«Целевые группы» наркома Ежова и майора Якубовича

По справедливому утверждению Петрова, «в идеологическом плане Ежов был радикалом, и до такой степени въедливым, что иногда даже отходил от официального курса». Действительно отходил? Сам автор, утверждая это, почти не приводит реальных доказательств этого тезиса.

Отсутствие реального контроля за ходом массовых операций должно было привести, и реально приводило к тому, что чекисты сами определяли целевые группы репрессий. Об этом подробно рассказано в исследованиях «Сталинизм в советской провинции» и «Включен в операцию». Попробую также показать, как на практике происходила трансформация «целевых групп массовых операций». Хорошо известно, что на события 1937–1938 гг. пришелся период наиболее кровавых гонений на Русскую Православную Церковь. Мы уже говорили про справку начальника 1 спецотдела НКВД СССР, ст. майора госбезопасности И.И. Шапиро и начальника 5 отделения, ст. лейтенанта госбезопасности И. Кремнева, в которой подводятся результаты 21 месяца пребывания Н.И. Ежова. Из общего числа арестованных по т. н. «политической окраске», «церковники, сектанты» в «справке Шапиро» составляют 48 548.

Несколько иные цифры приводит в своем исследовании «Право на репрессии» О.Б. Мозохин. С ним согласны авторы сборника «Лубянка. Сталин и главное управление госбезопасностью НКВД 1937–1938 гг.», которые ссылаются на неопубликованный документ в ЦА ФСБ. Ф.8ос. Оп.1.Д. 80. В нем указано другое число арестованных «церковников и сектантов» — 50 769 человек.

Конечно, не все репрессированные за веру проходили как «церковники и сектанты», их могли осуждать и как «монархистов», «фашистов» и т. п. Вместе с тем, важную информацию дает справка и по социальному составу репрессированных. Всего, согласно данным «справки Шапиро», было арестовано 45 009 служителей культа. Конечно, в эту категорию попадает не только православное духовенство, но и представители других конфессий.

Трудно сказать, сколько именно «церковников» было осуждено по 2-й категории, но известно, что в 1942 г. в ГУЛАГе находилось «церковников и сектантов» 6888 человек.

На первый взгляд, трагедия репрессированных священнослужителей — следствие неразрешимого конфликта между Русской Православной Церковью и политикой государственного атеизма. Однако, изучение событий в конкретных регионах показывает, что все очень сложно.

Приведу один пример — в ноябре 1937 г. в Загорске (Сергиевом Посаде) были арестованы по обвинению в создании церковно-монархической контрреволюционной организации бывший настоятель Троице-Сергиевой лавры архимандрит Кронид (Любимов) и еще 16 человек (большинство — монахи и священники), почти всех ее «участников» расстреляли. Архимандриту было около 70, и он был почти слеп, все «контрреволюционеры» были пожилыми людьми, жить им оставалось не долго. В чем смысл этих расстрелов? Кому могли помещать эти люди?

Конституция 1936 года формально декларировала свободу слова. Большинство исследователей сходятся на утверждении, что новый импульс репрессиям против Церкви был дан на знаменитом февральско-мартовском пленуме ЦК ВП (б) 27 марта 1937 г. В докладе А.А. Жданова, посвященном выборам в Верховный Совет СССР на основе новой Конституции (1936 г.), говорилось, что партийные организации должны быть готовы к избирательной борьбе, т. к. при выборах им придется иметь дело с «враждебной агитацией и враждебными кандидатурами». Как известно, новый основной закон предусматривал, что все советские граждане будут наделены равными политическими правами, бывшим «лишенцам» (лицам, лишенным права голоса, в том числе и священникам), предоставлялись избирательные права. Кроме того предусматривалось тайное голосование, обсуждалась возможность и альтернативных выборов. Партийное руководство опасалось — духовенство воспользуется новыми возможностями. Жданов предостерегал о возможности «враждебных элементов использовать легальные возможности, предоставленные новой Конституцией. Об этом свидетельствует, например, оживление деятельности религиозных организаций». В качестве примера такой деятельности приводилось увеличение количества ходатайств из целого ряда краев и областей о возрождении закрытых церквей. Кроме того, докладчик говорил о внесении священнослужителями в ЦИК СССР проекта закона, который развивает «известный пункт Конституции относительно свободы совести». «Уже сейчас начата попами подготовка к выборам и даже проводятся «пробные» выборы. Не так давно, например, в Северном крае попы организовали перевыборы правления колхоза, причем в результате этих перевыборов коммунист-председатель был тайным голосованием отведен и вместо него поставлен псаломщик».

Выступление Жданова поддержал руководитель Союза воинствующих безбожников Е.Г. Ярославский, назвавший религиозные организации «организацией для подготовки антисоветских выборов по всей стране». Он назвал около 39 тыс. зарегистрированных религиозных организаций, примерно около миллиона одного только актива. Существующих сейчас. Каждая религиозная организация по закону регистрируется. «Для того, чтобы зарегистрировать организацию, надо представить список около 20 человек — «двадцатку» — церковный совет, а в некоторых церковных советах членов гораздо больше. Таким образом, мы имеем, по меньшей мере, миллионную организацию церковного актива, группирующую около себя всех верующих».

Анализ реплик Сталина показывает, что «борьба против религиозной угрозы» не входила на пленуме в его первоочередные планы: вождя больше тревожат «вредители с партбилетом в кармане». Однако, выступления Жданова и Ярославского были поддержаны рядом региональных руководителей. Особые опасения руководителей СССР вызвал тот факт, что во время переписи 1937 года значительная часть населения страны (60 % в сельской местности и 30 % в городах) заявили о своей религиозности.

Сразу после февральско-мартовского пленума 27 марта 1937 года был направлен «Циркуляр НКВД СССР об усилении агентурно-оперативной работы по «церковникам и сектантам». В нем утверждается, что «церковники и сектанты» активизировались в связи с принятием новой Конституции и ведут подготовку к выборам в советы, «ставя своей задачей проникновение в низовые советские органы». В циркуляре предписываются меры, направленные на «выявление и быстрый разгром организующих очагов нелегальной работы церковников и сектантов»: внесение раскола в церковные общины, ослабление материальной базы церкви, затруднение участия в выборах и т. д. Пока этот документ не опубликован, но в нашем распоряжении есть меморандум НКВД УССР от 25.04.1937, который, видимо, повторяет основные положения мартовского циркуляра. По мнению авторов меморандума, основную угрозу представляет возросшая активность верующих именно в контексте ожидающихся выборов. Ряд формулировок меморандума (указание на «39000 зарегистрированных религиозных организации» и «около миллиона церковного актива») практически прямо отсылают к выступлению Ярославского на февральско-мартовском пленуме.

Нарком НКВД УССР повторяет, что Сталинская Конституция оживила «деятельность духовенства, церковников и сектантов, направленная к поднятию религиозной активности населения, и в предстоящей избирательной кампании они, несомненно, попытаются добиться своих позиций в Советах».

Он предостерегает, что существование 39000 легальных зарегистрированных церковных организаций, около миллиона церковного актива представляют готовые формирования для антисоветской деятельности, особенно во время избирательной кампании.

После того, как результаты переписи стали известны, руководство страны попыталось противостоять «церковной угрозе». 20 мая 1937 года Маленков направил Сталину записку, в которой предложил отменить декрет ВЦИК от 8 Апреля 1929 г. «О религиозных объединениях», в соответствии с которым религиозное общество могло быть зарегистрировано при наличии заявления от 20 чел. Маленков писал, что декрет способствует нежелательному для власти организационному оформлению «церковников» (в форме двадцаток), поэтому необходимо изменить порядок регистрации религиозных обществ и вообще покончить с органами управления «церковников» в том виде, в котором они сложились к концу 1920-х гг. Отмечалось, что всего по СССР в двадцатках состояли около 60 тыс. чел. С запиской были ознакомлены члены и кандидаты в члены Политбюро.

Иными словами, была сделана попытка лишить церковные организации последних остатков легальной деятельности. Ответил на записку Маленкова нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов. Второго июня 1937 г. он написал Сталину, что считает идею Маленкова правильной, потому что система «церковных двадцаток» укрепляет церковь, создавая законную возможность существования церковного актива. По его мнению, церковь использует «церковные двадцатки» как готовые организационные формы, а так же в качестве прикрытия для проведения контрреволюционной деятельности. Кроме того, он советовал отменить инструкцию постоянной Комиссии при Президиуме ВЦИКа по вопросам культов «О порядке проведения в жизнь законодательства о культах», так как, по его мнению, «… ряд пунктов этой инструкции ставит религиозные объединения на положение едва ли не равное с советскими общественными организациями, в частности, имею в виду пункты 16 и 27 инструкции, которыми допускаются религиозные уличные шествия и церемонии, и созыв религиозных съездов»

Вслед за этим в регионах должна была быть активизирована работа по «церковникам и сектантам». Была принята директива НКВД УССР от 8 июня 1937 года № 24451, обязывающая принять «решительные меры по борьбе с церковно-сектантским к[онтр]р[еволюционнымого] подпольем». Есть все основания считать, что эта директива была принята по инициативе Москвы. Этот вывод нам позволяет сделать следующее обстоятельство. Дело в том, что нарком НКВД УССР, кандидат в члены ЦК ВКП(б), комиссар 1-го ранга В.А. Балицкий еще 11 мая был снят со своего поста и направлен на Дальний Восток. В начале июня в Киев прибыли гости с Лубянки: заместитель Ежова М.П. Фриновский, бывший руководитель УНКВД ДВК Т. Дерибас и комиссар ГБ второго ранга И. Леплевский. Дерибас пробыл в Киеве недолго — 19 июня было принято решение вернуть его в ДВК. А вот Леплевский 14 июня был назначен наркомом внутренних дел УССР и остался в Киеве до 25 января 1938 года.

Поэтому есть все основания считать, что директива № 24451 была принята по инициативе «московской бригады». Иными словами, скорее всего, это была позиция наркома Ежова.

Однако Политбюро решило не отменять декрет ВЦИКа от 8 апреля 1929 г., события пошли по другому сценарию. 3 июля 1937 года Сталин направил телеграмму секретарям региональных партийных организаций, которая легла в основу знаменитой «кулацкой операции» НКВД, в рамках которой и была уничтожена значительная часть духовенства (хотя в телеграмме Сталина и постановлении ПБ духовенство не упоминалось!).

При перечислении целевых групп репрессий про верующих говорится в 6 и 9 пунктах. Контингенты, подлежащие репрессии, были обрисованы достаточно точно:

«6. Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжают вести там активную антисоветскую подрывную работу…

9. Репрессии подлежат все перечисленные выше контингенты, находящиеся в данный момент в деревне — в колхозах, совхозах, сельско-хозяйственных предприятиях и в городе — на промышленных и торговых предприятиях, транспорте, в советских учреждениях и на строительстве».

Реализация приказа № 00447 по отношению к верующим не заставила себя долго ждать. Подводя итог первому месяцу операции, Ежов 8 сентября 1937 г. направил Сталину спецсообщение № 59750 о первых итогах операции по репрессированию антисоветских элементов. В нем уже во втором пункте говорится о том, что, по показаниям арестованных, на 1 сентября 1937 вскрыто и ликвидируется: «Церковно — сектантских повстанческих и фашистских групп и организаций 43 с числом участников 710 человек». Причем они, с точки зрения наркома, стоят по значимости уже на втором месте. Ежов прямо пишет о новом направлении оперативного поиска: «Заслуживает серьезного внимания наличие выявляемого сейчас широкого церковно-сектантского повстанческого подполья».

Возникает вопрос, кто и где начал «вскрывать церковную контрреволюцию»? Спецсообщение Ежова дает ответ на этот вопрос: «Большое количество церковно-сектантских контрреволюционных формирований вскрывается в Западной, Горьковской, Московской, Свердловской и других областях». Получается, что удар по представителям РПЦ начался с этих регионов. Для нас представляет интерес также то, что Московская область среди этих «передовиков» в борьбе против веры.

Во второй половине октября из центра пришла новая директива об усилении борьбы с «церковниками». Об этом известно из спецсообщения «О церковниках и сектантах», которое Ежов (не позднее первого декабря 1937 года) направил Сталину с общей характеристикой репрессий против верующих. Этот текст представляет большой интерес по ряду причин.

Во-первых, на его основании можно получить сведения о количественном соотношении между арестованными духовенством и монахами с одной стороны и мирянами с другой, а также о характере наказаний. Так, становится понятно, что в августе-ноябре 1937 года «церковников и сектантов» было арестовано 31.359, из них митрополитов и епископов (166 человек), «попов» (9.116), монахов (2.173), церковно-сектантского кулацкого актива (19.904). Из этого количества осуждено к ВМН (13.671), в том числе: епископов (81), попов (4.629) монахов (934), церковно-сектантского кулацкого актива (7.004).

Эти цифры дают нам некоторое представление о приоритетах чекистов. Соотношение осужденных по 1 и 2-й категории примерно 44 % на 56 %. Однако, по разным целевым группам оно отличается. Если среди митрополитов, епископов и священников была расстреляна половина арестованных, то среди церковного актива — 35 % арестованных. Из общего числа осужденных по 1-й категории духовенство и монахи составляют меньше половины (41 %), а большая часть (59 %) — «церковно-сектантского кулацкий актив». Как мы увидим, по ряду регионов ситуация другая, и в них простое духовенство будет доминировать среди осужденных к ВМН.

Во-вторых, из спецсообщения ясно видно, как изменились цели репрессивной акции. В этой связи обращают внимание на себя два фрагмента спецсообщения. «В результате наших оперативных мероприятий почти полностью ликвидирован епископат православной церкви, что в значительной степени ослабило и дезорганизовало церковь. Остались одиночки епископы, при том условии, что мы пресекаем всякие попытки к выращиванию каких бы то ни было новых епископов и митрополитов. Вдвое сократилось количество попов и проповедников, что также должно способствовать дальнейшему разложению церкви и сектантов». Еще в первой половине 1937 года репрессии мотивировались потенциальной угрозой активности духовенства во время будущих выборов в Верховный Совет. Теперь отчетливо виден новый мотив — окончательное уничтожение Церкви. Излишне объяснять, что если «почти полностью ликвидирован епископат православной церкви» и «мы пресекаем всякие попытки к выращиванию каких бы то ни было новых епископов и митрополитов», то Церковь должна быть обречена.

Кроме того, из текста Ежова следует, что он ставит задачей ликвидацию центра управления Церковью. Под удар должен был попасть местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Старгородский): «По агентурным данным 4-ого Отдела ГУГБ известно, что ряд активных церковников пытается вести агитацию среди верующих, призывая их к выдвижению, в связи с выборами в Верховный Совет, кандидатур митрополитов Сергия и ВВЕДЕНСКОГО, возглавляющих тихоновскую и обновленческую церкви». Причем, чтобы у вождя не возникло сомнений в том, что это делается с ведома и по инициативе митрополита Сергия, нарком добавляет: «Известно также, что митрополит Сергий, в беседах с церковниками, поощряет эту антисоветскую деятельность и толкает их на антисоветские вылазки во время выборов. В частности, митрополит Сергий предлагает церковникам опускать в урны бюллетени с антисоветскими карикатурами».

В-третьих, выясняется, что не все НКВД республики и УНКВД краев и областей достаточно борются с контрреволюционной активности церковников и сектантов. В качестве примера в тексте приведены УНКВД: Калининской, Орловской, Курской, Ленинградской, Ивановской, Московской и других, всего 17 областей, на «территории которых осталось до сего времени много попов, сектантских проповедников и сравнительно большое количество действующих церквей… В целях пресечения контрреволюционной активности церковников и сектантов, нами даны специальные указания управлениям НКВД 17 областей, имеющим недостаточные результаты в оперативной работе, о немедленной ликвидации всех церковносектантских контрреволюционных формирований». Кажется что эти «специальные указания» стали одной из главных причин арестов в Загорске.

В-четвертых, из спецсообщения можно определить, каким в конце ноября планировался размах репрессий: «В данное время по Союзу, по неполным данным, учтено всего 6.990 легальных церквей, 9.570 попов и свыше 2.000 сектантских проповедников».

В-пятых, в документе еще раз подтверждается, что в связи с новой Конституцией и предстоящими выборами в Верховный Совет, «церковники и сектанты» начали активную антисоветскую деятельность. Они, якобы, пытались использовать легальные возможности для укрепления позиций церкви и сектантства.

Сообщается, что многие из арестованных митрополитов и епископов разрабатывали специальные обращения к верующим, в которых призывали к борьбе за политические права церкви. «Вскрыт и ликвидирован ряд подпольных формирований церковников и сектантов, актив которых проводил среди верующих антисоветскую деятельность, пытаясь тем или иным способом выдвинуть свои кандидатуры на выборах.

Поповский и проповеднический актив одновременно пытается вести антисоветскую работу по компрометации кандидатов, выставленных для баллотирования, и подготавливает антисоветские вылазки на время выборов».

И, наконец, в-шестых, из текста сообщения следует, что в стране ведется недостаточная антирелигиозная работа. Союза воинствующих безбожников фактически не существует, а массово-воспитательная антирелигиозная работа не выполняется. Более того, приостановилась работа по закрытию церквей. В качестве примера говорится, что по Союзу насчитано «7.123 бездействующих, формально не закрытых церквей, т. е. более половины всех существующих церквей». Каждая не закрытая церковь в тексте называется «зазором» в глазах верующих, т. е. символом слабости власти, а также стимулом для продолжения действий церковного контрреволюционного движения. «Попы, монахи и церковные старосты всячески провоцируют верующих в местах наличия бездействующих, формально не закрытых церквей на антисоветские выступления…»

Обратим внимание, что в конце осени 1937 года московские чекисты уже не лидируют в борьбе против Православия, и нарком требует исправления ситуации. Можно сделать предположение, что именно позиция Ежова подтолкнула регионы ко второй (в ноябре 1937 года) и третьей (в январе-феврале 1938 г.) волне арестов верующих (см. ниже).

Здесь следует заметить, что Сталин к призывам Ежова не прислушался, и митрополит Сергий (Старгородский) арестован не был. Кажется, что нарком был действительно настроен радикальнее («левее») Сталина.

После окончания первой фазы «кулацкой операции» репрессии против православных не остановились. 17 февраля 1938 г. в Киеве Ежов, упрекая местных чекистов, что они плохо вскрывают «контрреволюционные центры» говорит: «Вот возьмите, я не помню, кто-то из товарищей мне докладывал, когда они начали новый учет проводить, то оказалось, что у него живыми еще ходят 7 или 8 архимандритов, работают на работе 20 или 25 архимандритов, потом всяких монахов до чертиков. Все это что показывает? Почему этих людей не перестреляли давно? Это же все-таки не что-нибудь такое, как говориться, а архимандрит все-таки. (Смех). Это же организаторы, завтра они начнут что-нибудь затевать». Показательно, что Ежов уже не ставит вопрос о необходимости выяснить, занимались ли эти люди реальной антисоветской деятельностью, хотели ли они это делать, да и могли ли, например, в силу возраста. Позиция простая: «Почему этих людей не перестреляли давно?». Примерно через 20 минут он будет говорить другое: «…У вас взяты на учет исключенные из партии. Признак — исключение из партии — еще не говорит о необходимости чекистского репрессирования. Это не является признаком необходимости репрессировать. У нас в законе нет такого…». Можно подумать, что в законе есть что-нибудь о необходимости «перестрелять архимандритов».

Эти устные распоряжения наркома были далее закреплены в приказе Н.И. Ежова «О недочетах в подготовке и проведении массовых операций в УССР». В нем говорится: «По церковникам оперативный удар должен быть, прежде всего, нанесен по черному и белому духовенству, проникшему в промышленность и на транспорт, а также по духовенству, имеющему связи с закордоном, затем по верхушке церковного актива, не допуская подведения под эту категорию верующих вообще.

По сектантам задача заключается в том, чтобы в первую очередь репрессировать руководящую верхушку сект и сектантских проповедников; репрессирование же ряда сектантов проводить только на основании конкретно уличающих материалов».

Вопрос о позиции Ежова в борьбе с православными интересен для нас еще и тем, что он позволяет проанализировать, как именно формировался механизм бесконтрольного развития массовых операций. Проиллюстрируем это на примере Москвы и Московской области. Как уже говорилось, в августе УНКВД региона «отличилось и активно боролось с церковной контрреволюцией», а осенью уже «отставало» (или нарком так докладывал Сталину). Что, собственно, происходило?

10 июля 1937 года секретарь МК ВКП(б) Н.С. Хрущев направил Сталину записку: «Сообщаю, что всего уголовных и кулацких элементов, отбывших наказания и осевших в гор. Москве и Московской области учтено 41 305 чел», в том числе по 1-й категории — 8500.

Такими были планы московской партийной и чекистской верхушки, сразу после объявления о начале «кулацкой операции», но реальность намного превзошла их. Правда, сначала могло показаться, что Хрущева и Реденса «поставили под контроль». Как уже говорилось, их запрос понизили до 5000 по 1-й категории. Однако, на практике, в целом, по 1-й категории было осуждено 15184 человек, то есть, по сравнению с цифрами приказа № 00447 расстреляно было в 3 раза больше человек.

Это означает, что, во-первых, были нарушены «лимиты Политбюро», которые составляли 9000 по 1-й категории, а, во-вторых, были нарушены и «лимиты Ежова».

Лимиты, установленные Политбюро были нарушены, потому что нарком Ежов повысил осенью 1937 года лимиты без письменной санкции Политбюро на 4000. В этом нет ничего неожиданного — по всей стране в ходе кулацкой операции нарком Ежов в 1937 году без письменной санкции Политбюро повысил лимиты на 260 000 (см. выше).

Но руководство УНКВД по Московской области, вероятно, вышло за пределы установленных лимитов более чем на 2000. Когда и при каких обстоятельствах это произошло, рассмотрим ниже.

В нашем распоряжении есть график арестов лиц осужденных тройкой по 1-й категории, составленный на основе книг памяти (см. диаграмму № 6). По нему можно определить ход кулацкой операции. Очевидно, что «пик» арестов приходится на август-сентябрь 1938 года, затем январь-март 1938 года. Между этими двумя «вершинами» есть локальный «пик» — ноябрь 1937 года.

Интерпретация этих наблюдений на первый взгляд не вызывает вопросов — наибольшая активность УНКВД связана с решениями Политбюро:

в августе — сентябре 1937 года — это начало реализации приказа № 00447;

в феврале — марте 1938 года — это начало реализации Постановления 31 января 1938 года.

На этом фоне наибольший интерес представляет «подьем» арестов в ноябре 1937 года и январе 1938 года. В первом случае, мы, видимо, имеем дело с лимитом, который утвержден решениями Ежова. А во втором случае все совсем интересно получается. До постановления Политбюро 31 января 1938 года руководство НКВД еще не имело право продолжать «кулацкую операцию» — она должна была закончиться в декабре 1937 года. Но, видимо, московские чекисты были настолько убеждены в том, что Ежов проведет решение о продолжении операции и в 1938 году, что в январе 1938 года по своей инициативе арестовали почти полторы тысячи только по политическим статьям. Повторюсь: не в ноябре-декабре «перестаралось» в спешке и арестовало больше, чем надо. Аресты прошли именно в январе, когда формально еще не должны были идти. Когда и какУНКВД области нарушило «лимиты Ежова»?

Сверх «лимита Ежова» осуждено примерно 320 человек, арестованных в 1937 году. Московские чекисты, видимо, считали, что они либо проведут этих людей по лимитам 1938 года, либо оформят потом по 2-й категории.

В 1938 году этих людей заметно больше — 1732 человека. Началась эта тенденция именно в январе 1938 года — так сказать «в пересменок»: Реденс уже уходил, а Заковский еще не вошел в курс дел. Именно тогда прошли аресты 1423 человек только по политическим статьям. Далее руководство НКВД при Заковском либо должно было вписать этих арестованных в лимит 31 января 1938 года, либо выйти за рамку, установленную и Политбюро, и Ежовым. Они, видимо, выбрали последнее. В результате мартовские аресты и расстрелы (в первую очередь заключенных Дмитровлага) прошли уже сверх лимитов. Остается, конечно, вероятность того, что Ежов знал об этой самодеятельности московских чекистов, но закрыл на это глаза. Так или иначе, в справку Шапиро эта «самодеятельность» не попала. Справкой на 1 июля 1938 года («справкой Шапиро») мы воспользоваться в данном случае не можем, т. к. она по Московской области содержит явные ошибки (см. выше).

Весной 1938 года начальник 8 отдела ГУГБ НКВД СССР, ст. майор госбезопасности Цесарский составил справку, из которой следовало, что УНКВД Москвы и области уже арестовало и репрессировало 40 949 человек. В том числе по 1-й категории — 11 845. В Постановлении от 31 января 1938 года говорилось о необходимости закончить кулацкую операцию не позднее 15 марта, но в Московской области последние заседания кулацкой тройки по книгам памяти проходят 16 июля и 2 августа 1938 года.

Вряд ли можно видеть в механизме утверждения лимитов эффективный способ контроля Сталина за ходом «кулацкой операции». Собственно, о полноценном контроле даже Лубянки говорить нельзя.

Конечно, сразу возникает вопрос: зачем же Ежов уменьшил лимит для УНКВД Москвы и области, если через три месяца он все равно предоставил московским чекистами право расстрелять 9000.

На этот вопрос есть два ответа:

— политико-юридический. Решение Политбюро 10 июля 1937 года о лимите для Московской области (между прочим, на нем стоят подписи Сталина, Молотова, Ворошилова, Калинина, Микояна, Чубаря) фактически аннулировано (м. б., правда, точнее сказать «заблокировано»/ «приостановлено»?) приказом № 00447 за подписью наркома Н.И. Ежова и комкора М.П. Фриновского. Само по себе это уже говорит о многом. Конечно, приказ одобрен Политбюро, но московские чекисты (да и не только московские, потому что такая же ситуация сложилась еще в десятках регионов) уже получили сигнал: «кто в доме хозяин». Уже второй, после того, как Фриновский своей телеграммой отменил (приостановил?) действия Косиора. Затем Ежов своим решением (без письменной санкции Политбюро!) предоставил право уничтожить даже больше, чем им разрешил Сталин: чекисты в регионах получили новое подтверждение сигнала. Именно так это и описывается в мемуарах жены С.Н. Миронова: «Нам казалось, что Ежов поднялся даже выше Сталина».

— политико-идеологический. Хотя московские чекисты в 1937 году и присудили к высшей мере наказания 8500, которые они и просили, но это были «не совсем те люди». Удар был нанесен по новым целевым группам. Как это было на самом деле, выясним ниже.

В запросе Н.С. Хрущева говорилось про 41 305 уголовников и кулаков, которых планировалось осудить в рамках «кулацкой операции». Сравнение запроса Хрущева с справкой на 31 декабря 1937 года показывает, что если кулаков осудили практически всех, которых наметили еще в июле, то уголовников осудили меньше на 2500 по 1-й категории и более чем на 10 000 по 2-й категории.

Зато вместо уголовников было арестовано и расстреляно почти две с половиной тысячи т. н. «других контрреволюционных элементов и еще 5355 «других контрреволюционных элементов» осуждено к заключению в лагеря.

Безусловно, это отражение общей по СССР тенденции к осуждению «других контрреволюционных элементов». Среди этих «контрреволюционных элементов» заметное место играют верующие: почти тысяча расстрелянных в Бутово за веру. Напомним, что в записке Хрущева этих людей еще нет, вместо них планировался расстрел уголовников. Были расстреляны 739 священнослужителей РПЦ и 219 мирян (псаломщики, чтецы, регенты, певчие, церковные старосты, иконописцы, члены церковных советов, уборщицы храмов, церковные сторожа).

Если сравнить социокультурные характеристики расстрелянных за веру с другими жертвами Бутовского полигона, то выяснится, что совпадают пол (преобладают мужчины) и национальность (преобладают русские). Но «церковники» старше и имеют более высокий уровень образования (среднее и среднее духовное). Это наблюдение в целом позволяет предположить, что сознательно уничтожается группа, которая была носителем духовной традиции для сельской местности (более пожилой, опытной и более образованной). Ее исчезновение означало, что пропаганда коммунистической идеологии больше не будет сталкиваться с организованным и сознательным сопротивлением.

Попытаемся сначала оценить удельный вес верующих среди всех жертв Бутовского полигона. Как известно, там по «кулацкой операции» около расстреляно более 15000. Таким образом, верующие среди жертв кулацкой операции, приговоренных по 1-й категории, составляют менее 7 %, что несколько больше, чем средние цифры по стране.

Ситуация изменится, если мы рассмотрим репрессии против верующих, как часть ликвидации «других контрреволюционных элементов»: среди «каэров» верующих до 30 %. Много интересного даст нам и анализ динамики арестов.

Рассмотрим, как конкретно прошли репрессии против верующих в Сергиево-Посадском районе. В районе были расстреляны 68 человек. 55 человек расстреляно в рамках кулацкой операции и 13 — в рамках национальных операций, иными словами соотношение 80 % и 20 %. Это немного отличается от общего соотношения расстрелянных в Московской области: соотношение расстрелянных по политическим мотивам в Бутово в рамках по кулацкой операции и по национальным операциям 2:1. Другими словами, «кулацкая операция», по сравнению с «национальными операциями» в Загорском и Константиновском районе, прошла более активно, чем в других районах Московской области. Это, скорее всего, объясняется активными репрессиями, прежде всего против верующих (см. ниже). Общие характеристики расстрелянных (беспартийность, небольшое число лиц с высшим образованием и национальный состав) похожи на характеристики Московской области.

Важная особенность репрессий против верующих в Сергиево-Посадском районе проявляется в удельном весе расстрелянных по религиозными мотивам. Из 55 осужденных по приказу № 00447 по религиозным мотивам осужден 41 человек (78 %). На первый взгляд, это различие кажется понятным: действительно, Троице-Сергиева лавра — духовный центр русского православия, поэтому кажется понятным, что в этом районе большинство осужденных будет именно по религиозным мотивам. Однако динамика арестов по религиозным мотивам в области и в Сергиево-Посадском районе не совпадает с динамикой арестов в регионе. В Московской области аресты верующих начались сразу по приказу № 00447 в августе. За все время операции выделяется четыре «пика» арестов: август 1937 — арестовано 131 человек, ноябрь — 182 человека, январь — 176, февраль — 111 человек. В Сергиево-Посадском районе ситуация несколько иная. Выделяется два «пика» арестов: в ноябре 1937 года (14 человек) и самый большой в январе 1938 г. (17 человек). Это очень характерное и показательное отличие!

Дело в том, что по первоначальному плану «кулацкой операции» в августе должны были арестовать тех, кто будет осужден по 1-й категории (к ВМН), а затем в октябре-ноябре должны были арестовывать тех, кто будет осужден по 2-й категории. В августе арестов верующих в Загорском и Константиновском районах не было. Это означает, что либо аресты православных вообще первоначально не планировались, либо их собирались осудить «только» к лагерному заключению. Однако, по какой-то причине планы местных чекистов изменились, и в ноябре 1937-го — январе 1938 г. произошла практически тотальная «зачистка» загорского духовенства. Были расстреляны архимандрит, игумен, четырнадцать иеромонахов, четырнадцать священников, пять монахов, три мирянина, обновленческий епископ. Как видим, очевидно, преобладает черное духовенство. Среди расстрелянных две монахини, остальные жертвы репрессий мужского пола.

Репрессии против представителей Русской Православной Церкви в Загорске начались еще в августе 1937 г. Правда, был арестован только один бывший монах Боев Петр Алексеевич. В сентябре аресты продолжились, были три священника Загорского района: Богословский Федор Трофимович, Лилеев Семен Петрович и Рождественский Василий Александрович. Наиболее полная информация сохранилась о Лилееве С. П., в то время как о других сведения очень скупы.

Дело Семена Петровича Лилеева представляет для нас большой интерес. Он служил в Покровском храме в селе Заболотье. Показания на него дал секретарь Константиновского райисполкома: «…Поп Лилеев активно сопротивлялся закрытию церкви. Не давал комиссии по закрытию церкви ключи от последней, и одновременно разослал нарочных по окрестным деревням с целью организации восстания в селе Заболотье… После закрытия церкви, в период 1936–1937 гг. организовал вокруг себя актив церковников, вел систематическую работу, организовывая массы на борьбу за открытие церкви путем созыва совещаний указанной группы, написания различных ходатайств перед вышестоящими инстанциями… 12 июля 1937 г. организовал в с. Заболотье без соответствующего на это разрешения властей собрание верующих 13 деревень, на каковое явилось более 100 человек. Они требовали… возвращения ключей и открытия церкви… «. После закрытия церкви в с. Заболотье, о. Симеон поселился в с. Копалово Константиновского района Московской области. Он нигде не служил и на светской службе не работал («без определенных занятий»). Здоровье его ухудшилось, он стремительно терял зрение. 11 сентября 1937 года он был арестован и заключен в Загорскую тюрьму. Ему было предъявлено обвинение в распространении клеветы против вождя партии, проведение антисоветской агитации и организации масс на борьбу за открытие церкви. Он признал себя виновным только в помощи верующим Заболотской церкви, в работе по ее открытию путем писания различных ходатайств в вышестоящие организации об открытии церкви. В остальных обвинениях виновным себя не признал. О. Симеона приговорили к расстрелу за «контрреволюционную агитацию, распространение гнусной клеветы против вождя партии, проведение антисоветской агитации, организация масс на борьбу за открытие церкви» и расстреляли 13 октября 1937 г. Как видим, священник пострадал потому, что пытался использовать Конституцию 1936 года для открытия своего храма.

В октябре 1937 года арестов верующих почти не было. Далее происходит настоящий скачок: в ноябре 1937 в Загорске арестовывают сразу 14 человек.

Одним из самых важных арестов, состоявшихся в ноябре 1937 г., был арест архимандрита Кронида. Дело на него было открыто 11 ноября 1937 г., а через десять дней ноября бывший наместник Троице- Сергиевой Лавры был арестован и заключен в Таганскую тюрьму в Москве. Дело по обвинению архимандрита Кронида носило название «Ипполит». Это было связано с тем, что в доме, где на момент ареста жил наместник, более десяти лет проживал девяностотрехлетний старец, лаврский духовник и библиотекарь, много лет стоявший у святых мощей преподобного Сергия, «гробовой монах», игумен Ипполит, почитаемый, как человек высокой духовной жизни. Хотя старец и не был арестован, но связь с ним вменялась в вину всем проходившим по делу архимандрита Кронида. В дни, когда шло следствие, игумен Ипполит скончался. Из материалов дела следует, что в Загорске возникла «община монархически настроенных монахов бывшей Троице-Сергиевой Лавры», в том числе и вернувшихся из ссылки после первой волны арестов против представителей РПЦ в 1930-х гг. Крониду было поставлено в вину идейное руководство этой «контрреволюционной группировкой». Следствие считало, что он фактически оставался наместником Троице-Сергиевой Лавры, владел и пользовался печатью наместника. По его благословению благочинный округа назначал вернувшихся из ссылок и заключений монахов Лавры на приходы округа (им были устроены на приходы более пятидесяти иеромонахов). Пожертвования, которые приносили верующие архимандриту Крониду и игумену Ипполиту, посылались священнослужителям, находящимся в ссылках и тюрьмах. Дом, где нашел приют отец Кронид, в следственном деле называется «домашним монастырем» и «продолжением Лавры». В этом доме богослужения совершались по монастырскому чину, проходили тайные монашеские постриги. К архимандриту Крониду приезжала братия монастыря, вернувшаяся из ссылок и тюрем. Вдень ареста следователь Булыжников допросил отца Кронида.

Известны некоторые детали допроса, архимандрит отрицал, что продолжает руководить монахами бывшей Лавры, и объяснял посещение его монахами как бывшего руководителя и за советом. Он признавал себя монархистом, а советскую власть считал испытанием веры народа. От обвинения в участии в контрреволюционной деятельности архимандрит Кронид отказался и не назвал своих единомышленников и почитателей, ссылаясь на плохую память. Кажется, что эти протоколы относительно адекватно отражают реальное поведение его на следствии.

Вместе с архимандритом были осуждены по 1-й категории еще 10 человек из среды духовенства — Д. Ф. Баянов, Н. И. Монин, К. А. Бондаренко, Г. Н. Потапов, Л. П. Насонов, А. Б. Павлов, Г. Н. Черкалов, С. А. Крестьянинов, Г. С. Смирнов, И. П. Марочкин. Их обвинили в том, что они во главе с Кронидом и протоиереем Баяновым нелегально продолжали традиции монастырского общежития, оказывали помощь монахам, вернувшимся из ссылки после первой волны арестов против представителей РПЦ в 1933-х гг. и, более того, вели контрреволюционную агитацию. 7 декабря 1937 года тройкой НКВД СССР по Московской области им был вынесен приговор по ст. 58–10—11 УК РСФСР «активное участие в контрреволюционной монархической группе под руководством бывшего наместника лавры архимандрита Кронида» к расстрелу. Расстрел произошел 10 декабря 1937 г на Бутовском полигоне, где они и были захоронены.

Анализ хода массовых репрессий в Московской области, проведенный выше, показывает, что все эти аресты были, в известном смысле, «ноябрьской импровизацией» чекистов. Еще летом 1937 года расстрел этой группы священников не планировался. В самом деле, согласно букве приказа N 00447, арест тех, кто будет осужден по 1 — й категории, должен был пройти на первом этапе операции (в августе 1937 года). Иными словами, либо арест этих людей вообще не планировался, либо планировалось осуждение по 2-й категории. Скорее, первое, потому что аресты во второй половине ноября уже не планировались: только следствие и «тройка». Однако осенью, как мы помним, нарком указал московским чекистам, что борьба с верующими идет плохо. Одновременно они получили новые «лимиты Ежова», которые не прошли через письменную санкцию Политбюро. Именно так и была арестована «монархическая контрреволюционная организация церковников».

После расстрела бывшего наместника монастыря архимандрита Кронида власти продолжили политику уничтожения бывших монахов лавры и духовенства Загорского и Константиновского районов. В январе количество арестов еще возросло, пострадало еще 16 человек. Их можно разделить на две группы. В начале января 1938 г. была арестована группа из 15 человек, близкая к архимандриту Крониду. По итогам следствия расстреляно было 10 человек. По окончании следствия, которое велось необычайно жестокими методами (что потом было подтверждено следствием 1939 г.) было составлено обвинительное заключение: «В процессе по делу контрреволюционной церковно-монархической группы активными участниками являлись бывшие монахи Троице-Сергиевой Лавры, которые организовали тайный монастырь и проводили нелегальные богослужения на дому», кроме того, проходивших по делу обвиняли в том, «что являясь активными участниками контрреволюционной группы монахов и бывших людей, систематически проводили среди окружающих контрреволюционную агитацию и распространяли клеветнические слухи о гонении на религию и духовенство, о войне и скорой гибели советской власти».

19 января — 27 января 1938 г. были арестованы Вишняков Александр Егорович (иеродиакон Афоний), Балашов Николай Иванович (иеромонах Нестор), Киселев Иван Васильевич (иеромонах Иероним) и Богуцкий Фома Яковлевич, Григорьев Семен Григорьевич (монах Савватий), Авдеев Захар Филиппович, Преображенский Михаил Алексеевич (иеромонах Митрофан), Мамаев Николай Алексеевич (иеромонах Нифонт), Иванова Лидия Михайловна и Тучкова Софья Сергеевна.

Затем, в январе 1938 г., было возбуждено в Загорском районе Московской области еще одно «Следственное дело об активной к/p подпольной деятельности церковников, руководимой бывшим настоятелем Троице-Сергиевой Лавры епископом Кронидом…». По этому делу проходило шесть человек: Богоявленский Иван Александрович, Смирнов Николай Иванович, Русинов Александр Владимирович, Умнов Василий Абрамович, Семенчинский Сергей Георгиевич (Егорович), Введенский Александр Васильевич. В феврале 1938 г. был арестован бывший монах Троице- Сергиевой Лавры и Зосимовской пустыни Демидов Евдоким Ильич.

Подводя итог, можно сказать, что в начале, летом 1937, аресты начались, как атака на наиболее активное духовенство, примером чего является история Семена Петровича Лилеева, который «организовал вокруг себя актив церковников, вел систематическую работу, организовывая массы на борьбу за открытие церкви путем созыва совещаний указанной группы, написания различных ходатайств перед вышестоящими инстанциями» и т. д. В ноябре 1937 г. характер арестов меняется. Под удар попадает архимандрит Кронид и монахи Троице-Сергиевой Лавры, которые не вели никакой активной деятельности против советской власти. Однако, их вина была в том, что они оставались духовной оппозицией по отношению к коммунистической идеологии. Ноябрьские аресты прошли на основании «лимитов Ежова». В этом месяце «церковники и сектанты» — почти четверть всех арестованных. Впечатление, что одной из главных задач этого «лимита Ежова» были аресты верующих.

В январе 1938 года аресты в Московской области идут очень интенсивно, в расчете на то, что руководство НКВД сможет убедить Сталина продолжить «кулацкую операцию». Сталин действительно идет на этот шаг, обозначая ту целевую группу, которая кажется ему наиболее важной: бывшие эсеры. Однако, среди арестованных в январе «церковников и сектантов» — 12 %. Аресты этой группы Сталина не интересовали, тогда зачем и в январе-феврале московские чекисты продолжают арестовывать и расстреливать священников. Если эта группа не интересует Сталина, то может она представляет интерес для кого-то другого?

В этом месте трудно пройти мимо фигуры майора Григория Матвеевича Якубовича. В 1937 году ему было 34 года, в ВЧК служил с 15 лет, сначала в центральном аппарате, а в 1935–1937 гг. начальник Секретно-политического отдела, затем 4-го отдела УГБ УНКВД по Московской области. В 1937–1938 гг. заместитель начальника УНКВД по Московской области. Знак «Почетный чекист» (XV) он получил на основании приказа по ОГПУ № 1179/с от 20.12.1932 г. Иными словами, он получил его вместе с первыми 518 награжденными. Его имя в одном приказе с Менжинским, Ягодой, Балицким, Дерибасом, Берманами, Л. Берия, Люшковым, Реденсом… Само по себе это уже свидетельство его места в чекистской элите. Особенно статус Якубовича вырос в 1937–1938 гг., когда он стал вместо А.П. Радзивиловского заместителем Реденса. УНКВД Московской области в 1937–1938 годах сменилось несколько руководителей: до 20 января 1938 г. это был Реденс, затем на три месяца пришел Заковский, затем его сменил Каруцкий (но в мае застрелился). Все это время Якубович оставался заместителем начальника, стал председателем «второй тройки» по Московской области. Дело в том, что по Московской области, в связи с огромным размахом репрессий, было принято решение создать 3 сентября 1937 г. еще одну «тройку» в составе Г.М. Якубовича, секретаря МГК С. Н.Тарасова и врид прокурора области В.Н. Кобленца. Именно через тройку Якубовича главным образом проходили дела репрессированных священников. Иными словами, Якубович оставался несменяемой фигурой в УНКВД, «был на хозяйстве». Чекисты хорошо знали, что «группировка Якубовича» (до 20 июля 1937 г. «Радзивиловского — Якубовича») играет решающую роль в управлении. Однако, в июле 1938 года судьба его резко изменилась, и он был направлен вместе с группой чекистов сопровождать заместителя наркома Фриновского в его командировке на Дальний Восток (см. ниже).