо, и было. Спокойно спать в окружении врагов вряд ли бы отважился самый преотважный атаман.

Другое дело, можно поверить, что дозорные, измотанные дальней дорогой, не смогли продержаться до положенного часа и погрузились в сон. Вероятно, в этот момент их и сняли коварные ордынцы.

Пробрались враги к островку, по сообщению Карамзина, отыскав брод. Если это на самом деле случилось так, то путь их лежал через «прорву». Иного места, чтобы пешим ходом добраться до безымянного островка, найти здесь невозможно: Вагай — река глубокая. Семен Ремезов на своем рисунке тоже изобразил ордынца, идущего через «прорву» вброд. Кажется, все ясно.

Но вот Г. Ф. Миллер без спора отвергает этот довод. Если согласиться с ним, то можно представить себе такую картину.

В то время, когда лазутчики хана, выдавая себя за бухарцев, ползали в пыли у ног Ермака, возле островка кипела работа. Ордынцы по приказу своего повелителя заканчивали строительство… моста через «прорву». Странное обстоятельство! Кучум вроде бы заранее знал, что дружинники устроят ночлег именно на островке. И в то же время известно, что раскинуть станы казаков вынудила только непогода. Не будь дождя и ветра, они наверняка продолжали бы свой путь.

И еще более странным кажется другое заявление Миллера. Он пишет, что лазутчик Кучума пересек этот мост на лошади. Не слезая, мол, с седел, вслед за ним на остров проникли и остальные ордынцы. Не слишком ли смелые путешествия совершали кучумовичи под самым боком у дружинников?

Думается, что отряд Кучума все-таки выбрал брод и, пользуясь шумом дождя и ветра, а также беспрестанным грохотом грома, незаметно пробрался на остров.

Строгановская летопись гласит, что казаки отдыхали под пологами. Николай Витсен уточняет: в палатках. Палатка Ермака, как это и полагалось, находилась в центре лагеря. На ремезовском рисунке очень красноречиво передана обстановка, которая царила в ту ночь на острове. Спят, тесно прижавшись друг к другу, дружинники. Их пищали сложены одна к другой. Острые пики поставлены в козлы. Неподалеку от брода горит костер. Возле него лежат четверо. Может быть, как раз это и есть часовые?

Легко сняв спавшую охрану, ордынцы без труда проникли к палаткам…

Но известно, что всех дружинников Ермака врагам уничтожить не удалось. Видать, кто-то из казаков в те минуты подал сигнал об опасности. А может, то был предсмертный крик одного из тяжелораненых. Сонные дружинники начали выскакивать из палаток, на ходу обнажая сабли и заряжая пищали.

И началась сеча. Именно настоящая сеча, а не беспорядочное бегство к реке, как сообщают некоторые историки. В «Сборнике» Кирши Данилова так и говорится, что воины Ермака «билися-дралися с татарами время немалое». Во всяком случае, бой продолжался не пять и не десять минут. Достаточно сказать, что в этой свалке, как сообщает Витсен, погибло шестьдесят семь ордынцев. Некоторые из них происходили из знатного рода. Во время боя, например, погиб мурза Булат. Остался лежать на острове и брат жены Кучума, имени которого мы не знаем.

Все это говорит о многом. Как-никак, а отряд Кучума напал на лагерь казаков врасплох. Дружинники, конечно, не сразу поняли, что вокруг происходит. Еще не освободившиеся ото сна, на какое-то время потерявшиеся, они вскоре пришли в себя и сумели организовать оборону.

Как сообщает летописец, атаман, «услышав крики… стал сзывать своих товарищей…». Понятное дело, на зов Ермака тут же ринулись его боевые друзья. Какое-то время дружинники отражали натиски свирепых ордынцев, сгрудившись возле своего могучего атамана. Да и он сам не стоял сложа руки.

Но постепенно ряды русских таяли. Наконец рядом с Ермаком остался один лишь десятник Гаврила Ильин, который, по словам историка А. Круссерова, «чудом избежал ножа». В руках Гаврилы был топор. Отчаянно отбиваясь им от наседавших врагов, он постепенно отступал к берегу, возле которого раскачивались на волнах казачьи коломенки. Ловко орудовал саблей и атаман Ермак. Тяжелая кольчуга — подарок царя — спасала его от ядовитых стрел, увенчанных зазубренными наконечниками.

Историки сообщают нам, что десятник Ильин «бросился в колонтаре из железных блях в воду, нашел брод татарский и исчез». Есть и еще одно сообщение: он, дескать, спасся на струге, достиг Искера и принес страшную весть…

Ермак же в те минуты прорубался к другой коломенке. Но добраться до нее не смог. Что же с ним произошло?

В истории с гибелью Ермака тоже существует немало загадок. Тут единого мнения нет.

В своих дневниках о Сибири участник посольства в Китай в 1719 году англичанин Джон Белл Антермонский рисует нам такую картину. Ермак вроде бы уже находился на струге. Но, увидев на другом судне Кучума, подплыл к нему, «чтобы… сцепиться». И далее: «Тогда захотелось ему (Ермаку) перескочить из своей лодки в другую, но при этом случае упал он в воду и утонул…»

Вымысла хоть отбавляй. Во-первых, была кромешная тьма, и как мог Ермак разглядеть Кучума, приходится только удивляться. Во-вторых, можно предположить (и это наверняка так), что слепой и уже дряхлеющий Кучум вряд ли сам принимал участие в сражении. Скорее всего он отсиживался где-нибудь неподалеку. Кстати, такая осторожность всегда, и помогала ему уносить ноги после каждого из поражений.

Но винить во всем этом англичанина не за что. Он ведь всего-навсего записал одно из народных преданий. А их немало.

Николай Витсен, например, приводит сразу два. Одно из преданий гласит, что ордынцы загнали Ермака в воду и там его убили, хотя, в общем-то, могли взять живым. В Строгановской летописи приводится примерно такая же версия: «Велеумный и храбрый ритор[47] Ермак убиен бысть». Правда, в летописи не говорится, где же убили Ермака — в воде или на берегу.

А вот другое предание. Судя по нему, Ермак «спрыгнул с высокого берега, но, сделав слишком длинный прыжок через три лодки, попал в воду на глубоком месте и, имея на себе два панциря, а сверх того еще железные нарукавники, как камень погрузился на дно…».

На первый взгляд все верно. Имел Ермак и два панциря, и железные нарукавники. Но смущают такие обстоятельства. Высокого берега у островка не было. И еще: не слишком ли все-таки был затяжным прыжок Ермака? Через три струга с грузом железа на плечах вряд ли смог бы перепрыгнуть даже тренированный человек.

В «Сборнике» Кирши Данилова приводятся, нам кажется, более достоверные обстоятельства, при которых погиб Ермак. В данном случае атаман бежит к стругу, одной ногой становится на трап — «переходню». Но тут он поскальзывается и «расшибает буйную голову».

Примерно такая же версия о гибели Ермака приводится в книге «Живописная Россия», изданной в 1884 году в Петербурге. Правда, здесь Ермак не спасается от ордынцев, а спешит на струг, чтобы помочь своим товарищам. Впрочем, и во многих песнях утверждается то же самое.

Но существуют еще две версии. По одной из них, Ермак тонет, оступившись, потому что струг неожиданно качнуло на высокой волне. А вот по другой…

В те минуты рядом с атаманом уже никого не было. Он оставался наедине с толпой разъяренных врагов и, выбиваясь из последних сил, еще продолжал налево и направо размахивать острой как бритва саблей, прорубая себе дорогу. Берег с каждым шагом становился все ближе. Вспышки молний уже выхватывали из густой темноты струги, которые отнесло от берега. Ермак понял, что до коломенки придется добираться вплавь. Взмах саблей, еще один…

И вот уже атаман вогнал саблю в ножны и бросился в воду. Какое-то время он, наверное, плыл, раздвигая широкой грудью пенные волны Вагая, Но слишком тяжелы были доспехи, они неумолимо потянули ко дну…

Именно так о гибели Ермака в свое время и писал Семен Ремезов: «Ермак же, видя своих убиение и помощи ни откуда животу своему, бежа в струг свой и не може скочити, бе одеян двумя царскими пансыри, струг же отплы от берега, и не дошел…»

Последняя из версий приводится и в летописи Саввы Есипова. И, надо думать, она верна. Все-таки в основу последней легли «Написание» и синодик главы сибирской церкви Киприана. А он еще застал в живых бывших сподвижников Ермака, расспрашивал их о временах покорения Сибири. В частности, в синодике были указаны фамилии казаков «с прочими пострадавшими за православие».

Звонили колокола в Тобольске. Пели, как гласит синодик, «атаману Ермаку с товарищи — сороки человекам — вечную память».