«Лимиты Ежова», «дефектная отчетность» и «альбомы»

Приказ № 00447 гласил, что утвержденные цифры «лимитов» являются ориентировочными. Однако, наркомы республиканских НКВД и начальники краевых и областных управлений НКВД не имеют права самостоятельно их превышать (выделено мной. — В. Н.). Какие бы то ни было, самочинные увеличения цифр не допускаются. В случаях, когда обстановка будет требовать увеличения утвержденных цифр, наркомы республиканских НКВД и начальники краевых и областных управлений НКВД обязаны представлять мне соответствующие мотивированные ходатайства. Уменьшение цифр, а равно и перевод лиц, намеченных к репрессированию по первой категории, — во вторую категорию и наоборот — разрешается (выделено мной. — В. Н.)». Для каждого, кто читает официальные документы — это явный сигнал того, что Центр не заинтересован в увеличении лимитов: позиция Москвы 30 июля понятна — «особенно не увлекайтесь». Дело не в симпатиях Ежова и Фриновского к кулакам, уголовникам и контрреволюционерами, они просто явно опасаются того, что внимание будет отвлечено от более важных вопросов, в первую очередь от «чистки» партийно-государственного аппарата. Но события, как известно, пошли по другому сценарию и многие региональные руководители стали требовать новых лимитов. Кто и какую позицию занял?

Выше уже говорилось, что «Большая Чистка» в разных регионах реализуется с разной степенью размаха. «Массовые операции» в регионах также не совпадают ни по размаху, ни по динамике. Есть регионы, в которых, в ходе «кулацкой операции», местные руководители репрессировали в 10–15 раз больше, чем было первоначально запланировано, есть регионы, в которых ограничились выполнением контрольных цифр приказа № 00447.

По степени (размаху) кулацкой операции все регионы страны могут быть разделены на три группы. К первой группе относятся те, где было репрессировано заметно больше средних цифр (от 0,34 % до 1,2 %). Во вторую группу вошли регионы, где были репрессированы средние проценты (0, 24 % +-0,06 %). И к третьей группе относятся те области и края, где цифры были ниже среднего.

В результате, на Дальнем Востоке, в Восточносибирском крае, в Орджоникидзевском крае, в Омской области, в Красноярском крае, в Саратовской области, в Карелии, в республике Немцев Поволжья, в Бурят-Монгольской АССР, в Кабардино-Балкарской АССР, в Чечено-Ингушской АССР, в Армянской ССР репрессии по кулацкой операции прошли жестче, чем в целом по стране. Эти регионы относятся к первой группе.

Ко второй группе относятся Украина, Туркмения, Таджикистан, Азербайджан, Грузинская ССР, Казахская ССР, Дагестан, Крым, Татарстан, Северная Осетия, Азово-Черноморский край, Свердловская область, Челябинская область, Ленинградская область, Оренбургская область, Северная область.

К третьей группе, (цифры ниже средних), в рамках кулацкой операции относятся Белоруссия, Киргизия, Узбекистан, Башкирия, Калмыкия, Коми АССР, Марийская АССР, Мордовская АССР, Татарская АССР, Удмуртская АССР, Чувашская АССР, Московская область, Воронежская область, Горьковская область, Ивановская область, Калининская область, Кировская область, Куйбышевская область, Курская область, Смоленская область, Сталинградская область.

Важные выводы позволяет сделать информация об относительной динамике массовых операций в разных регионах. В среднем, в ходе массовых операций оказалось репрессировано 0,4 % населения страны. Однако, пока мы располагаем данными только о 0,25 % процента. Если установить, что это «средняя цифра», то есть регионы, в которых она значительно «перевыполнена», а есть регионы, в которых репрессировано ниже средних значений.

Средние цифры проведения массовых операций характерны для Армении, Грузии, Казахстана, Дагестана, Бурятии, Орджоникидзевского, Азово-Черноморского, краев, Ленинградской, Оренбургской областей, Крымской республики.

С интенсивностью выше средних значений массовые операции прошли в Белоруссии, Украине, Туркмении, Дальневосточном крае, Западной Сибири, Восточносибирском крае, Красноярском крае, Карелии, Омской, Свердловской, Челябинской областях.

Наконец, интенсивность проведения массовых операций существенно ниже средних значений характерна для Азербайджана, Таджикистана, Узбекистана, Киргизии, Башкирии, Чувашии, Чечено-Ингушетии, Удмуртии, Кировской, Воронежской, Горьковской, Северной, Смоленской, Саратовской, Куйбышевской, Московской, Ярославской областей.

Рассматривая вопрос о причинах массовых репрессий 1937–1938 гг. следует отметить, что на данном этапе мы можем констатировать отсутствие единой цели и единой целевой группы (групп). Несмотря на относительно ясные установки Центра (по крайней мере, в 1937 году), ход событий в разных регионах был различен. Выделенные исследователями цели репрессий: борьба Сталина за власть, ротация правящей социальной группы, ликвидация «пятой колонны» перед войной и попытка завершить процесс социальной инженерии действительно имеют место. Однако, в разных регионах сочетание этих причин было различным, более того, в разные месяцы 1937–1938 гг. оно было различным и в одном регионе. Экстраполировать выводы, полученные для одной области или республики на другую (и тем более на всю страну) нельзя. Кроме того, значительную роль играет позиция местного руководства НКВД, которая могла влиять и на размах, и на динамику репрессий.

Для того, чтобы правильно оценить реальную позицию того или иного руководителя НКВД в 1937–1938 гг., имеет смысл использовать такое понятие, как «размах (степень) репрессий». Она определяется по удельному весу арестованных в населении региона.

Если проанализировать размах (степень) репрессий, то есть существенное отличие между 1937 и 1938 гг. В большинстве регионов страны с 1937 до 1938 гг. репрессии шли на спад. Но есть ряд регионов, в которых тенденция обратная, и репрессии 1938 года прошли более интенсивно, чем в 1937 году.

Что это за регионы? Рост по абсолютным цифрам (напомним, в стране тенденция противоположная!) наблюдался в следующих десяти регионах:

1. Дальневосточный край.

2. Иркутская область

3. Читинская область

4. Красноярский край

5. Азербайджанская ССР

6. Туркменская ССР

7. Киргизская ССР

8. Узбекская ССР

9. Карельская АССР

10. Бурят-Монгольская АССР

Чтобы правильно оценить смысл событий, надо учесть контекст, в котором они происходили.

Во-первых, приказом № 00447 предписывалось завершить операцию до 15 декабря 1937 года. Однако, 31 января 1938 года Политбюро продлило операцию до конца марта (на Дальнем Востоке до 15 апреля). Одновременно продлили и ход национальных операций до 15 апреля 1938 г… Но фактически и эти решения было отменены (!), и срок окончания массовых операций вновь отодвинут.

26 мая 1938 года было принято новое постановление: «Продлить до 1 августа упрощенный порядок рассмотрения дел на лиц польской, немецкой, латышской, эстонской, финской, болгарской, македонской, греческой, румынской, иранской, афганкой, китайской национальностей и харбинцев, изобличенных в шпионской, террористической и другой антисоветской деятельности». Это сразу отразилось на репрессивной политике.

Кулацкая операция также продолжилась за пределы, установленные Постановлением 31 января 1938 года. Поразительно, но 13 мая Политбюро приняло решение установить лимит в 3500 по 1-й категории для Ростовской области, хотя этого региона вообще не было в постановлении от 31 января. Самое большое увеличение лимитов произошло в июле 1938 года на Дальнем Востоке — 20 тыс. Больше всего возможностей для увеличения количества арестованных было у Успенского, поэтому (по мнению ряда украинских историков) он добился права увеличить лимит еще на 35000 без санкции Политбюро, (опираясь только на решение Ежова). 25 августа принимается решение повысить лимиты для Иркутской области на 5000 по 1-й категории. 29 августа для Читинской области на 3000.

Для того чтобы правильно оценить эти факты, надо рассмотреть их в более широкой перспективе.

Во-первых, в ряде регионов местное руководство просило продолжить операцию, но мы не знаем, получило ли разрешение. 20 марта 1938 года направлен запрос на 6000 для Курской области. Тогда же поступил запрос из Калининской области на 2550, но в нем было отказано. 17 июня 1938 года поступил запрос из БССР на 2000 по 1-й категории и 3000 по 2-й категории. 13 июля поступил запрос на продолжение кулацкой операции из Чечено-Ингушской АССР в связи с тем, что увеличилось количество преступлений контрреволюционно-террористических банд и групп, а также потому, что муллы возобновили свою деятельность. 11 сентября был отправлен запрос Марийской АССР на 500 человек, 27 сентября поступил запрос из Свердловской области на 2000 по 1-й категории и 1000 по 2-й категории. 28 октября руководство Бурят-Монгольской АССР попросило об увеличении лимита на 2500 человек.

Иными словами, региональными руководителями была сделана попытка повторить сценарий третий раз и продавить через Центр продолжение кулацкой операции. Первый раз они это сделали в январе 1938 г. а второй раз — весной 1938 года (когда были нарушены оба срока массовых операций установленных Политбюро: 1 —15 декабря и 15 марта —15 апреля).

«Динамика массовых операций не совпадает с динамикой чистки. Если практически во всех регионах (кроме ДВК) решение Кремля о прекращении чистки выполнили, то решение о прекращении массовых операций по меньшей мере в 10 регионах (Украина, Дальневосточный край, Ленинградская область, Туркмения, Свердловская область, Иркутская область, Красноярский край, Калининская область, Ростовская область, Чечено-Ингушская АССР, Горьковская, Смоленская, Куйбышевская, и т. д.) — (географически более половины страны, с учетом населения — 45 %) выполнено не было. А таких регионов было, видимо, больше».

Если бы им удалось это, то, возможно, аналогичные запросы поступили бы и из второй половины. По крайней мере, среди регионов, направивших запросы в 1938, были и такие, в которых решением от 31 января 1938 кулацкая операция не продолжалась, а они все равно пытались ее продлить. И это понятно — она и в Ростовской области не планировалась, а вот приняло же Политбюро такое решение по предложению Двинского.

Есть и второе важное обстоятельство, которое нужно учитывать — кадровый контекст. Напомним имена руководителей региональных органов внутренних дел, которые активно выступили в ходе «Большого террора»:

УНКВД Дальневосточного края руководил старший майор ГБ Григорий Федорович Горбач. До ДВК он управлял УНКВД Новосибирской области.

УНКВД Приморского края руководил майор Василий Федорович Дементьев. До этого он был наркомом внутренних дел Чечено-Ингушской АССР, а с июля 1937 года — начальник УНКВД Северной (Архангельской) области.

УНКВД Иркутской области руководил старший майор ГБ Борис Александрович Малышев. До этого он служил заместителем начальника 1 отдела ГУГБ НКВД СССР (Дагина).

В Читинской области органами руководил майор Григорий Сергеевич Хорхорин. До направления в Читу он служил заместителем наркома внутренних дел БССР Бориса Бермана и даже получил Орден Ленина.

УНКВД Красноярского края возглавлял капитан Антон Пахомович Алексеенко. До Красноярска служил он заместителем наркома внутренних дел Чечено-Ингушской АССР.

С 10 января 1938 года наркомом Азербайджана был старший майор Михаил Григорьевич Раев. До Баку он сначала служил заместителем начальника УНКВД Северо-Кавказского края (Дагина), затем начальником УНКВД Сталинградской области.

В Туркмении в 1938 г. наркомом был капитан ГБ Сергей Фирсович Монаков.

Наркомом Киргизии служил бывший пограничник полковник Иван Петрович Лоцманов

Нарком внутренних дел Узбекистана был майор ГБ Дереник Захарович Апресян. До лета 1937 года он служил в центральном аппарате (помощник начальника 3 отд. ГУГБ НКВД СССР).

С 31 января 1938 года наркомом в Карелии служил бывший пограничник полковник Степан Тарасович Матузенко.

Наркомом в Бурят-Монгольской автономии был бывший пограничник капитан ГБ Василий Алексеевич Ткачев.

Трудно пройти мимо одной особенности: почти все вышеуказанные руководители региональных управлений либо «северокавказцы» (Горбач, Дементьев, Алексеенко, Малышев, Раев), либо пограничники (Матузенко, Лоцманов, Ткачев). То есть за кадровые решения об их назначении ответственен М.П. Фриновский.

Таким образом, указанный выше вывод о неравномерности хода репрессий по регионам мы можем дополнить наблюдением, что в 1937–1938 гг. с точки зрения размаха (степени) репрессий можно выделить две тенденции:

— в большинстве регионов страны кульминация репрессий приходится на 1937 год;

— в ряде регионов размах репрессий в 1938 году выше, чем в 1937 г. И это были, прежде всего, те регионы, где органами руководили ставленники Фриновского.

Чтобы правильно понять происходящее, посмотрим на все глазами Сталина. Предположим, что только воля вождя стоит за всеми колебаниями политического курса в 1936–1938 гг. и ход репрессий является результатом спланированной политики. При этой интерпретации можно попытаться объяснить события 1937 года, но трудно понять, что происходило в первой половине 1938 г. Если Сталин действительно спланировал и размах «чистки», и переход к массовым операциям, то не понятно, зачем ему нужно было неоднократно менять собственные решения. Как мы видели, сначала было запланировано закончить и «кулацкую», и национальные операции в декабре 1937 г., однако, затем была установлена новая дата — апрель

1938 г., а затем и она была перенесена на осень 1938 года. Причем, каждый раз решение принималось на уровне Политбюро, и именно постановление этого высшего политического органа приходится корректировать. Неужели и это входило в первоначальный план? Зачем? При этом следует помнить, что продолжалась «кулацкая» операция не во всех регионах. Иными словами, в глазах Сталина это должно было означать, что руководство НКВД в этих регионах, либо не способно реализовать политику в установленные сроки, либо не хочет этого. «Либо он тупица, либо подозрительный человек», — сказал Сталин на пленуме 1937 году по поводу другого чекиста, «Глупость или предательство» — старая альтернатива российской истории…

Детальное исследование показывает, что в реальности контроль бы потерян не только за сроками проведения операций. В конце концов, чекистам все равно приходилось на каждое продление срока запрашивать санкции Политбюро. Гораздо важнее то, что контроль был утрачен и за размахом «массовых операций».

Как уже говорилось, самой масштабной составляющей «большого террора» была «кулацкая» операция. Контроль за ее проведением, как известно, должен был осуществляться посредством утверждения Центром для каждой области, края или республики лимита на количество арестов по первой или второй категориям. Первоначальные лимиты были установлены в тексте приказа № 00447, в дальнейшем они неоднократно повышались.

По приказу № 00447 всем республикам, краям и областям СССР было выделено лимитов на арест 268,95 тысяч человек, из них 75,95 должны были быть приговорены к расстрелу. Входе операции в августе-декабре 1937 года с мест приходили запросы о повышении лимитов, во многих случаях они удовлетворялись. В сводке «на 1 января 1938 г.» по всей стране лимиты на аресты составляли уже более 573,541 тысяч (рост более чем в два раза), из них в отношении 251,6 тысяч была санкционирована ВМН. При этом опубликованы утвержденные Политбюро и лично Сталиным лимиты за период с июля 1937 г. по декабрь 1937 г., включая лимиты приказа № 00447, только на 309 тысяч человек. Получается, что на оставшиеся 264 459 арестов письменная санкция Политбюро отсутствовала (см. таблицу 3).

Санкции на арест этих 264,5 тысяч (более 40 % от всех лимитов) руководителям республиканских наркоматов и региональных управлений были выделены приличной встрече Ежовым или им же в ходе телефонного разговора. В пользу этой версии говорит то, что самые большие в абсолютных значениях повышения лимитов, сведения о которых нет в документах Политбюро, были в регионах, располагавшихся не слишком далеко от Москвы: Ленинградской области, Воронежской области, Смоленской области, Саратовской области, Свердловской области, Челябинской области, Чечено-Ингушской АССР, Башкирской АССР, Белорусской ССР, Украинской ССР. Оттуда можно было легко, не выбиваясь из рабочего графика, приехать в столицу, отчитаться о ходе массовых операций Ежову и получить новый лимит.

Сотрудник секретно-политического отдела ГУГБ НКВД Г.Н.Лулов утверждал: «Я очень хорошо помню, как такие начальники УНКВД, как Радзивиловский (Иваново) и Симановский (Орел), заходя ко мне после того, как их принимал Н.И. Ежов, с гордостью рассказывали, что Николай Иванович похвалил их работу и дал новый, дополнительный лимит». Обратим внимание, что ни Радзивиловский и Симановский, ни сам Лулов не упоминают про «решения Политбюро» даже формально. «Новый дополнительный лимит» дал сам Ежов.

В ряде регионов «кулацкая» операция продолжилась в 1938 г. Сопоставив данные об общем числе с выделенных лимитов, которые приведены в сводке, датируемой «не ранее 1 марта 1938 г.» с данными январской сводки и данными о повышении Политбюро лимитов с января по март 1938 г., мы увидим, что лимиты нарушались и в 1938 году, правда в меньшем размере. Так, если не учитывать лимит, выделенный Украине на арест 30 000 человек, который по неизвестным причинам в сводку от 1 марта не попал, то можно увидеть, что через Политбюро не прошли санкции на повышение лимита на 26 600 тыс. чел. Всего, следовательно, минуя письменную санкцию Политбюро, прошли лимиты на 266 000 тыс., можно ли в таком случае говорить о жестком контроле со стороны Политбюро за ходом операции?

Уменьшение числа лиц, репрессированных на основании «дополнительных лимитов Ежова» объясняется, прежде всего, просто уменьшением числа регионов, в которых проходила кулацкая операция в 1938 г. Но самым поразительным является то, что региональное руководство выходило за рамки и «лимитов Ежова» (об этом будет сказано ниже).

Вторым инструментом контроля за «кулацкой» операцией должна была стать отчетность НКВД. Так, в тексте приказа № 00447 содержалось требование «о ходе и результатах операции доносить пятидневными сводками к 1, 5, 10, 15, 20 и 25 числу каждого месяца телеграфом и подробно почтой». Однако, промежуточные итоги операции, которые подводились в 1937–1938 гг., показывают, что в реальности свести все эти отчеты и проконтролировать процесс было непросто. В июле 1938 г. 1 спецотдел НКВД подготовил итоговую сводку «О количестве арестованных и осужденных органами НКВД СССР за время с 1 октября 1936 г. по 1 июля 1938 г.» за подписью ст. майора госбезопасности Шапиро. Однако, сравнение цифр июльской отчетности с данными по ходу кулацкой операции в марте 1938 г. (Сводка № 33 ГУГБ НКВД об арестованных и осужденных на основании приказа НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г. за подписью старшего майора госбезопасности Цесарского) дают неожиданные результаты.

В 24 регионах количество арестованных в итоговой справке к 1 июля 1938 г. было ниже, чем количество осужденных в справках, датированных 1 марта 1938 г. Стоит подчеркнуть, что и в том, и в другом отчете речь шла именно о кулацкой операции! Конечно, некоторые несоответствия можно объяснить тем, что осуждали иногда «изъятых» из лагерей и тюрем. Тем не менее, и количество арестованных к 1 июля меньше количества арестованных к 1 марта в 17 регионах.

В ряде республик и областей снижение в количестве репрессированных очень заметное. Так, по данным мартовской сводки, в Орджоникидзевском крае было арестовано 10887 чел., осуждено 10915 чел.; по данным июльской — 9353. В Иркутской области всего, по данным марта, было арестовано 8626 чел., осуждено по кулацкой операции — 9439; в июле же количество арестованных за весь период проведения кулацкой операции сократилось до 6463 чел. В Кировской области к марту было арестовано 3658 человек, осуждено — 3703, а к июлю количество арестованных сократилось до 2916. В Ростовской области к марту было арестовано 13440 человек, осуждено — 13562, к июлю арестовано 11637. В Казахской ССР различие было еще больше — по данным марта, кулацкая операция в регионе затронула 20122 чел. арестованных и 20868 осужденных, а по данным июля — «всего» 17386. Но самые необъяснимые изменения в статистике по кулацкой операции произошли с Грузией. По данным марта 1938 г., в Грузинской ССР было арестовано 11194 чел., осуждено 11204. И вдруг из сводки июля 1938 г. руководство страны должно узнать, что по кулацкой операции в этом регионе было арестовано всего 4247 чел., чуть ли не в три раза меньше?

Как можно объяснить эти изменения в тысячи человек? Трудно представить, что все они были отпущены на волю. Возможно, некоторые из этих людей, первоначально арестованные по «кулацкой операции», затем были проведены по другим массовым операциям, например, национальным.

Очевидно, что мы имеем дело с отчетностью, которая совершенно не отражает ход операции и стала формальностью. Причем, справка от 1 июля 1938 года — важный с политической точки зрения документ. Она составлялась для того, чтобы «подвести итоги» 21 месяцу пребывания Ежова на посту наркома. Это видно из самой структуры документа, в котором собрана статистика с октября 1936 года и сравнивается с 21 месяцем руководства Ягоды.

Как бы то ни было, такие разногласия в оценках размаха кулацкой операции в регионах свидетельствуют о том, что отчетность центрального аппарата НКВД летом 1938 г. не позволяла руководству наркомата контролировать репрессии в рамках приказа № 00447. Напомню, что об этом прямо говорилось в официальных документах: «Никакого контроля за деятельностью… троек со стороны НКВД СССР не было».

Еще одним инструментом контроля за «кулацкой» операцией должна была стать кадровая политика НКВД, ведь руководство региональных управлений сильно влияло на процесс проведения массовых репрессий, руководя арестами и входя в состав «троек». Однако, подробный анализ кадровых изменений, проведенных мной в предыдущих работах, показывает, что и этот инструмент контроля был не эффективным, причем, ситуация обострилась весной 1938 г. 26 марта 1938 г., когда был издан приказ о создании вместо Главного управления госбезопасности трех управлений: управления государственной безопасности, управления особых отделов, а также управления наблюдения за транспортом и связью. Новая организационная структура центрального аппарата получилась довольно громоздкой, причем появление новых отделов и управлений вряд ли было вызвано необходимостью (через полгода все вернулось на круги своя и два новых управления были упразднены). Помимо того, создание новой организационной структуры, как бы разумна она ни была, на первом этапе обычно ухудшает управляемость системы. Должно пройти время, прежде чем люди привыкнут к новому распределению обязанностей и к новой иерархии. Именно в этот момент, 8 апреля 1938 г., Сталин принимает решение назначить Ежова еще и наркомом водного транспорта (см. ниже), то есть, фактически, на два месяца лишает наркома возможности непосредственно контролировать работу НКВД. Все это должно было привести к некоторой общей потере управляемости наркоматом.

Кроме кулацкой операции, наркомат должен был контролировать ход национальных операций. Для этой цели в центр из регионов на утверждение списков лиц (т. н. «альбомы»), которые «двойки» на местах (комиссии из начальника НКВД-УНКВД и прокурора) уже определили к первой (расстрел) или второй (заключение на 5—10 лет) категориям. В Москве «альбомы» рассматривали нарком внутренних дел Ежов и генеральный прокурор Вышинский, а затем отправляли обратно в регион для исполнения приговоров. Иными словами, в отличие от кулацкой операции, в рамках национальных нельзя было выносить смертные приговоры на местах.

«Альбомный порядок» осуждения лиц мог бы обеспечить контроль над национальными операциями, если бы не масштабы происходившего. Весной 1938 г. стало понятно, что Центр не в состоянии обработать и те альбомы, что уже скопились в Москве, а они продолжали приходить из регионов. Так, в Центральном аппарате НКВД с февраля по сентябрь 1938 г. лежали «альбомы» почти на 25 тысяч человек с Украины, но ни один из них за это время не был рассмотрен. Аналогичная ситуация была и в других регионах. Несмотря на то, что с августа 1938 г. оформлять дела в «альбомном» порядке было запрещено, к сентябрю 1938 г. в Москве «оставалось нерассмотренных альбомов по национальным «линиям» на 126 тысяч человек»!

Все это приводило к тому, что десятки тысяч арестованных по национальным операциям оставались на длительное время в тюрьмах в ожидании приговора. Это приводило к катастрофической переполненности тюрем, хорошо осознаваемой самими чекистами, а так же ограничению возможностей для дальнейших арестов. «Все это создавало предпосылки для возможного кризиса в управлении репрессиями», — пришли к выводу исследователи Н. Охотин и А. Рогинский. Излишне повторять, что с кулацкой операцией таких проблем не возникло потому, что решение об осуждении принималось на уровне региона. Попытка же Центра контролировать ход национальных операций фактически провалилась.

Обстановку бесконтрольности за ходом национальных операций хорошо иллюстрирует один эпизод. В июле 1938 года заместитель наркома М.П. Фриновский выехал на Дальний Восток (подробнее об этом будет сказано ниже). В дорогу он взял «альбомы», поступившие из тех областей, через которые должен был проезжать поезд (напомним — поезд «Москва-Хабаровск»!) для «утверждения». «В комфортабельном вагоне Фриновский и его команда всю дорогу пьянствовали, включали патефон, слушали песни и под музыку принимали решения по альбомам, которые затем на вокзалах или при посещении управлений УНКВД передавали соответствующим начальникам».

Полностью «решить проблему утверждения альбомов» власть смогла только в сентябре-ноябре 1938 г.: по постановлению Политбюро от 15 сентября 1938 г. и приказу НКВД 00606 в каждом регионе создавались «особые тройки» (в которые входили начальник УНКВД, первый секретарь обкома ВКП(б) и областной прокурор — состав утверждать было не надо), которые и должны были в короткий срок рассмотреть дела тех, кто попал в «альбомы», но утверждения приговора не дождался. 105 тысяч человек были осуждены, из них 69 % были приговорены к расстрелу. Фактически, было принято решение отдать надзор за национальными операциями на уровень регионов. О каком же контроле политического руководства за ходом «массовых операций» можно говорить?

Подведем итог — к лету 1938 года реальный контроль за ходом массовых операций был утерян. Это заключение лежит в основе дальнейшего исследования, ниже я постараюсь показать, как в реальности работал это механизм «потери контроля» и насколько он был осознан участниками борьбы.