«Крестный отец» перестройки

Численность диссидентского движения была невелика. Даже по мнению В.К. Буковского, она вряд ли превышала 10 тысяч человек[1131]. Между тем наряду с активным диссидентством существовало диссидентство пассивное, которое кто-то очень удачно назвал «внутренней эмиграцией». По сведениям КГБ СССР, «потенциально враждебный контингент» в СССР «составлял 8,5 млн. чел.»[1132].

Ещё более многочисленной была та часть оппозиции, представители которой стремились не к уничтожению существующей политической системы, а её реформированию. Если мы возьмем её численность лишь в два раза больше численности «враждебного контингента» и учтём, что приведённые цифры относятся к взрослому населению, получится, что в явной оппозиции к власти находилось не менее пятой части населения.

На самом деле недовольство существующим положением имело ещё более массовый характер.

В отличие от активного диссидентства пассивная оппозиция находилась на самых разных этажах советского общества, в том числе внутри партии, в партийном и государственном аппарате.

«Происходила своеобразная деидеологизация руководства (и кадров в целом), — пишет бывший работник аппарата ЦК КПСС К.Н. Брутенц, — эрозия его «марксистско-ленинской идейности, в верности которой клялись более всего. Причём в этом процессе — как это ни выглядит парадоксально — руководство и аппарат опережали значительную часть общества»[1133].

В результате этого «идеология становилась маской, скрывавшей безыдейность вождей»[1134].

Вот, например, откровения уже известного нам А.С. Черняева: «У меня не то что принципов, у меня убеждений никогда не было. Да, я был 48 лет членом партии, но никогда — убеждённым коммунистом»[1135]. И это признание человека, который долгие годы работал в Международном отделе ЦК КПСС и даже был заместителем заведующего отделом, человека, который курировал международное коммунистическое движение.

«Деятели, — утверждал А.Н. Яковлев, проработавший в аппарате ЦК КПСС около двадцати лет, причём не где-нибудь, а главным образом в Отделе агитации и пропаганды, — были разные: толковые, глупые, просто дураки. Но все были циники. Все до одного, и я — в том числе. Прилюдно молились лжекумирам, ритуал был святостным, истинные убеждения держали при себе»[1136].

Утверждая, что в аппарате КПСС никто не верил в коммунистические идеалы,

А.Н. Яковлев, по всей видимости, сгущал краски. Но то, что отмеченное им двоедушие существовало и имело массовый характер, не вызывает сомнения. Существование «двоемыслия», а то и «троемыслия» среди своих коллег по аппарату ЦК КПСС признавал и К.Н. Брутенц[1137].

«По моим наблюдениям, — читаем мы в его воспоминаниях, — среди членов руководства второй половины 70-х годов доктринально «заряженными» — конечно, по-разному — оставались лишь Андропов, Суслов, Пономарёв и в какой-то мере Громыко»[1138].

Таким образом, получается, что из примерно 25 человек, входивших в высшее руководство партии, по мнению К.Н. Брутенца, только четверо сохраняли доктринальную приверженность марксизму. Уже одного этого достаточно, чтобы понять масштабы идейного перерождения руководства.

Генри Киссинджер вспоминал, как во время встречи с М.С. Горбачёвым, которая состоялась в начале 1989 г., Михаил Сергеевич заявил, что «они с Шеварднадзе» (первый секретарь ЦК Компартии Грузии) ещё «где-то в 70-е годы пришли к выводу, что коммунистическую систему следует изменить с головы до ног»[1139]. Более того, по свидетельству Г.Х. Шахназарова, однажды в его присутствии М.С. Горбачёв заявил: «Разорили страну, народ держали впроголодь, запороли сельское хозяйство… Какой это к чёрту социализм»[1140].

Однако и в 70-е, и в 80-е годы Михаил Сергеевич продолжал клясться в верности этому несуществующему социальному строю.

Факт подобного двоедушия нашёл отражение в одном из интервью Э.А. Шеварднадзе. Он признался: открыто мы говорили одно, в узком кругу — другое. «На вопрос, когда примерно началось такое неформальное общение», Эдуард Амвросиевич заявил: «Я бы особенно выделил 1975 и 1976 годы и более позднее время. К началу 80-х годов нам уже всё было вполне ясно. Первый вывод, к которому мы пришли, заключался в том, что необходим серьёзный ремонт»[1141].

На самом деле к началу 80-х годов Э.А. Шеварднадзе думал уже не о ремонте советской системы. Когда в 1981 г. историк Г. Шарадзе обратился к нему с предложением о приобретении в США архива грузинского меньшевистского правительства, срок хранения которого истекал в 2000 г., Эдуард Амвросиевич заявил, что он может не беспокоиться, к тому времени советской власти в Грузии уже не будет[1142].

Имеются сведения, что не считал советское общество социалистическим и шеф КГБ. «По крайней мере, дважды в моём присутствии, — вспоминал о Ю.В. Андропове Г. Корниенко, — он говорил примерно так: какой там, к чёрту, развитой социализм, нам до простого социализма ещё пахать и пахать»[1143].

Этому как будто бы противоречит приведённое свидетельство К. Брутенца. А.И. Вольский тоже утверждал, что «Андропов по-настоящему верил в коммунизм». Однако, обращая внимание на то, что китайские коммунисты открыли свою партию для «буржуев», Аркадий Иванович отмечал, что даже такие оппортунисты, как «лидеры КПРФ», не способны на такой шаг, «а Андропов бы на такое пошёл»[1144]. Вот и весь «коммунизм» в понимании Ю.В. Андропова.

В заключение можно привести воспоминания племянницы Л.И. Брежнева. Однажды, когда ее отец спросил брата, «будет ли когда-нибудь коммунизм», Леонид Ильич засмеялся и сказал: «Ты это о чём, Яша? Какой коммунизм? Царя убили, церкви уничтожили, нужно же народу за какую-то идею зацепиться»[1145].

На основании этого можно утверждать, что, исповедуя марксизм-ленинизм как религию и требуя от рядовых членов партии, чтобы они ни на йоту не отступали от идеологических догм, сами руководители партии и государства в своём подавляющем большинстве в эти догмы уже не верили.

В связи с этим недалека от истины была одна из поклонниц А.И. Солженицына, которая утверждала в 70-е годы, что «советское правительство за валюту готово продать не только отца родного, но и весь марксизм-ленинизм с его тремя источниками»[1146], что, как мы знаем, позднее и произошло.

«В 70-80-е годы, — писал К.Н. Брутенц, — самыми “продвинутыми” в смысле деидеологизации и одновременно самыми идеологически крикливыми были комсомольские вожди (“комсомолята”), соединяющие горластость, напористость и звучные декларации о “верности” партии с редким цинизмом и голым практицизмом, с безудержным карьеризмом и подхалимством». Отмечая этот факт, К.Н. Брутенц охарактеризовал его как «симптом» «ускорявшегося перерождения и загнивания режима»[1147].

Между тем он свидетельствовал не просто о «загнивании» и «перерождении», а о том, что, имея подобную смену, КПСС не имела будущего.

Одним из важнейших факторов подобного перерождения являлось формирование внутри советского общества того «нового класса», о неизбежном появлении которого предупреждал ещё Л.Д. Троцкий[1148]. Особую роль в его формировании сыграла экономическая реформа 1965 г., которая привела к тому, что через 20 лет в советской стране на разных этажах общества имелись уже сотни тысяч лиц, которые владели крупными, в том числе миллионными, денежными средствами и которые были заинтересованы в ликвидации советской системы[1149].

В оценке того, с какими намерениями Ю.В. Андропов пришёл к власти, можно встретить диаметрально противоположные мнения.

«План Андропова по спасению социализма, — утверждал А.Н. Яковлев, — если судить по его высказываниям, состоял в следующем: в стране вводится железная дисциплина сверху донизу, координированно идёт разгром инакомыслия, ожесточается борьба с коррупцией и заевшейся номенклатурой, под строгим контролем происходит умеренное перераспределение благ сверху вниз, проводится партийная чистка. Убираются из номенклатуры все, кто неугоден КГБ… Меня, например, поразило его предложение “О лицах, представляющих особую опасность для государства в условиях военного времени”. Андропов заранее готовил списки для арестов и лагерей»[1150].

1 января 1984 г. в США вышла уже упоминавшаяся книга Анатолия Голицына[1151]. Книга была начата в 1969 г., завершена в 1981–1982 гг. и подготовлена к печати в 1983 г.

Излагая содержание её предпоследней, 25-й, главы, один из рецензентов писал, что автор «предсказал события послебрежневской фазы: новый генсек начинает демонстративную либерализацию и вводит элементы экономики свободного рынка, в значительной степени исчезает цензура, появляются свободные политические партии, наступает сверхразрядка в глобальном масштабе и подписание беспрецедентных соглашений о разоружении, советские войска выводятся из Афганистана, разрушается Берлинская стена, в Польше власть берет “Солидарность”, в Чехословакии на политическую сцену возвращается Дубчек, в СССР Андрей Сахаров играет официальную политическую роль — и это всё в книге, которая была закончена в 1983 году»[1152].

Как мы теперь знаем, многое из этого прогноза осуществилось.

«Именно в КГБ, — заявил в интервью газете «День» один из генералов этого учреждения, не пожелавший обнародовать свою фамилию, — появилась в начале 1980-х годов группа молодых специалистов, которые контурно обозначили проблему реформ»[1153].

«Существует мнение, — писал бывший начальник ПТУ КГБ СССР Л.B. Шебаршин, — что идея реформ, штаб реформы складывались в системе КГБ и разведки»[1154]. Полностью разделяя это мнение, он отмечает: «Мы лучше, чем кто-либо, видели, что отставание Советского Союза от развитого мира не только не сокращается, но стремительно нарастает, и было совершенно очевидно, что полумеры… обречены на неудачу»[1155].

И действительно, едва заняв пост генсека, Ю.В. Андропов отдал распоряжения о подготовке реформ.

По свидетельству Н.И. Рыжкова, бывшего тогда заместителем председателя Госплана СССР, в воскресенье 20 ноября 1982 г. Ю.В. Андропов пригласил его к себе и, поставив в известность о намерении создать Экономический отдел ЦК КПСС, предложил ему возглавить этот отдел. Н.И. Рыжков согласился и 22 ноября был утверждён Пленумом ЦК КПСС в должности секретаря ЦК[1156].

«В застойном 1982 г. меня, — вспоминает Т. Корягина, — в то время старшего научного сотрудника Научно-исследовательского института при Госплане СССР привлекли к работе по разработке экономических реформ»[1157].

«Спустя две недели после смерти Брежнева (т. е. около 24 ноября, сразу же после пленума ЦК КПСС. — А.О.), — утверждает Т.И. Корягина, — по решению Политбюро была создана рабочая группа, целью которой стала теоретическая разработка экономической реформы… Работали мы при Межведомственном совете по изучению опыта стран — членов СЭВ, причём трудиться приходилось под грифом “секретно”»[1158]. Состояла «рабочая группа из работников Госплана, Совмина, министерств, ведомств и науки»[1159].

15 декабря 1982 г. Совет Министров СССР поручил Госплану СССР подготовить «предложения по дальнейшему расширению хозяйственной самостоятельности предприятий и объединений и усилению их ответственности за результаты работы»[1160].

12 февраля Н. К. Байбаков направил Н.А. Тихонову «Тезисы доклада о расширении хозяйственной самостоятельности промышленных объединений и предприятий и повышении их ответственности за результаты хозяйственной деятельности». 5 мая предложения Госплана были рассмотрены на совещании в Совете Министров СССР. Совещание высказало рекомендации по дальнейшей доработке этих предложений[1161].

Через некоторое время после ноябрьского пленума примерно в середине декабря, когда формирование Экономического отдела уже подходило к концу, Ю.В. Андропов пригласил к себе М.С. Горбачёва, В.И. Долгих, Н.И. Рыжкова и поставил перед ними задачу: разобраться в состоянии экономики, а также наметить пути и методы ее реформирования[1162].

«Считаю, — утверждает Н.И. Рыжков, — что истоки перестройки относятся к началу 83-го года, к тому времени, когда Андропов поручил нам — группе ответственных работников ЦК КПСС, в том числе мне и Горбачёву, подготовить принципиальные предложения по экономической реформе»[1163].

«Ещё за два года до столь разрекламированного апрельского (1985) Пленума ЦК КПСС, — вспоминает А.И. Лукьянов, — Ю. Андропов пришёл к выводу о необходимости разработать программу перестройки промышленностью, а затем и всем народным хозяйством. Тогда к этой работе (а она проходила у меня на глазах) были привлечены М. Горбачёв, Н. Рыжков, В. Долгих… Ряд видных представителей науки и производства»[1164].

В результате этого, как пишет Н.И. Рыжков, «в начале 83-го» началась работа по подготовке «долгосрочной программы кардинальной перестройки управления народным хозяйством»[1165].

Считая, что «просто размонтировать коммунистическую систему нельзя — наступит хаос», Ю.В. Андропов, — как считают М. Калашников и С. Кугушев, — в поисках «выхода из тупика» решил встать на путь конвергенции[1166], т. е. сочетания элементов плановой и рыночной экономки.

Отмечая, что истоки перестройки следует искать уже в статье Ю.В. Андропова о Карле Марксе, Л.И. Абалкин отмечает, что «в тех наметках» была заложена идея «рынка»[1167]. О том, что Ю.В. Андропов планировал переход к рыночной экономике, свидетельствовал и его сын Игорь[1168]'.

«Юрий Владимирович, — вспоминал А.И. Вольский, — мучительно переживая сложившееся положение дел, искал выход на пути ограниченных рыночных реформ. Естественно, с приоритетом государственной собственности и при сохранении “командных высот”»[1169]

Вспоминая тот год, генерал Л.Г. Ивашов, возглавлявший секретариат министра обороны Д.Ф. Устинова, сообщает: «В записках, которые мне, как начальнику секретариата члена Политбюро, приходилось читать, говорилось, например, что плановая система хороша, но социалистическое соревнование уже не является решающим стимулом в развитии народного хозяйства, нужно переходить на рыночные отношения. Именно Андропов стал предлагать частичный отход от 100-процентного планирования: надо оставлять резервы предприятиям»[1170].

Летом 1982 г. в беседе с работником аппарата ЦК КПСС В.Н. Севруком Ю.В. Андропов заявил, что главный способ поднять сельское хозяйство — это дать, как в Венгрии, «колхознику возможность быть хозяином произведённого продукта». А для этого «надо развязать руки предприимчивым людям». Пусть будут «частные маленькие мастерские, магазинчики, рестораны на подряде у коллектива. Ну, зачем их тянуть в железные лапы министерств». Но, конечно, «крупная промышленность, оборонка, природные ресурсы должны быть только общенародным достоянием»[1171].

По свидетельству уже упоминавшейся Т.П. Корякиной, когда в ноябре 1982 г. была создана их «рабочая группа, целью которой стала теоретическая разработка экономической реформы», то главная задача этой реформы была сформулирована как «развитие частного и кооперативного сектора в народном хозяйстве Советского Союза с учетом опыта стран — членов СЭВ»[1172].

Вспоминая о деятельности этой группы, Т.П. Корягина утверждает: «Уже тогда был заложен курс на акционирование, частную собственность, определены раскрепощение цен, переход к рыночной экономике смешанного типа»[1173].

Когда в 2008 г. я поинтересовался у Н.И. Рыжкова, были ли ими тогда получены от Ю.В. Андропова какие-либо указания, он ответил так: «Нам было предложено подготовить проект перехода к многоукладной рыночной экономике, который предполагал создание рядом с государственным частного сектора»[1174].

В.А Крючков тоже утверждал, что, планируя экономическую реформу, Ю.В. Андропов имел в виду «многоукладность в экономике, включая частную собственность»[1175].

«В конце 1983 г. — вспоминает профессор Тартуского университета M.Л. Бронштейн[1176], — мне довелось лично познакомиться с Михаилом Горбачёвым. По поручению Андропова тот собрал для обмена мнениями группу учёных-рыночников». Это были «сторонники реформирования с повышением степени самостоятельности и ответственности на уровне предприятий и регионов»: М. Бронштейн, Т.П. Заславская, А. Келнынш, В. Тихонов[1177].

Во время встречи речь шла «о введении модели нэпа», т. е. о создании многоукладной рыночной экономики. «Вроде бы установилось взаимопонимание»[1178].

О том, что обсуждение проблемы нэпа не было случайностью, свидетельствует то, что не позднее 10 декабря 1983 г. издательство «Прогресс» опубликовало очередной том «Истории марксизма», который фактически реабилитировал Н.И. Бухарина как теоретика[1179].

По свидетельству Н.И. Рыжкова, Ю.В. Андропова «интересовали проблемы хозяйственного расчёта и самостоятельности предприятий, концессий и кооперативов, совместных предприятий и акционерных обществ»[1180].

Это означает, что, собираясь осуществить переход к многоукладной экономике, Ю.В. Андропов тоже планировал привлечь в неё иностранный капитал, используя для этого такие средства, как концессии и совместные предприятия.

В связи с этим Институт мировой экономики и международных отношений получил задание специально проработать этот вопрос и представить свои предложения.

«В начале 1984 года, — вспоминал его директор А.Н. Яковлев, — институт направил в ЦК записку о необходимости создания совместных предприятий с зарубежными фирмами. Предлагалось создать три типа предприятий: с западными странами, с социалистическими и развивающимися. Наши предложения аргументировались назревшими задачами постепенного вхождения в мировой хозяйство. Меня пригласил к себе секретарь ЦК Николай Рыжков и, надо сказать, проявил большой интерес к этой проблеме, расспрашивая о деталях предложения, поддержал его общую направленность»[1181].

«Именно в начале 83-го, — пишет Н.И. Рыжков, — эти “крамольные мысли” стали обретать плоть, оказавшись в основе долгосрочной программы кардинальной перестройки управления народным хозяйством»[1182].

Как конкретно протекала эта работа, ещё предстоит выяснить, когда исследователи получат доступ к необходимым документам.

Есть основания думать, что Ю.В. Андропов: а) разделял намечавшиеся преобразования в экономике на ближайшие и отдалённые, т. е. собирался разработать две программы: программу-минимум и программу-максимум и эта работа, судя по всему велась параллельно, и б) прежде чем ломать старое и вводить новое, считал необходимым проверить это на практике в виде эксперимента.

14 июня 1983 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление № 659 «О проведении экономического эксперимента в ряде министерств по расширению хозяйственной самостоятельности в планировании и хозяйственной деятельности и по усилению ответственности за результаты своей работы»[1183].

В постановлении были названы отрасли, которые с 1 января 1984 г. должны были перейти на эксперимент, а также изложено его содержание. Главное место занимали две идеи: а) сокращение плановых показателей и б) расширение прав предприятий в использовании фондов и денежных средств[1184].

1 августа 1983 г. Совет Министров СССР принял постановление № 1479, которым была создана специальная Комиссия по руководству экономическим экспериментом[1185].

Как пишет Игорь Юрьевич Андропов, в 1983 г. «было решено начать с января 1984 г. несколько крупномасштабных экспериментов, охватывавших предприятия шести важнейших министерств»[1186]. О масштабах эксперимента свидетельствуют следующие цифры. Так, ограниченный хозрасчёт с правом директоров по договорам брать заказы «со стороны» был введён на 1850 предприятиях Белоруссии, Литвы и Украины[1187].

Проделав определённую подготовительную работу, Ю.В. Андропов решил вынести вопрос о разработке экономической реформы на декабрьский 1983 г. Пленум ЦК КПСС. По всей видимости, в связи с этим 28 ноября 1983 г. ЦЭМИ направил Ю.В. Андропову записку «О разработке комплексной программы развития и совершенствования системы управления народным хозяйством»[1188].

Эта идея нашла отражение в обращении Ю.В. Андропова к участникам пленума: «Назрел вопрос, — писал он, — о разработке программы комплексного совершенствования всего механизма управления народным хозяйством»[1189].

Предложение было поддержано пленумом[1190] и воспринято как руководство к действию[1191]. Несмотря на отсутствие Ю.В. Андропова, декабрьский 1983 г. Пленум ЦК КПСС принял постановление о дальнейшем совершенствовании управления народным хозяйством[1192]. На основании этого 4 января 1984 г. Президиум Совета Министров СССР постановил предложить всем ведомствам подготовить свои предложения по вопросу о совершенствовании управления народным хозяйством[1193] и поручил Госплану подготовить «Программу комплексного совершенствования механизма управления»[1194].

12 января 1984 г. Н.А. Тихонов созвал совещание, на котором со ссылкой на решения Декабрьского Пленума ЦК КПСС 1984 г. поставил задачу «обобщить результаты проделанной работы по улучшению управления и планирования, совершенствования стиля и методов хозяйствования и подготовить предложения об организации дальнейшей работы в этой области с указанием важнейших проблем, основных этапов работы, сроков их выполнения и состава необходимых для этого работников, имея в виду обеспечить завершение всей этой работы в сроки, позволяющие учесть разработанную систему мероприятий в плане на 12-ю пятилетку» (т. е. до конца 1985 г.)[1195].

6 февраля 1984 г. председатель Госплана Н.К. Байбаков направил в Совет Министров соображения по поводу поставленной перед ним задачи «Об организации работы по подготовке программы комплексного совершенствования механизма управления». Среди прочих мер он предложил создать для руководства этой работой специальную комиссию Политбюро по совершенствованию управления народным хозяйством[1196]'.

Такая комиссия действительно была создана, но это произошло уже после смерти Ю.В. Андропова.

Выступая на июньском Пленуме ЦК КПСС 1983 г., Ю.В. Андропов заявил: «Мы в своём общественном развитии подошли сейчас к такому историческому рубежу, когда не только назрели, но и стали неизбежными глубокие качественные изменения в производительных силах и соответствующее этому совершенствование производственных отношений», а также «во всех тех формах общественной жизни, которые принято называть надстройкой»[1197].

Вспоминая беседы с Ю.В. Андроповым, Г.А. Арбатов писал, что он «считал необходимым развитие демократии»: «по тогдашним временам идеи, которые он высказывал, были смелыми, хотя сейчас показались бы очень скромными»[1198].

Об этом же вспоминает и Ханс Модров. В одном из разговоров с членом ЦК СЕПГ Бруно Маловым Г.Х. Шахназаров «поведал, что получил предложение Андропова разработать предложения, каким образом можно было бы демократизировать общество и партию. Шахназаров изложил кое-что на бумаге и подал это Андропову. Тот внимательно изучил эти идеи, но отложил их в сторону, заметив, что людей надо сначала накормить и одеть, прежде чем они смогут заниматься политикой»[1199].

Это значит, что Ю.В. Андропов не отверг предложения Г.Х. Шахназарова, но признал их несвоевременными. Г.Х. Шахназаров издал две книги воспоминаний, однако содержание своих предложений, к сожалению, не раскрыл.

Однако имеющиеся воспоминания позволяют судить, в каком направлении работала мысль генсека. По свидетельству В.М. Чебрикова, Ю.В. Андропов вполне серьёзно рассматривал проблему альтернативности выборов. «Ещё в середине 70-х, — вспоминал В.М. Чебриков, — Юрий Владимирович часто и подробно рассуждал о необходимости демократизации… Он, например, считал, что на выборах в Верховный Совет должен быть не один, а несколько кандидатов»[1200]. «А почему бы не проводить выборы в Верховный Совет по-настоящему, — заявил он однажды, — чтобы можно было выбрать среди нескольких кандидатов»[1201].

12 октября 1983 г. Ю.В. Андропов дал поручение продумать вопрос об усовершенствовании системы выборов[1202]. Причем он допускал «возможность расширения некоторых демократических процедур» уже на ближайших выборах в Верховный Совет СССР[1203].

В связи с этим следует обратить внимание также на то, что при Л.И. Брежневе возродилась идея о «необходимости разграничения функций партийных и государственно-хозяйственных органов», идея, которая, как мы помним, возникла ещё при И.В. Сталине[1204].

«На каждом съезде партии и почти на каждом Пленуме, — пишет В.А. Медведев, — говорилось о необходимости решительной борьбы с подменой государственных и хозяйственных органов партией, но сдвиги если и происходили, то в сторону усиления партийного контроля и диктата»[1205].

Говоря о позиции Ю.В. Андропова по этому вопросу, В.В. Шарапов пишет: «Его беспокоило, что партия из политического органа превращается в хозяйственный механизм, подменяя тем самым Советскую власть. Но ведь ещё Ленин предупреждал, что самая страшная беда будет, если партия превратится в государственный аппарат»[1206].

О том, что Ю.В. Андропов считал необходимым изменить роль партии в обществе, пишет и другой член его команды — А.Г. Сидоренко: «Он считал необходимым, чтобы она постепенно освобождалась от несвойственных ей функций»[1207].

«Большинство из нас, — пишет Н.И. Рыжков, — не очень понимало, почему партийные комитеты должны безраздельно руководить экономикой»[1208].

Как мы помним, Ю.В. Андропов с этой идеей выступал ещё в 60-е годы. В 70-е годы этот вопрос попытался поднять А.Н. Косыгин. Однако встретил серьёзное сопротивление со стороны Л.И. Брежнева и его ближайшего окружения.

Между тем позиции А.Н. Косыгина и Ю.В. Андропова в этом вопросе существенно расходились. Если первый выступал за ликвидацию отраслевых отделов ЦК и перенесение центра руководства экономикой из Центрального Комитета в Совет Министров, то второй шёл в этом отношении значительно дальше.

«Он, — вспоминал об Ю.В. Андропове Е.И. Синицын, — приходил к выводу, что промышленностью должны управлять не отделы ЦК КПСС, параллельные им отделы Совмина и Госплана, а отраслевые банки… Юрий Владимирович полагал, что его план идёт дальше реформы Косыгина, выводит предприятия из-под мелочной опеки райкомов, обкомов и отделов ЦК»[1209].

Став генсеком, Ю.В. Андропов уже 7 декабря 1982 г. выразил тревогу по поводу «срастания ответственных работников аппарата ЦК с министерствами»[1210]. Но когда он попытался поставить вопрос о необходимости практического решения данного вопроса, то столкнулся с сильным сопротивлением. Ему возражали: «Если первые секретари партийных комитетов отдадут экономику на откуп хозяйственникам — у нас всё развалится»[1211].

Считая необходимым освобождение партии от руководства экономикой, Ю.В. Андропов понимал, что «подобная реформа не стыкуется с «руководящей ролью КПСС»[1212]. Со ссылкой на В.А. Крючкова М. Вольф утверждал, что при Ю.В. Андропове «обсуждалась даже возможность допустить существование других партий»[1213]. «Думаю, — заявил позднее В.А. Крючков, — что при Андропове или позже мы ввели бы также плюрализм мнений, множественность партий (которую мы ввели в 1990 году, отменив статью 6 Конституции СССР о руководящей роли КПСС)»[1214].

По свидетельству Н.И. Рыжкова, Юрий Владимирович обращал внимание на то, что до революции в России на официальном уровне не использовалось понятие «национальность», а использовалось понятие «вероисповедание». Обращал он внимание и на то, что понятие «национальность» не существовало в США. Поэтому обдумывал возможность отменить его и в СССР[1215].

При этом речь шла не только об отмене соответствующей графы в анкетах. Как вспоминал А.И. Вольский, перед ним была поставлена совершенно конкретная задача: «ликвидировать построение СССР по национальному принципу»[1216].

Насколько удалось установить, впервые А.И. Вольский сообщил об этом в 2002 г. в интервью «Московскому комсомольцу». «Вызывает меня однажды Юрий Владимирович и говорит: “У нас слишком много субъектов СССР. Давайте сведём их все в 15–16 экономических регионов и сделаем их, как штаты в США. Ведь разделение по национальному признаку не характерно ни одной стране мира, кроме нашей! Так что вы продумайте и начертите мне карту этих регионов!”»[1217].

Этот же эпизод нашёл отражение в интервью А.И. Вольского, которое посмертно было опубликовано на страницах «Коммерсанта».

«Как-то генсек меня вызвал: “Давайте кончать с национальным делением страны. Представьте соображения об организации в Советском Союзе штатов на основе численности населения, производственной целесообразности, и чтобы образующая нация была погашена. Нарисуйте новую карту СССР”»[1218].

По свидетельству Аркадия Ивановича, сначала он пытался решить эту задачу сам, затем привлёк на помощь академика Евгения Павловича Велихова. Они «сидели почти месяц», в результате было подготовлено «15 вариантов» нового административного деления нашей страны[1219]. В одном случае А.И. Вольский утверждал, что они с Е.П. Велиховым «нарисовали» «29 округов»[1220]; в другом случае, что последний вариант предполагал разделение СССР на 41 штат»[1221].

Поскольку в 1983 г. население СССР составляло около 270 млн., на каждый штат могло приходиться не более 7 млн. чел. В это время в Молдавии проживало 4 млн., в Прибалтике — 8 млн., в Закавказье — 15 млн., в Белоруссии — 10, в Казахстане — 15, в Средней Азии — 30, на Украине — 50, в России — 140[1222].

Следовательно, планируемая реформа должна была повести к децентрализации главным образом двух республик: Украины (7–8 штатов) и России (около 20).

«Закончили, — вспоминал А.И. Вольский, — красиво оформили, и тут Юрий Владимирович слёг. Не случись этого, успей он одобрить “проект”, с полной уверенностью скажу: секретари ЦК, ставшие впоследствии главами независимых государств, бурно аплодировали бы мудрому решению партии»[1223].

Что же должны были представлять эти новые административные единицы? К сожалению, А.И. Вольский оставил этот вопрос открытым. Но из его воспоминаний явствует, что Ю.В. Андропов прямо поставил перед ними задачу перекроить карту страны «по типу Штатов»[1224] и в окончательном варианте новые административные единицы прямо называл «штатами»[1225].

Если так, то «советские штаты» должны были иметь свою конституцию и свои законы, т. е. иметь такой же статус, как и союзные республики.

О том, что подобный проект мог встретить поддержку на местах, свидетельствуют воспоминания X. Модрова. Вспоминая о Г.В. Романове, он писал: «К началу 80-х годов он предложил концепцию “Интенсификация-90”. С её помощью он хотел для начала обеспечить динамичное развитие Ленинградской области, предоставив ей больше самостоятельности. Я думаю, он хотел поднять её до ранга союзной республики»[1226].

Однако речь шла не только о создании на территории СССР нескольких десятков «штатов». Как утверждал А.И. Вольский, желая «провести коренную реформу госустройства СССР», Ю.В. Андропов одновременно «мечтал о межрегиональных рынках»[1227].

Какая же могла быть связь между разделением страны на «штаты» и созданием «межрегиональных рынков»? Получается, что создаваемые в результате административной реформы «штаты» должны были стать субъектами рыночных отношений. Это наводит на мысль, что Ю.В. Андропов обдумывал возможность введения так называемого регионального хозрасчёта.

По утверждению бывшего директора ЦЭМИ Н.П. Федоренко, идея «регионального хозрасчёта» действительно возникла «в начале 80-х годов»[1228].

Но своими корнями она уходит ещё в 60-е годы, когда два новосибирских экономиста Борис Павлович Орлов и Рувин Исакович Шнипер поставили вопрос о необходимости заинтересовать в результатах труда не только предприятия, но и отдельные регионы[1229].

В последующем Эта идея разрабатывалась коллективом новосибирских экономистов во главе с Александром Григорьевичем Гранбергом, который в марте 1984 г. на семинаре «Анализ и моделирование социально-экономического развития экономических районов и их взаимодействие» выступил со специальным докладом на эту тему[1230].

«Идея, — объяснял он позднее, — состояла не в том, чтобы скопировать “хозрасчёт” предприятий, а в том, чтобы расширить экономические права и ответственность региональных звеньев, сделать их экономическими субъектами, т. е. наделить их в области экономики определёнными правами»[1231].

И далее: «Я со своими соратниками начинал с региональных и межрегиональных моделей централизованной экономики. Постепенно у нас созревало понимание того, что регион — это не только часть единого народнохозяйственного комплекса, что необходимо устанавливать связь между расходами и доходами на территории, между эффективностью экономики региона и тем, что он получает из центра в виде фондов для развития социальной сферы». «Проблема ставилась так: как построить экономические связи, чтобы они стали эффективными не только для страны в целом, но и для каждой республики, каждого региона»[1232].

Поиски путей решения этой проблемы привели к мысли о необходимости предоставить регионам экономическую самостоятельность, чтобы они могли рассчитывать не на средства из союзного бюджета, а на результаты своей экономической деятельности. Так родилась идея регионального хозрасчета.

Не отрицая существования сторонников этой идеи в столице, Н.П. Федоренко пишет, что её разработка велась «главным образом за пределами Москвы». Причем «одним из ведущих “теоретиков” в данной области стал эстонский профессор Бронштейн»[1233].

Как мы уже знаем, в конце 1983 г. он познакомился с М.С. Горбачёвым, когда тот по поручению Ю.В. Андропова собрал группу экономистов для обсуждения вопроса о планируемой экономической реформе. По воспоминаниям М.Л. Бронштейна, приглашенные М.С. Горбачёвым экономисты были «сторонниками реформирования» экономики «с повышением степени самостоятельности и ответственности» не только «на уровне предприятий», но и «регионов»[1234].

М.Л. Бронштейн не пишет, как далеко в «повышении степени самостоятельности» отдельных регионов они предполагали тогда идти. Но нельзя не учитывать, что в кабинете М.С. Горбачёва речь шла «о введении модели нэпа»[1235], т. е. о переходе к рыночной, многоукладной экономике. Это означало, что рассматривалась возможность предоставления предприятиям полного хозяйственного расчёта. Поэтому не исключено, что тогда же рассматривалась и проблема «регионального хозрасчета».

Подводя итог этого обмена мнений, М.Л. Бронштейн отмечал: «Вроде бы установилось взаимопонимание»[1236].

Однако между предприятием и регионом существует одно принципиальное различие. Предприятие — это закрытая система, ограждённая «забором», имеющая вход и выход, а регион — система открытая. Следовательно, чтобы она могла более или менее самостоятельно распоряжаться своими ресурсами, её тоже необходимо «закрыть».

Регион мог предпринимать любые меры по повышению эффективности своей экономики, но союзное правительство имело возможность использовать плоды этой эффективности в своих интересах с помощью только двух инструментов: цены и денежной эмиссии. Что можно противопоставить этому? Ничего эффективнее собственной валюты и таможенного контроля люди пока не придумали.

Но таможня и собственная валюта предполагают границы, а границы — не только пограничников и собственные войска, но и собственность на землю. Всё это невозможно без права устанавливать свои законы.

«Экономическая самостоятельность, — писал академик Н.П. Федоренко, — предполагает защиту регионального рынка, а защитить его можно только известными всему миру способами: собственной валютой, а значит, таможнями, а значит, границами и т. д.». «Таким образом, невинная с виду идея со скромным названием на самом деле являлась экономическим обоснованием сепаратизма»[1237].

Таким образом, в то самое время, когда А.И. Вольский готовил разделение СССР на несколько десятков штатов, М.С. Горбачёв обсуждал идею расширения хозяйственной самостоятельности отдельных административных единиц и создания «межрегиональных рынков».

Но если эти две идеи (разделение СССР на несколько десятков штатов и перевод их на региональный хозрасчёт) были взаимосвязаны между собой, их реализация могла не оживить, а взорвать Советский Союз. Неудивительно поэтому, что позднее М.С. Горбачёв обвинял «новосибирских экономистов» в том, что они якобы «доказывали целесообразность распада Союза»[1238].

Помощник Ю.В. Андропова В.В. Шарапов утверждает, что Ю.В. Андропов первым стал употреблять не только понятие «перестройка», но и понятие «гласность»[1239].

«Важной задачей, — писал Г.А. Арбатов, — Андропов также считал улучшение отношений руководства с интеллигенцией»[1240]. В 1983 г. перед отъездом на юг он поручил Г.А. Арбатову «подготовить записку к крупному (это было его выражение) разговору об отношениях и работе с интеллигенцией… Складывалось впечатление, что он отходит от первоначального замысла “малых дел”, готовится поставить крупные, жизненно важные вопросы»[1241].

«Вскоре, — пишет Г.А. Арбатов, — я отправил ему свою записку, некоторое время спустя он по телефону меня поблагодарил и сказал, что читал её, многое в ней ему показалось интересным и он надеется вскоре со мною её обсудить, чтобы дать поставленным вопросам ход»[1242].

В своей записке Г.А. Арбатов ставил вопрос о пересмотре роли Главлита: «Его дело — не допускать выхода в свет контрреволюции, порнографии и выдачи государственных тайн. И всё»[1243].

Следовательно, речь шла об отмене цензуры, а значит, об идеологическом плюрализме, что по существу предполагало отказ партии на монополию на идеологию. И это вполне логично, если допускалась возможность демократизации общества и перехода к политическому плюрализму, т. е. многопартийности.

По всей видимости, Ю.В. Андропов планировал скорректировать политику государства и в отношении церкви. Основанием для такого предположения служит тот факт, что в 1983 г. по его распоряжению церкви вернули Свято-Данилов монастырь, который затем был отреставрирован и стал резиденцией патриарха[1244].

«Да, — пишет А.С. Грачёв, — в разговорах с близкими ему сподвижниками в Кремле Андропов называл своей целью позволить советскому обществу то, что позволяет себе Запад: большую свободу мнений, информированности, разнообразия в обществе и искусстве»[1245].

Иначе говоря, демократизация общества рассматривалась как постепенный процесс, развитие которого ставилось в зависимость от успехов в экономике.

Таким образом, Ю.В. Андропов обдумывал план радикальной перестройки советского общества, которая должна была захватить все его сферы: экономику, систему партийного и государственного управления, идеологию и т. д. Причем речь шла не о косметическом ремонте, а о создании совершенно новой модели советского общества.

Н.И. Рыжков считает, что предполагалось реформировать его по китайскому варианту[1246]. Такого же мнения придерживался А.И. Вольский[1247]. Однако с этим трудно согласиться.

Во-первых, для китайского варианта характерно сохранение руководящей роли партии, между тем как Ю.В. Андропов имел в виду отстранение партии от власти и переход к многопартийной системе. Во-вторых, для китайского варианта характерно сохранение монополии партии на идеологию и связанной с этим цензуры, в то время как Ю.В. Андропов предполагал отказаться от цензуры и, следовательно, перейти к идеологическому плюрализму. В-третьих, китайский вариант предполагает сохранение унитарного государства, а тот вариант преобразований, который начал разрабатывать Ю.В. Андропов, имел целью децентрализацию управления страной по типу США.

Поэтому в основе разрабатываемой Ю.В. Андроповым программы реформ лежала идея конвергенции. Отмечая, что новый генсек готов был пойти на конвергенцию, Ф.М. Бурлацкий приводил слова Ю.В. Андропова, что «Запад должен пройти свою часть пути навстречу нам»[1248].

Какими темпами новый генсек собирался идти к этой цели, мы не знаем. По одним воспоминаниям, планируемая перестройка должна была составить целую эпоху в истории нашей страны, охватывающую примерно 15–20 лет. По другим, хотя планы «ещё только вынашивались», и «этот процесс» развивался очень медленно[1249], Ю.В. Андропов считал: «нужно ускоренно осуществить совершенствование всей политической и экономической системы»[1250].

Кто же прав? Для ответа на этот вопрос прежде всего следует учесть, что начатый 1 января 1984 г. эксперимент требовал не менее двух лет. Если взять ещё год на подведение итогов, получится, что экономическая реформа должна была начаться примерно в 1987 г.

К тому времени Ю.В. Андропов собирался внести некоторые коррективы в политическую систему. Так, уже в декабре 1982 г. он поднял вопрос о необходимости ограничения власти партии, а осенью 1983 г. дал указание подумать о возможности внесения коррективов в систему предстоявших в 1984 г. выборов.

Показательно, что мысль Ю.В. Андропова в отношении необходимых реформ работала в том же направлении, в котором работала и мысль американской администрации.

17 января 1983 г. Р. Рейган подписал «Директиву 75», в которой ставилась задача: «Способствовать в допустимых для нас рамках процессу перемен в Советском Союзе в направлении большего плюрализма в политической и экономической системах при постепенном сокращении власти привилегированной правящей элиты»[1251].

Мы не знаем, чем руководствовался и какие цели перед собою ставил Ю.В. Андропов. Что же касается США, то они исходили из того, что децентрализация советского общества открывает возможность для разрушения советского государства как единой корпорации.

«Экономическая децентрализация, — считал 3. Бжезинский, — будет неизбежно означать политическую децентрализацию», а «децентрализовать» советскую империю «значит вызвать её распад»[1252].

На мой вопрос, в. чем они видели свою главную задачу, В.А. Медведев ответил: раскрепостить советское общество, устранить всё, что связывало его внутренние силы или же, как он сам это сказал, прежде всего «развинтить» старую систему. Но ведь если «развинтить» систему, она просто развалится.

В связи с этим Н.И. Рыжкову мною был задан другой вопрос: думали ли они о возможных издержках экономической реформы. Ведь даже у лекарств есть противопоказания. Желая заострить проблему, я сформулировал её так: создавая яд, готовили ли вы противоядие? Ответ был отрицательным[1253].

А ведь у них перед глазами был опыт Венгрии, Польши, Югославии, которые к 1985 г. имели суммарный внешний долг только по долгосрочным кредитам более 60 млрд. долл. Причём долг появился всего лишь за 10–15 лет и был связан с проведением экономических реформ. Учитывал ли Ю.В. Андропов негативный опыт «рыночного социализма»?

Собираясь реформировать советское общество, Ю.В. Андропов считал необходимым прекратить Холодную войну и вернуться к разрядке. Среди тех идей, которые в этой связи рассматривались в ближайшем окружении генсека, следует назвать идею заключения договора между ОВД и НАТО о неприменении силы: а) по отношению друг к другу, б) по отношению к участникам собственных блоков, в) по отношению к третьим странам[1254].

Подписание такого договора, писал Г.А. Арбатов, прежде всего означало бы отказ от «доктрины Брежнева»[1255], т. е. от защиты, как говорили тогда, «завоеваний социализма» в других странах военными средствами. В первую очередь это, конечно, касалось Польши, ситуация в которой по-прежнему оставалась напряжённой, так как платить по внешнему долгу становилось все труднее и труднее.

Отказ от «доктрины Брежнева» в тех условиях по существу означал отказ от борьбы за сохранение своего влияния в Центральной Европе, т. е. предоставление странам этого региона возможности повернуться лицом к Западу.

Заключение договора о неприменении силы, несомненно, имело бы своим следствием вывод советских войск из Афганистана и отказ от военной помощи другим странам.

По свидетельству Н.И. Рыжкова, при Ю.В. Андропове рассматривался также вопрос о вступлении СССР в МВФ и ГАТТ[1256], т. е. вопрос об интеграции СССР в мировую экономику.

Таким образом, тот прогноз, который на рубеже 1983–1984 гг. сделал А. Голицын о будущей политике нового генсека, не был лишён оснований. А это значит, что не был лишён оснований и тот ореол «либерала», который начали создавать вокруг имени Ю.В. Андропова западные средства массовой информации.

Можно встретить мнение, что после смерти Ю.В. Андропова в феврале 1984 г. начатая им работа по подготовке перестройки была остановлена. Однако это не соответствует действительности.

В качестве примера можно указать на деятельность Комиссии Тихонова, которая была создана уже при К.У. Черненко[1257] и которая к весне 1985 г. подготовила «Концепцию совершенствования хозяйственного механизма предприятия»; в её основе лежала идея о переходе к многоукладной рыночной экономике[1258]. По утверждению Н.И. Рыжкова, который принимал участие в её разработке, планировалось оставить в руках государства 50 % собственности, 30 % должна была составлять корпоративная собственность, 20 % — индивидуальная[1259].

Рассмотренный материал свидетельствует, что к 1982 г. в руководстве страны уже были люди, которые готовы были к тому, чтобы сломать советскую систему. При этом намечались две группировки: одну можно назвать технократической, другую — криминальной. Первая стремилась к тому, что получило название рыночного социализма, вторая — к полной ликвидации государственной собственности и советской системы. До 1985 г. группировки взаимодействовали, причём первая играла ведущую роль. После 1985 г. между ними развернулась борьба, которая привела к победе второй группировки.