СУДЬБА ВОЛШЕБНЫХ ПАНЦИРЕЙ

Судя по преданиям, Ермака похоронили где-то во второй половине сентября 1585 года.

После этого минуло несколько десятков лет. Но ордынцы не забыли русского атамана. Они продолжали слагать о нем самые невероятные легенды. Даже престарелый калмыцкий тайша Аблай и тот поверил в силу чудес, которые происходили на Баишевском погосте.

Говорили, что особенно чудодейственной силой обладали платье и оружие атамана. Это-то и заставило тайшу Аблая в 1650 году ополчиться против потомков мурзы Кайдаула и кодского князя Алачи. Дело в том, что те хранили у себя доспехи Ермака, но на все просьбы тайши подарить ему атаманово снаряжение отвечали отказом. А тайше Аблаю и во сне и наяву грезились панцири Ермака.

Может быть, распростился с драгоценными панцирями сын Кайдаула бек Мамет? Нет, он лучше тайши знал, какая ценность досталась ему от отца. Старый Кайдаул, уходя из жизни, говорил сыну: «Все можешь отдать, даже лошадь, но панцири береги. Принесут они тебе счастье…»

Бек Мамет помнил наказ отца. Хорошо помнил! И даже когда тайша Байбагиш давал ему за панцири «10 семей ясырей, 50 верблюдов, 500 лошадей, 200 быков и коров, 1000 овец», он и тогда не захотел расстаться с волшебным талисманом.

Аблай об этом знал. Вот почему он обратился к царю Алексею Михайловичу, чтобы тот своей волею отнял у потомков Кайдаула и Алачи доспехи Ермака и отдал их ему, тайше. Им панцири не нужны, а вот Аблаю они как раз кстати. Собирается он, дескать, в новый поход против казахов, и помочь ему добыть победу сможет только снаряжение русского атамана.

Царь посмеялся над причудами Аблая: впал под старость тайша в глубокое детство, но в просьбе отказать ему не посмел. Аблай был не из тех, от кого можно было бы просто-напросто отмахнуться. Совсем еще недавно воины тайши держали в страхе жителей сибирской столицы, то и дело грозили предать стольный Тобольск огню и обратить в пепел. Правда, последнее время Аблай заметно охладил свой былой пыл, но кто знает, что у старика на уме. Пусть лучше возьмет Ермаково одеяние и воюет с казахами. Ведут они себя беспокойно, часто совершают кровавые набеги на сибирские земли.

К сыну Кайдаула с царским повелением отдать кольчугу Ермака Аблаю поначалу отправился тобольский воевода Иван Хилков. И так и этак уговаривал он упрямого бека, давал ему 30 рублей, но тот и ухом не повел. Тогда разгневался воевода и решил «неволею» взять панцири Ермака у Мамета. Но и это у него не получилось. Хилков воротился в Тобольск с пустыми руками.

Вслед за воеводой к упрямому беку выехал сотник Ремезов. Был Ульян Моисеевич большим дипломатом. Как-то удалось ему все-таки уговорить сына Кайдаула. Тот скрепя сердце отдал Ремезову нижнюю кольчугу Ермака.

Была та кольчуга, по словам летописца, «бита в пять колец», причем «мудростно». Длина ее — два аршина, а в плечах — аршин с четвертью. «На грудях и между крылец печати царские, златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная в три вершка». И, что интересно, «напереди… ниже пояса прострелено, испорчено одно кольцо». Кто знает, может, панцири Ермака были повреждены во время ночной схватки с ордынцами. В частности, небезынтересно отметить такой факт. В. Д. Назаров в своей статье «Зауральская эпопея XVI века» (журнал «Вопросы истории», 1972, № 12) пишет, что Ермак «был тяжело ранен во время коварного нападения на ночевку казаков у р. Вагая и утонул в его водах». Автор не сказал, из каких источников он почерпнул такие сведения, но «спорченное кольцо» наводит именно на эту мысль.

Привез Ремезов кольчугу в шатровую столицу Аблая. Тот обрадовался, как дитя малое. Руки у него затряслись. На подслеповатые глаза навернулись слезы. Взял тайша кольчугу, поцеловал ее и сказал сотнику, что отныне он русским никакого вреда чинить не будет.

В тот день долго проговорил Ремезов с Аблаем. Тогда-то тайша и рассказал Ульяну Моисеевичу о том, как ордынцы издевались над телом русского атамана, да и о том, какие чудеса потом творились на Баишевском погосте.

Ульян Моисеевич слово в слово записал рассказ Аблая, а тот поставил под витиеватым текстом сотника свою печатку. Так-то, мол, оно достовернее…

Передал Ремезов эту бумагу тобольскому воеводе, а копию снял и себе оставил. И хорошо, что так сделал. Новый пожар, случившийся в Тобольске, уничтожил съезжую избу, где среди многих дел хранилась и бумага с калмыцкой печатью. Зато копия ее уцелела. Рассказ Аблая вошел потом в Сибирскую (Ремезовскую) летопись, которую сочинил уже сын сотника — Семен. Поместил он в летописи и рисунки, дополняющие рассказ тайши.

Но на этом история с кольчугой Ермака не заканчивается. Однажды бек Мамет навестил тайшу Аблая. Посидели они на цветастых подушках, попили зеленого чая, и неожиданно у Мамета появилось желание посмотреть на Ермакову кольчугу.

Согласился Аблай, извлек волшебный талисман из укромного места. Мамет посмотрел на доспехи, и рысья шапка приподнялась на его бритой голове. Сказал он Аблаю: «Пусть кровь хлынет из моих глаз, но такого панциря я не видывал. Это не Ермаков».

Может, хитрил бек, а может, хотел за что-то уколоть тайшу, но для того слова Мамета оказались страшнее меча, занесенного над головой. В тот же день из Аблаева улуса в Москву на низкорослых степных скакунах полетели послы. Били они челом русскому царю и просили, чтобы он во всем разобрался и отдал тайше настоящую кольчугу.

В Москве уже давно забыли о чудачествах тайши. Но приезд послов из сибирской степи напомнил об этом и насторожил. Пришлось спешно писать указ «о сыску панциря Кайдаулы мурзы».

Искали кольчугу долго. Искали и не нашли. Но притязания на нее продолжались. В 1670 году кольчугу просил у царя сын Абдулая тайша Чаган. На этот раз в Москве просьбу тайши, кажется, оставили без внимания. Времена уже были другие…

А как же сложилась судьба верхнего панциря Ермака?

Известно, что он из-под Епанчинских юрт был доставлен в Белогорье, где находилось остяцкое святилище. Стоял там идол, вырубленный из толстой лиственницы. Шаманы под дикие песни и пляски, сопровождаемые громом бубнов, бросили кольчугу к уродливым ногам молчаливого идола. Долго лежали доспехи Ермака под открытым небом. Поливали их дожди, осыпали снега. Но однажды кольчуга исчезла. Забрал ее, как потом стало известно, кодский князь Алача. После этого, сообщает Ремезов, доспехи атамана пропали бесследно.

Но вот историк С. В. Бахрушин считает, что Семен Ульянович ошибся. Есть сведения, что когда-то эта кольчуга принадлежала воеводе П. И. Шуйскому. В 1564 году воевода был убит гетманом Радзивиллом. Его тело доставили в Москву. Какое-то время кольчуга Шуйского хранилась в царской казне. Когда же Ермак нанес Кучуму окончательное поражение, захватив его столицу, царь в дар за это и прислал ему доспехи воеводы.

«В 1646 году, — пишет академик С. Б. Бахрушин, — из Березова в Сибирь была направлена карательная экспедиция для усмирения «воровской самояди», кочевавшей близ устьев Оби, самоеды были разбиты, а служилые люди взяли на погроме пансырь, а на том-то пансыре на грудях мишени, на одной вырезан двуглавый орел, а на другой подпись князя Петра Ивановича Шуйского».

После этого панцири были вновь доставлены в Москву. И поныне кольчуга П. И. Шуйского находится в Оружейной палате.

Интересно отметить, что сплетена она из 16 тысяч колец, а вес ее 12 килограммов! В том, что доспехи на самом деле принадлежали воеводе, убеждает круглая медная бляха-мишень, на которой выведена его фамилия.

Но здесь следует сделать небольшое отступление, чтобы рассказать об одном на первый взгляд странном случае.

Несколько лет тому назад тюменский краевед и журналист Юрий Петрович Рябов, будучи в Тобольском музее, увидел медный кружок — своеобразную пуговицу от панциря. Как стало известно, археологи обнаружили ее в 1915 году во время раскопок Искера. На кружке были отлиты слова старорусского письма. Отлиты в четыре строчки. Надпись гласила: «Князя Петра Ивановича Шуйского».

Что это? Какая-то ошибка? Ведь панцири Шуйского хранятся в Оружейной палате. И на бляхе-мишени, которая укреплена на его кольчуге, стоит точно такая же надпись: «Князя Петра Ивановича Шуйского».

Пришлось краеведу обратиться в Оружейную палату к научному сотруднику Николаю Васильевичу Гордееву. Тот сделал предположение, что тобольская мишень, видимо, когда-то находилась на втором панцире Ермака. Пришлось последнему владельцу кольчуги, боясь преследования московских людей, ее тут же «обезличить». Возможно, она и по сей день где-нибудь хранится. Но это всего-навсего лишь предположение…