Глава 19 Информатор

Шла вторая неделя февраля, я сидел за своим заваленным столом в редакции The Wall Street Journal на Манхэттене и пытался найти в сети хоть какую-нибудь стоящую историю, чтобы заняться ею. Недавно я закончил свое журналистское расследование махинаций в программе «Медикер», над которым работал весь год, и пока понятия не имел, чем заняться дальше. За шестнадцать лет работы в WSJ я так и не научился быстро и плавно переходить от одного дела к следующему.

Раздался телефонный звонок. На линии был Адам, автор «Блоггга патолога». Я связывался с ним как раз по последнему делу, когда нужно было разобраться с тонкостями оплаты за лабораторные анализы в программе «Медикер». Он терпеливо объяснил мне, какие коды оплаты соответствуют каким анализам, что помогло вскрыть мошенничество в крупной компании, управлявшей сетью онкологических центров.

Адам рассказал, что наткнулся на кое-что интересное, и, кажется, это может стать большой историей. Люди часто приходят с информацией к репортерам. В девяти случаях из десяти — это пустышки, но я должен внимательно выслушивать любые рассказы. Кроме того, сейчас, на полном безрыбье, это могло стать той самой добычей, которая была мне так нужна.

Адам спросил, читал ли я материал в The New Yorker про одаренную главу стартапа в Кремниевой долине по имени Элизабет Холмс. Так сложилось, что именно этот журнал я выписывал и часто читал его в метро по дороге домой.

Я вспомнил статью и то, что некоторые моменты в ней показались мне весьма подозрительными. Например, отсутствие публикаций об их методике в профессиональных журналах. Я писал на темы, связанные со здравоохранением, последние десять лет и не мог вспомнить ни одного сколько-нибудь серьезного изобретения или исследования, которое не обсуждалось бы подробно в рецензируемых изданиях. Кроме того, меня смутило короткое описание секретной технологии проведения анализов, которое дала Холмс: «Проводятся химические манипуляции, в результате которых возникает химическая реакция, и благодаря химическому взаимодействию с образцом генерируется сигнал, который затем интерпретируется для получения результата сертифицированными сотрудниками лаборатории».

Это звучало как ответ студента-первокурсника, «плавающего» на зачете по химии, а не слова специализирующегося на анализах ученого. Автор The New Yorker назвал это описание «до смешного расплывчатым».

Если подумать, действительно было сложно поверить, что студентка, бросившая химическую инженерию после первого курса, разработала новую технологию на основе серьезного научного прорыва. Да, Марк Цукерберг в десять лет учился программированию и писал первые программы на отцовском компьютере, но химия и медицина — это не те науки, в которых легко разобраться самостоятельно, проводя эксперименты в подвале. Нужны были годы учебы, а потом десятилетия исследований, чтобы глубоко понять предмет и предложить что-то новое. Недаром многим нобелевским лауреатам по медицине было уже глубоко за шестьдесят, когда произошло признание их достижений.

У Адама возникли такие же мысли после прочтения статьи. И он рассказал, что после того, как опубликовал критический пост на эту тему, на него вышли некие люди. Он не хотел сразу раскрывать подробностей, кто они и как связаны с «Теранос», и только сказал, что у них есть информация, которая меня заинтересует. Он добавил, что узнает, готовы ли они пообщаться со мной.

Я поискал, что есть в сети о компании «Теранос», и наткнулся на редакторскую колонку, вышедшую в моей же газете полтора года назад. Это была интересная деталь, добавлявшая интриги истории: получается, WSJ сыграла роль во всплеске популярности Элизабет Холмс, став первым крупным изданием, рассказавшим публике о ее предполагаемых достижениях. Теоретически могло выйти неловко, но меня это мало беспокоило — между авторами редакторских материалов и репортерами была глухая стена. Если я найду скелеты в шкафу «Теранос», это будет не первый случай столкновения сторон.

Через две недели после первого разговора Адам познакомил меня с Ричардом и Джо Фьюзами, Филлис Гарднер и Рошель Гиббонс. Новости о судебной тяжбе между Фьюзами и «Теранос» сперва меня расстроили: это делало их лично заинтересованными в разоблачении компании, а значит, бесполезными в качестве объективного источника информации. Но вот информация о том, что они общались с недавно уволившимся директором лаборатории «Теранос» и тот рассказал о множественных нарушениях, была значительно более многообещающей. История Иена Гиббонса была трагичной, и в ней тоже чувствовался потенциал, поскольку со слов Рошель выходило, что Гиббонс не раз говорил о том, что технология «Теранос» не работает. В суде такие заявления были бы отвергнуты как голословные, но они выглядели достаточно правдоподобно, чтобы разузнать подробности.

Но очевидно, что для развития этой истории мне нужно было главное: самому поговорить с Аланом Бимом.

Первые несколько звонков Алану сбрасывались на голосовую почту, но я не стал оставлять сообщения, а упорно пытался дозвониться. Днем в четверг 26 февраля 2015 года я наконец услышал на том конце голос, говоривший с акцентом, который я не смог определить. Убедившись, что это действительно Алан, я представился и сказал, что, по моей информации, он недавно ушел из «Теранос», потому что был не согласен с методами работы компании.

Даже по телефону было понятно, что Алан жутко нервничает, но ему явно мучительно хотелось выговориться. Он сказал, что готов поговорить, но только на условиях анонимности. Юристы «Теранос» и так не давали ему покоя, а если они узнают, что он говорил с журналистом, то точно пойдут в суд. Я пообещал сохранить его личность в тайне. А что мне оставалось? Без Алана все, что я слышал, было информацией из вторых рук, и если он не начнет говорить, никакой истории не будет.

Когда все ключевые условия были решены, Алан немного расслабился, и мы проговорили больше часа. Для начала он подтвердил, что все, сказанное Иеном Гиббонсом своей жене, было правдой: приборы «Теранос» не работали. Они назывались «Эдисонами», выдавали кучу неверных результатов и проваливали тесты контроля качества. Более того, компания проводила на них лишь несколько из сотен предлагаемых анализов, а подавляющее большинство — на коммерческих приборах, разводя образцы крови физраствором.

Я не сразу сообразил, что он имеет в виду под разведением физраствором. Зачем это делалось и что в этом было плохого? Пришлось переспросить. Алан объяснил: руководство «Теранос» не хотело, чтобы стало известно, что «Эдисон» способен выполнять только один тип тестов — иммуноферментный анализ, поэтому придумали способ анализировать несколько капель крови из пальца на коммерческих анализаторах, предназначенных для работы с образцами куда большего объема и взятыми из вены. Чтобы достичь объема, с которым приборы могли работать, кровь разводили физраствором. Проблема заключалась в том, что при разведении образца концентрация анализируемых веществ падала значительно ниже тех значений, которые традиционные приборы могли определить хоть сколько-нибудь точно.

Алан рассказал, что пытался убедить руководство отложить коммерческий запуск проекта в аптеках Walgreens и предупреждал Холмс, что результаты анализов на калий и натрий совершенно непредсказуемы. Если верить результатам «Теранос», у абсолютно здоровых пациентов была несовместимая с жизнью концентрация калия в крови. Алан называл результаты анализов «безумными».

Я только-только начал осмысливать то, что услышал, когда он упомянул какие-то аккредитации лабораторий. Он был твердо уверен, что компания систематически нарушала федеральные законы, определяющие регламент этих самых аккредитаций. Алан даже назвал соответствующий раздел Свода федеральных нормативных актов: 42 CFR, часть 493. Я записал цифры и решил потом посмотреть подробности.

Еще Алан рассказал, что Элизабет обожает вещать о том, как «Теранос» совершит революцию в здравоохранении, но при этом не имеет даже базовых медицинских и научных знаний. Это подтвердило мои подозрения. Да и компанией на самом деле руководила не она, а человек по имени Санни Балвани. В адрес последнего Алан не жалел эпитетов: хам и самодур, который руководил исключительно путем угроз и запугивания. Потенциальной бомбой была и информация о том, что Холмс и Балвани состояли в романтических отношениях. Из материалов The New Yorker и Fortune я помнил, что Балвани был президентом и операционным директором «Теранос». Если слова Алана подтвердятся, то получится, что первая женщина-мультимиллионер и глава самого дорогого технологического стартапа в Кремниевой долине спит со вторым по значению менеджером компании, который, ко всему прочему, на двадцать лет ее старше.

Тут были все признаки неэффективного корпоративного управления, но, опять же, «Теранос» не была публичной компанией, а в мире частных стартапов Долины такие вещи особо не порицались. А вот то, что Холмс, похоже, скрывала эти отношения от совета директоров, было уже более интересным. Иначе зачем бы автору The New Yorker писать, что личной жизни у Холмс нет, а Генри Киссинджер с женой пытаются знакомить ее с интересными мужчинами? Если Холмс утаила от совета подробности личной жизни, влиявшие на работу, что еще она могла скрыть?

Алан сказал, что не раз пытался обсудить вопрос аккредитации и точности результатов с Холмс и Балвани как лично, так и в переписке. Но Балвани всегда либо просто отмахивался, либо спускал дело на тормозах, а во все письма добавлял в качестве адресатов юристов компании и строку: «считать подпадающим под правила адвокатской тайны».

Поскольку на лицензии CLIA было указано имя Алана как директора лаборатории, он боялся, что если случится государственное расследование, то виноватым окажется именно он. Чтобы хоть как-то защититься, он переслал множество писем на личный адрес, но в «Теранос» об этом узнали и грозили засудить Алана за нарушение соглашения о неразглашении.

Но что беспокоило его даже больше судебных разбирательств, так это опасность, которой подвергались пациенты. Он описал несколько вариантов, чем может кончиться для человека получение неверных результатов анализов крови. В случае ложноположительного результата пациент будет принимать ненужные и даже вредные для здорового человека лекарства или ляжет на ненужную операцию. Но еще хуже были ложноотрицательные результаты: пациент не узнает о болезни и может умереть без своевременного лечения.

Я повесил трубку, чувствуя характерное возбуждение, предшествовавшее появлению сенсационного материала. Так что я постарался успокоиться, напомнив себе, что это только первый шаг долгого пути. Нужно было разобраться в массе деталей, а главное, найти подтверждение словам Алана. Наша газета никогда не публиковала подобные материалы на основании информации от одного анонимного источника, какой бы подробной и интересной она ни была.

В следующий раз мы общались с Аланом уже лицом к лицу, встретившись в бруклинском Проспект-парке. Мы разговаривали и пытались не замерзнуть, а я еще одним глазом приглядывал за моими сыновьями девяти и одиннадцати лет и их другом, которые скакали вокруг. Это была последняя суббота месяца, вошедшего в журналы метеорологов как самый холодный февраль за последние восемьдесят лет.

После первого телефонного разговора я спросил у Алана контакты его коллег, кто мог бы подтвердить историю. Алан прислал семь имен, и с двумя мне удалось связаться. Они жутко нервничали и согласились дать только самые общие сведения. Одна женщина, бывшая сотрудница лаборатории, рассказала очень мало, но и этого хватило, чтобы понять — я на верном пути. Ее совершенно не устраивало то, как компания относилась к анализам, и беспокоило, что это может нанести вред пациентам. Она уволилась, потому что больше не хотела ставить свою подпись под результатами, за которые не ручалась. Второй сотрудник лаборатории — технический супервайзер — подтвердил, что в «Теранос» царила атмосфера страха и секретности.

Я рассказал Алану, что моя работа потихоньку продвигается, и его это явно порадовало. Потом я поинтересовался, когда он покажет мне скопированную переписку, и с упавшим сердцем выслушал, что адвокат рекомендовала ему стереть письма в соответствии с заявлением, которое его заставили подписать. Наличие документального подтверждения было золотым стандартом качественных журналистских расследований. Я постарался не показывать своего разочарования.

Мы стали обсуждать аккредитацию лабораторий. Алан объяснил, как компания обманывала надзорные органы, и рассказал, на каких именно коммерческих приборах обрабатывалась основная часть анализов. Это были анализаторы Siemens, что подтверждало информацию, услышанную Эндрю Перлманом, мужем Филлис Гарднер, от представителя немецкой корпорации в самолете. Вспомнил Алан и кое-что еще, раньше не упоминавшееся в разговорах, — что, по сути, лаборатория была разделена на две. В одной стояли коммерческие приборы, а во второй — «Эдисоны». Во время проверки инспектору показали только первую лабораторию, и Алан был уверен, что это тоже обман.

Затем он упомянул разработку прибора нового поколения под кодовым названием «4S», который должен был стать заменой «Эдисону». Новый прибор должен был проводить намного больше анализов, но в реальности пока так и не заработал и даже в тестовую эксплуатацию запущен не был. Работа на анализаторах Siemens предполагалась как временная мера, но стала постоянной из-за провала «4S».

Постепенно у меня начала складываться цельная картина: Холмс и ее компания надавали смелых обещаний, а теперь срезали острые углы, потому что не могли эти обещания выполнить. Можно было если не простить, то хотя бы понять, когда так поступала компания, обещавшая запустить новое приложение для смартфонов, но подобный подход в здравоохранении, где от продукта зависели в буквальном смысле жизнь и здоровье пациентов, был немыслим. Ближе к концу нашего второго телефонного разговора Алан упомянул еще одну интересную деталь: внук бывшего госсекретаря Джорджа Шульца, Тайлер, проработал некоторое время в «Теранос», а потом уволился. Алан не знал, что стало причиной ухода Тайлера, но подозревал, что там тоже не обошлось без конфикта. Я забивал заметки по разговору в свой iPhone и добавил Тайлера Шульца в список потенциальных источников информации.

За несколько следующих недель мне удалось добиться кое-какого прогресса в расследовании, но возникли и новые трудности. Стараясь подтвердить или опровергнуть полученную от Алана информацию, я попытался связаться с двумя десятками бывших и действующих сотрудников «Теранос» — большинство просто не отвечали на звонки и письма. Те, до кого мне удалось дозвониться, говорили, что подписали железобетонное соглашение о неразглашении и боятся, что компания засудит их за его нарушение, если они что-нибудь мне расскажут.

Один сотрудник, работавший некоторое время на руководящей должности в лаборатории «Теранос», согласился рассказать некоторые вещи строго неофициально. Здесь крылось важное для журналиста отличие от бесед с Аланом и двумя другими сотрудниками, с которыми мне удалось поговорить. Алан и коллеги согласились общаться на условиях анонимности. Это означало, что я могу использовать для своего будущего материала все, что они сказали, но не раскрою их личности. Но то, что сообщалось неофициально, я не мог использовать в печати вообще. Тем не менее разговор не был совсем уж бесполезным: все, сказанное раньше Аланом, подтвердилось, и это дало мне стимул продолжать копать. Мой новый знакомый закончил свой рассказ такими словами: «По сути, “Теранос” пытается на ходу строить автобус, в котором уже едет. В процессе наверняка кого-то угробят».

Через несколько дней снова позвонил Алан, у него были хорошие новости. Я попросил его связаться с юридическим бюро из Вашингтона, с которым он общался по поводу защиты от преследования «Теранос», и узнать, не могут ли они переслать ему обратно ту часть переписки с Балвани, которую он отправлял в качестве примера. Бюро выслало все, что у них было, а Алан переправил сообщения мне. В пересланной цепочке было восемнадцать писем на тему аккредитации лаборатории между Санни Балвани, Дэниелом Янгом, Марком Пандори и Аланом. В них Балвани злобно отчитывал Алана и Марка Пандори за попытку провести нужные для аккредитации анализы на «Эдисоне» и неохотно признавал, что прибор тест провалил. Более того, переписка не оставляла сомнения, что Холмс была в курсе ситуации — ее адрес был в поле «Копия» большинства писем.

Это был шаг вперед, но вскоре появилась новая проблема. В конце марта Алан внезапно стал реагировать на мои звонки скупо и холодно. Он не отказывался от своих слов, но больше не желал быть никоим образом вовлеченным в эту историю, он больше не мог рисковать. Обсуждение этой темы заставляло его слишком сильно нервничать и мешало новой работе. Я попытался уговорить его вернуться к более тесному сотрудничеству, но он твердо стоял на своем. Я решил оставить его на некоторое время в покое и надеялся, что рано или поздно мы сможем вернуться к этому вопросу.

И хотя изменившееся отношение Алана сильно затормозило мое расследование, по другим фронтам дела потихоньку продвигались. Чтобы получить независимое экспертное мнение насчет практики «Теранос» разводить образцы крови и способов получения аккредитации, я связался с Тимоти Хэмиллом, заместителем председателя Департамента лабораторной медицины Университета Калифорнии в Сан-Франциско. Тим подтвердил, что и то и другое было в лучшем случае на грани законности. Кроме того, он объяснил мне, какие есть недостатки у результатов, полученных по образцам, взятым из пальца, а не из вены. В отличие от венозной, кровь, находившаяся в капиллярах, содержала клетки окружающих тканей, которые мешали чистоте анализа и снижали точность результатов. «Знаешь, проще было бы поверить, если бы они сказали, что прибыли из двадцать седьмого века на машине времени, чем в то, что смогли решить эту проблему», — резюмировал Тим.

До того как прервать общение, Алан упоминал медсестру из Аризоны по имени Кармен Вашингтон, которая работала в велнес-центре Walgreens и жаловалась на тесты «Теранос». Через несколько недель безуспешных попыток мне удалось ее найти и поговорить по телефону. Она рассказала, что как минимум трое ее пациентов получили очень подозрительные результаты. Например, у шестнадцатилетней девушки определили уровень калия, свидетельствовавший о серьезной угрозе сердечного приступа. Такой результат был чрезвычайно необычен для здорового подростка, объяснила Кармен. Двое других пациентов получили информацию о значительном превышении нормы содержания гормонов щитовидной железы. Кармен вызвала обоих на повторный забор материала и отправила новые образцы на анализ — на этот раз результаты показали аномально низкие значения. Это полностью подорвало доверие Кармен к анализам «Теранос». Эти случаи в очередной раз подтверждали слова Алана — тест на гормоны щитовидной железы был одним из анализов, проводившихся на «Эдисонах», которые не прошли проверки для аккредитации.

Свидетельство Кармен Вашингтон было как нельзя кстати, но вскоре дела пошли еще лучше — появился еще один «перебежчик» из лагеря «Теранос». Обнаружив, что Тайлер Шульц просматривал мой профиль на LinkedIn, я отправил ему сообщение. Я решил, что он мог узнать от бывших коллег, что я интересуюсь всей этой историей. С того момента прошел уже месяц, и я уже не надеялся, что он когда-нибудь ответит.

Но наконец Тайлер вышел на связь и был готов говорить. Однако он очень нервничал, что «Теранос» не простит ему этого. Тайлер звонил с одноразового анонимного номера, который невозможно было отследить. После того как я обещал ему полную конфиденциальность, он в общих чертах рассказал историю своих восьми месяцев в компании.

У него было две причины для откровенности со мной. Как и Алана, его пугала перспектива того, что пациенты получат ложные результаты. С другой стороны, его весьма беспокоило, что случится с репутацией его деда, если «Теранос» обрушится. Несмотря на то что Тайлер был уверен, что это рано или поздно произойдет, он хотел ускорить процесс, чтобы у его уже пожилого деда еще было время восстановить свое доброе имя. В девяносто четыре года Джордж Шульц рисковал просто не дожить до конца этой истории, если она затянется.

«Он пережил и Уотергейт, и Иран-контрас ^прим., не потеряв лица, — сказал Тайлер. — Уверен, он и от “Теранос” оправится, если только у него будет время все исправить».

Уходя из компании, Тайлер распечатал свое письмо Холмс и ответ на него от Балвани и вынес его под рубашкой, осталась у него и переписка с Департаментом здравоохранения штата Нью-Йорк насчет аккредитации лаборатории. Это был бальзам на мое журналистское сердце. Я попросил выслать мне материалы, что Тайлер тут же и сделал.

Пришла пора отправляться в Пало-Альто, но до этого я хотел повидаться еще кое с кем.

Мне нужно было доказать, что компания отправляет пациентам ложные результаты анализов. Единственным способом сделать это было найти врачей, которые получили из лаборатории результаты, которые сочли странными, и после этого отправили пациентов на повторные анализы в другие лаборатории. Для этой задачи не было места лучше, чем Феникс, где «Теранос» работала в сорока аптеках.

Моей первой мыслью стало найти Кармен Вашингтон, но она к тому моменту уже уволилась из велнес-центра Walgreens на углу Осборн-роуд и Централ-авеню, имен пациентов, о которых рассказывала, не помнила, а доступа к их данным больше не имела.

После просмотра Yelp ^прим. на предмет недовольных отзывов о работе лаборатории «Теранос» у меня появился следующий кандидат. Довольно быстро я обнаружил женщину под псевдонимом Натали М., которая работала врачом и столкнулась с проблемными результатами. На сайте Yelp можно отправить сообщение автору отзыва, чем я и воспользовался, написав ей свои контактные данные. Она позвонила на следующий день. Ее настоящее имя было Николь Сандин, она работала семейным терапевтом в пригороде Феникса и была чрезвычайно недовольна своим опытом с «Теранос». Прошлой осенью она отправила одного из своих пациентов в больницу на скорой, когда увидела результаты анализа его крови с чрезвычайно опасными для жизни показателями, но тревога была ложной. Я отправился в Феникс встретиться с доктором Сандин и ее пациентом. Я планировал заглянуть и к другим врачам, которые прибегали к услугам лаборатории «Теранос». Список из нескольких имен мне предоставил один из старых источников в бизнесе.

Морин Гланц, пациентка доктора Сандин, согласилась встретиться в кофейне около ее дома. Миниатюрная женщина пятидесяти с небольшим лет, она стала героем одного из сценариев, которых так боялся Алан Бим. В результатах анализов, которые она получила от «Теранос», были чрезвычайно высокие концентрации кальция, белка, глюкозы и трех энзимов печени. А поскольку она жаловалась на звон в ушах (который, как позже выяснилось, был вызван недостатком сна), доктор Сандин заподозрила, что женщина находится на грани инсульта, и вызвала скорую, чтобы ее отвезли в больницу. Накануне Дня благодарения Гланц провела четыре часа в приемном отделении, пока врачи проверяли ее саму и ее кровь на все возможные показатели, проводили компьютерную томографию и другие исследования. После того как из лаборатории клиники вернулись анализы, где все значения находились в пределах нормы, ее отпустили домой. Чтобы окончательно убедиться в собственном здоровье, на следующей неделе она прошла два исследования на магнитно-резонансном томографе, и только когда и эти исследования не выявили никаких отклонений, успокоилась.

Этот случай был весьма показателен, поскольку явно демонстрировал, чего стоят ошибочные результаты как с эмоциональной, так и с финансовой точек зрения. Гланц работала независимым агентом по недвижимости и сама оплачивала медицинскую страховку с довольно крупной франшизой. Визит на скорой в больницу и последующие MPT-исследования обошлись ей в три тысячи долларов из собственного кармана.

Встретившись с доктором Сандин в ее приемной, я узнал, что Гланц была не единственным пациентом, чьи результаты анализов показались ей подозрительными. Больше десяти человек пришли с настолько высокими показателями калия и кальция, что она сильно сомневалась в правдоподобности этих цифр. Она написала письмо в «Теранос» с жалобой на эти результаты, но компания так и не признала, что в них что-то не так.

С помощью доктора Сандин я решил провести небольшой эксперимент. Она написала мне направление на анализ, которое я на следующее утро отнес в ближайшую к отелю аптеку Walgreens и заказал самый срочный вариант исполнения. Велнес-центр «Теранос» не особо заслуживал такого громкого названия — по сути, это была комнатушка с двумя стульями и столом, заставленным бутылочками с водой. В отличие от Safeway, аптеки не стали тратить огромные суммы на перестройку и создание модных клиник. Я сел на один из стульев и передал направление медсестре, которая начала заносить информацию оттуда в компьютер и советоваться с кем-то по телефону. Потом она повесила трубку, попросила меня закатать рукав и начала затягивать жгут над сгибом локтя. На мой вопрос, а как же обещанные анализы по капельке крови из пальца, она ответила, что некоторые анализы в моем направлении проводятся только по образцу крови из вены. Я не был особо удивлен: Алан Бим объяснил, что из двухсот сорока анализов, которые предлагала лаборатория «Теранос», только восемьдесят проводились по образцу крови из пальца (около десятка на «Эдисоне», а остальные семьдесят на взломанных приборах Siemens). А для всех остальных требовалось то, что Элизабет во время интервью живописно сравнивала со средневековыми пыточными инструментами, — обычная игла. Теперь я воочию убедился, что дело обстояло именно так, как говорил Алан. Выйдя из Walgreens, я отправился в ближайшую приемную LabCorp и заказал там идентичный набор анализов. Доктор Сандин обещала отправить мне результаты обеих лабораторий, как только получит их. А потом добавила, что, пожалуй, присоединится ко мне и тоже сдаст кровь там и там, чтобы расширить нашу выборку.

Следующие несколько дней я ходил по врачам. В поликлинике в Скоттсдейле я пообщался с докторами Адриен Стюарт, Лорин Бердслей и Саманом Резаи. Доктор Стюарт рассказала о пациентке, в последнюю минуту отменившей давно запланированную поездку в Ирландию, потому что из ее анализа следовало, что у нее может быть тромбоз глубоких вен, заболевание, которое приводит к возникновению прикрепленных к стенкам вен плотных сгустков крови — тромбов. Пациентам с тромбозом не рекомендуют летать, поскольку тромб может оторваться от стенки вены, попасть с кровотоком в легкие и вызвать закупорку легочной артерии. Доктору Стюарт пришлось отправить пациентку на УЗИ вен нижних конечностей и повторные анализы в другой лаборатории и, только получив все результаты, в которых не было ни малейших отклонений от нормы, признать, что результаты анализов «Теранос» были ложными.

После этого инцидента она уже заранее с подозрением отнеслась к результатам другой пациентки, которые показали пониженное содержание гормонов щитовидной железы. Пациентка уже принимала лекарства для стабилизации уровня гормонов, а судя по анализу, дозу нужно было еще повысить. Но, вместо того чтобы выписать больше лекарства, доктор Стюарт отправила пациентку сдать анализ повторно в лабораторию Sonora Quest, совместное предприятие компании Quest и системы клиник Banner Health. Результаты Sonora Quest пришли со всеми показателями в пределах нормы. Поверь она анализам «Теранос» и увеличь дозу лекарства, это могло закончиться для пациентки трагично, сказала доктор Стюарт. Женщина была беременна, и увеличение дозы лекарства привело бы к опасному для плода повышению уровня гормонов.

Другой семейный терапевт, доктор Гэри Бетц, перестал отправлять пациентов сдавать кровь в «Теранос» после неприятного эпизода прошлым летом. Одна из его пациенток принимала препараты для понижения артериального давления. Одним из возможных побочных эффектов лекарства было повышение концентрации калия в крови, поэтому доктор Бетц регулярно проверял ее кровь на этот показатель. После того как женщина вернулась из велнес-центра с результатами, показывавшими концентрацию калия близкой к критической, медсестра отправила ее сдавать анализ повторно, чтобы убедиться в правильности цифр. Но, когда пациентка пришла в велнес-центр еще раз, местный лаборант три раза безуспешно попытался взять у нее кровь, не смог и отправил женщину домой. Когда на следующий день доктор Бетц узнал об этом, он пришел в ярость — если содержание калия действительно было столь высоким, нужно было срочно принимать меры. Поэтому обязательно нужно было убедиться в точности анализа как можно скорее. Пациентка отправилась в Sonora Quest на повторную сдачу, где выяснилось, что тревога снова была ложной — концентрация калия была куда ниже, чем в результатах «Теранос», и находилась в пределах допустимой нормы. Доктор Бетц сказал, что этот случай подорвал его доверие к «Теранос».

Когда моя поездка подходила к концу, мне пришло электронное письмо от некоего Мэтью Трауба. Он писал, что работает на пиар-фирму DKC и представляет «Теранос». Он узнал, что я работаю над статьей о компании, и спрашивал, может ли чем-нибудь помочь. Получается, о моем расследовании стало известно. Оно и к лучшему, я планировал связаться с представителями «Теранос», как только вернусь в Нью-Йорк. Наша редакция всегда следовала железному правилу под названием «Никаких сюрпризов». Это означало, что мы никогда не публиковали материалов, не связавшись предварительно с теми, о ком эти материалы были написаны, и не проинформировав обо всем, что нам удалось узнать. После этого мы всегда давали более чем достаточно времени, чтобы герои статьи или расследования могли высказать свою позицию и при необходимости опровергнуть.

Я написал Траубу в ответ, что да, я работаю над материалом о «Теранос». Может ли он организовать мне встречу с Холмс и визит в офис и лабораторию компании? Я добавил, что в любом случае собираюсь в Сан-Франциско через две недели и мог бы в этот приезд встретиться с представителями компании. Трауб написал, что уточнит расписание Холмс и даст мне знать.

Через пару дней я был в редакции, когда курьер вручил мне толстый конверт. Конверт был от доктора Сандин, а внутри находились результаты анализов от «Теранос» и LabCorp. Просматривая данные, я обнаружил некоторое количество расхождений. В результатах «Теранос» три показателя были отмечены как превышающие норму, а один сильно ниже, чем должен быть. Но в отчете LabCorp все четыре показателя оставались в пределах нормальных значений. В то же время анализ LabCorp определил общий уровень холестерина и показатель липопротеинов низкой плотности, которые еще называют «плохим холестерином», как повышенные, а в отчете «Теранос» первый показатель значился как «оптимальный», а второй «близкий к оптимальному».

Но по сравнению с тем, что доктор Сандин обнаружила в собственных анализах, это были сущие мелочи. Если верить «Теранос», концентрация кортизола в ее крови была ниже одного микрограмма на децилитр. Такие показатели можно было наблюдать у пациентов с болезнью Аддисона, редким эндокринным заболеванием, симптомами которого являлись сильная постоянная усталость и пониженное кровяное давление. Если вовремя не начать лечение, болезнь Аддисона могла привести к летальному исходу. При этом в отчете из LabCorp концентрация кортизола в крови доктора Сандин составляла почти девятнадцать микрограмм на децилитр, что было нормой для здорового человека. Она ничуть не сомневалась, что верный результат именно второй.

Через некоторое время мне снова написал Трауб. Он сообщил, что расписание Холмс очень плотное и организовать встречу для интервью за такой короткий срок невозможно. Я решил, что все равно поеду в Сан-Франциско, чтобы лично познакомиться с Тайлером Шульцем и Рошель Гиббонс. Кроме того, еще одна бывшая сотрудница «Теранос» была готова поговорить на условиях анонимности.

Новый информатор встретилась со мной в пабе при небольшой пивоварне Trappist Provisions на Колледж-авеню в Окленде. Это была молодая женщина по имени Эрика Чонг. Как и все остальные бывшие работники «Теранос», сначала Эрика очень нервничала. Но, после того как я рассказал ей, сколько уже знаю, она, видимо, расслабилась и поведала свою часть истории.

Работая непосредственно в лаборатории, Эрика лично присутствовала в процессе инспекции лаборатории в 2013 году. Как и Алан, она считала, что инспектора от штата обманули. Она рассказала, что всем сотрудникам лаборатории было прямо приказано ни в коем случае не входить и не выходить из «Нормандии» во время проверки и что даже дверь на лестницу вниз была заперта. Еще она рассказала о дружбе с Тайлером Шульцем и ужином у его деда в день увольнения Тайлера. Как и ее коллега, она была в шоке от полного отсутствия научной строгости при проверке точности анализов на «Эдисонах». Она сказала, «Теранос» нельзя было работать с реальными пациентами. Компания постоянно игнорировала проваленные тесты контроля качества и демонстрировала полное наплевательство на здоровье и состояние пациентов. В конце концов она уволилась, поскольку не могла выносить того кошмара, частью которого стала сама. Это были сильные утверждения, и по состоянию Эрики было очевидно, что она предельно искренна.

На следующий день я поехал в Маунтин-Вью, где располагалась штаб-квартира Google, и встретился с Тайлером Шульцем в баре под названием Steins. Был ранний вечер, и заведение было забито молодыми сотрудниками Кремниевой долины, спешившими на скидку «счастливого часа». За столиками мест не было, и мы вышли на террасу, где нашли высокую пивную бочку, на которую смогли поставить стаканы. За пинтой холодного эля Тайлер более подробно, чем по телефону, рассказал мне о своей работе в «Теранос». В том числе о паническом звонке от матери, пересказавшей угрозы Холмс в его адрес в день увольнения, и попытках достучаться до деда тем же вечером. Он добавил, что честно попытался последовать совету родителей и забыть эту историю, как страшный сон, но никак не получалось.

Я спросил Тайлера, считает ли он, что его дедушка все еще лоялен Холмс. Да, в этом не было никакого сомнения, подтвердил Тайлер. В ответ на мой удивленный вопрос, почему он так уверен, последовала новая история. У Шульцев была традиция собираться на День благодарения всей семьей в доме деда. Когда Тайлер с родителями и братом приехал к нему, то столкнулся лицом к лицу с Холмс и ее родителями, которых Джордж Шульц пригласил на семейное торжество. С момента увольнения прошло чуть больше полугода, и обида была еще свежа, но Тайлеру пришлось делать вид, что ничего не произошло. Напряженный застольный разговор перескакивал с темы калифорнийской засухи на пуленепробиваемые стекла в новой штаб-квартире «Теранос». Самым тяжелым для Тайлера стал момент, когда Холмс поднялась и произнесла тост, в котором говорила о том, как любит и ценит каждого члена семьи Шульцев. Он еле сдержался, чтобы не сказать все, что думает по этому поводу.

Тайлер и Эрика были очень молоды и занимали младшие должности в компании, однако я доверял полученной от них информации, потому что все сказанное подтверждало слова Алана Бима. Кроме того, меня глубоко впечатлило их чувство этики. Они были убеждены, что компания поступала неправильно, и были готовы пойти на риск разговора со мной, чтобы исправить эту несправедливость.

Потом я встретился с Филлис Гарднер, профессором с медицинского факультета Стэнфорда. Холмс консультировалась с ней по поводу первоначальной идеи диагностического пластыря, когда бросила учебу двенадцать лет назад. Филлис показала мне стэнфордский кампус и окрестности. Мы прокатились на ее машине, и я был поражен — Пало-Альто показался мне маленьким городком на острове, где все друг друга знают. Дом Филлис располагался чуть ниже на том же холме, что и шикарный особняк Джорджа Шульца, а земля, на которой стояли оба здания, принадлежала университету. Выгуливая собаку, Филлис время от времени встречала и Ченнинга Робертсона. Здание Гуве-ровского института, в котором у Джорджа Шульца и других членов совета директоров «Теранос» были кабинеты, стояло прямо по центру кампуса. Здание новой штаб-квартиры компании на Пейджмилл-роуд было в паре километров и тоже стояло на университетской земле. Как рассказала Филлис, по странной иронии судьбы типография, которая когда-то располагалась в этом здании, принадлежала The Wall Street Journal.

В последний день поездки я встретился с Рошель Гиббонс в ресторанчике Rangoon Ruby. С даты смерти Иена прошло уже два года, но Рошель все еще не могла смириться с утратой и с трудом сдерживала слезы. Она винила «Теранос» в смерти мужа и ужасно жалела, что он пошел туда работать. Она принесла копию медицинской справки, которую юристы «Теранос» предлагали использовать, чтобы избежать участия в суде между компанией и Фьюзами. Это письмо от адвоката было отправлено за несколько часов до самоубийства Иена. Несмотря на то что в наследство от Иена ей перешли акции общей стоимостью в несколько миллионов долларов и она рисковала их потерять, Рошель была готова повторить все, что знала, под запись. Вдова Гиббонса сказала, что, во-первых, деньги в любом случае ее не волнуют, а во-вторых, она не верит, что эти акции реально хоть что-то стоят.

Я вернулся в Нью-Йорк в полной уверенности, что набрал критическую массу материала и до публикации осталось совсем чуть-чуть. Но я глубоко недооценил противника.