5

Касьян возвращался домой. Еще три поворота реки — и будет старая таежная Чанинга. Можно путь и сократить: махнуть прямо через некрутую, редколесную горушку. Касьян еще сам не решил, каким путем идти, а Сивый уже повернул с реки. Хитрому коняге все тропы известны, а лучше всех — тропа домой.

Некрутая горушка, а пока добрался до верха, ноги у Касьяна налились тяжестью, заныли. Дорога сегодня была дальняя, нелегкая. На перевале Касьян приглядел короткий пень, сел покурить. Отдохнуть надо, да и чего спешить — привычное это дело — возвращаться из тайги домой.

С горушки вся Чанинга видна, вот она. Все восемь домов. Не прибавилось, не убавилось. Но это видимость одна. Чанинга — пустая наполовину. Вон над берегом стоит заколоченный дом стариков Парамоновых. Уехали Парамоновы еще прошлой зимой. И не куда-нибудь, а сразу в город, к дочери. Плакали старики, говорили, что в городе, видно, придется и помирать, а все ж таки за домом просили приглядывать. Хотя недолго стоять стариковскому дому. Летом речка смирная, а когда хлынут из тайги снеговые воды, река рушит берег, добирается к постройкам. Еще весна-другая, и все.

Дальше к лесу стоит дом Иннокентия Чертовских. Тоже пустой.

Дом Иннокентия смотрит из-за синего сугроба черными провалами пустых оконных проемов, навевает тоску. Без хозяйских рук враз покосился заплот, завалилась крыша стайки.

Чанинга — деревня маленькая. Никто ее и деревней-то теперь не называет — заимка. Восемь дворов. А жилых теперь всего пять. Потому что не вернулся из армии в самую крайнюю избу повидавший белый свет сын Ильи Сухого, Иван. А Сухому уже четвертый год идет, как замерз он по пьяному делу.

Сивый дергал повод, торопил домой.

— Успеешь, лодырь! — громко и хрипло сказал Касьян.

А вон и его, Касьяна, дом. Не то чтобы очень хороший, но свой, уютный. Совсем недавно, минуту назад, над печной трубой не было дыма, а сейчас — дым. Видно, Катерина печь только что затопила. Касьян огляделся: так и есть — собак не видно, уже домой убежали. И Катерина знает, что муж где-то рядом, на подходе, вот и затопила печь.

Но Касьян не спешит. Хорошо ему тут сидеть, усталому, почти на пороге дома и знать, что в этом доме его ждут.

Тем временем еще над одной трубой — в Гришкином дворе — дым затеплился, потянулся к небу. Тоже ждут мужика.

Касьян на минуту представил, что вот он, так же как и сейчас, идет с промысла и для Гришкиной бабы у него черная весть: дескать, не довез он тогда своего спарщика. Так же бы Касьян сидел на пне, так же бы смотрел на свою Чанингу.

Так же бы, да только не так. Черным стал бы для него снег. А в деревню хоть не показывайся. Касьян поморщился, повел плечами, прогнал видение.

— Успеешь, лодырь! — опять крикнул Касьян на конягу, почувствовав, что Сивый потянул повод. Но крикнул уже не сердито, дружелюбно.

Сивого дорога сегодня тоже измотала. Касьян видит и понимает, что хочется Сивому скорее домой, Касьян закупил в Беренчае кое-какие подарки, опять же муку и сахар, и вьюк получился нелегким. Так что нелегко Сивому.

Подумал Касьян и о другом соседе своем — Алексее Коробове. Мужик Алексей хороший. Раньше Касьян с Алексеем промышлял и любил ходить с ним в тайгу, хоть Алексей старше его лет на двадцать. Правда, последнее время Алексей со своей дочерью Ольгой в тайгу ходит. Но и нынче старый спарщик звал Касьяна на промысел, да Касьян отказался: решил вместе с Гришкой на дальние участки сбегать.

Сегодня Касьян по-особому разглядывает Чанингу. Будто Чанинга для него уже в прошлое отошла. А для других? Для Алексея, для Гришки? Может, и верно, он, Касьян, как стопорное бревно в заломе: поедет, и другие поедут. А потом зарастут дворы бурьяном, зарастут огороды осинником и даже дикие козы будут обходить это место.

Касьян по привычке заплевал окурок, бросил его в снег и трудно поднялся.

За воротами отца встретил пятилетний Сашка. Вокруг Сашки свора собак крутится, машут собаки хвостами, скалят пасти, радуются хозяину.

— Мне хлеба лисичка прислала? — деловито спросил Сашка.

— Прислала, прислала. — Касьян подхватил сына на руки, прижался к нему темной от мороза щекой, услышал, как пахнет от Сашки домашним теплом, и почувствовал себя счастливым.

Заскрипели ворота. Катерина шаль не успела надеть, выбежала в одном коротком полушубке.

— С приездом.

Касьян на приветствие не ответил, лишь засмеялся глазами да ласково жену чуть плечом задел. Радостно Касьяну. Только какими об этом словами скажешь? Нет таких слов. Да Касьяну они не нужны.

Не успел развьючить Сивого, как прибежала жена Гришки.

— А мой где?

Глаза у Гришкиной бабы диковатые, испуганные, рот приоткрыт, словно готова баба сейчас и к радости, и к безудержному горю. Ждут глаза.

— Вот, думаю, коня распрягу и к тебе зайду. — Касьян, кряхтя, свалил вьюк на землю. — Тяжелый, зараза.

— И верно, Григорий-то где? — удивилась Катерина. — Почему один?

Касьян деланно рассердился:

— Рта раскрыть не дают. Где да где. В Беренчае остался. Управляющий ему велел.

Гришкина жена вроде успокоилась, но тут же снова подступила с расспросами:

— Да как вы в Беренчае-то оказались?

— Стало быть, надо стало. — Касьян посчитал, что этого ответа вполне достаточно. — Гуляй, Сивый, отдыхай, — хлопнул он коня по крупу.

Женщины переглянулись, но спрашивать больше ни о чем не стали: осердится мужик по-настоящему.

— Экий вы народ, — пробурчал Касьян. — Все вам сразу, без остановки выкладывай. Нет, чтоб, как водится, накормить, напоить, а потом уж расспросы вести… Ты не уходи, — кивнул Касьян жене спарщика. — Тут Гришка тебе кой-чего прислал. Дай только груз домой стаскать. А то сяду, и меня уже не подымешь.

В избе Касьян разделся, сбросил изопревшие олочи, сел на лавку, вольно привалился к стене. Ноют у Касьяна ноги, ломит тело, но все равно ему хорошо.

Маленький Сашка забрался к отцу на колени, теребит его за бороду. Касьян опустил сына на пол, дал легкого шлепка. Сашка не обиделся, сказал сурово:

— Большой, а дерешься.

— Разве можно отцу так говорить? — кинулась к нему мать.

Касьян считает, что растить детей надо в строгости, но Сашке прощает пока многое: мал еще.

— Пойдем лучше, сына, вьюк разберем, посмотрим, что там для тебя лисичка послала.

— Пойдем, — обрадовался Сашка.

Ждать подарков от лисички научила соседская Оля Коробова.

Отцу, хочешь не хочешь, надо приносить подарки — от лисички даже черствый промерзший хлеб Сашка ест с удовольствием.

Вьюк большой — из двух тюков. Касьян развязал один из них, не спеша стал доставать мешочки, туго обмотанные бечевой свертки, банки. Женщины любопытны не меньше Сашки, ощупывают каждый сверток, стараются угадать, что в нем.

— Это Григорий прислал, — показал Касьян на несколько объемистых мешочков.

Женщины не утерпели, сразу развязали мешочки: что в них? Григорий прислал, оказывается, самое необходимое: муку, сахар, дрожжи для стряпни, ребятишкам мелкие подарки.

Тем временем вечер уже подобрался, посинели окна. Катерина лампу зажгла. Касьян хотел попросить зажечь еще одну лампу — темно, но вспомнил, что в доме керосину осталось, должно быть, всего ничего, промолчал.

— Да как же вы в Беренчае-то оказались? — снова подступила к Касьяну Гришкина баба.

Катерине это все вроде бы без интереса, разбирается с покупками, но Касьяна не проведешь: видел он, как Катька жену Гришки в бок подталкивала. Касьян ухмылку в бороде прятал.

— Приболел твой мужик маленько, вот мы и решили крюк сделать. Да ты не пугайся, — сказал Касьян, увидев, как у бабы округлились глаза. — А управляющий наш и сказал Григорию: дескать, поезжай в район, отвезешь там бумаги какие-то и за попутьем врачам покажешься.

Касьян вранья не любил, но тут куда денешься: плачь, да ври. Бабы народ дурной, скажи им правду про Гришку, еще крик поднимут.

И еще Касьяна мучит: надо бы сказать людям, что уехать он решил и им того советует, но не повернется язык вот так сразу сказать такое. Касьян мужик решительный, а эти слова отложил до подходящего случая. За окнами шаги послышались. Не иначе, как идут мужики Касьяна проведать, расспросить, как промысел был.

Чанинга — деревня без дорог. Только слабые тропы вьются вокруг деревни, да и до первого ветра — враз снегом заметет. И тогда неделями вокруг деревни нетронутый белый снег. Ти-ихо живет Чанинга, так же тихо, как падает в теплое безветрие снег с низкого неба. Поэтому возвращение охотника с промысла — событие большое. Для всей деревни. Тут уж соседи дома не усидят. Касьян это знает. Вот и еще одни шаги к дому скрипят.