20 Независимость

15 марта 1917 года Карло Чхеидзе, лидер легальных социал-демократов в Петрограде, послал в Тбилиси на имя Ноэ Жордания следующую телеграмму: «Мтавробадзе [господин Правительствов] скончался, сообщите родным и знакомым». Жордания с Исидорэ Рамишвили немедленно отправились во дворец наместника, чтобы оповестить великого князя Николая Николаевича, и тот, убедившись, что Временное правительство призывает его вести российские армии к победе, через три дня уехал в Петроград. Особый закавказский комитет (Озаком) с разрешения Временного правительства занял опустевший наместничий дворец.

В этот первый год делегированной власти о независимости мало кто даже говорил. В Думе главенствовали два грузинских социал-демократа — Карло Чхеидзе и Иракли Церетели. Чхеидзе стал председателем Петроградского совета и затем Всероссийского съезда советов; Церетели, вернувшегося из сибирской ссылки, Керенский назначил министром внутренних дел. Грузия с удовольствием участвовала во всероссийском правительстве, отрекшемся от шовинизма и жандармского правления и состоявшем в основном из социалистов и либералов. Она чувствовала себя защищенной от оттоманского и даже иранского вторжения, так как Временное правительство наотрез отвергло возможность любого мирного договора, уступающего территорию Германии, Австро-Венгрии или Турции. Озаком, заменивший наместника, пять главных членов которого были депутатами Четвертой Думы, заседал в Тбилиси. Председателем стал русский либерал Василий Харламов, комитет включил двух грузин, социал-демократа Акаки Чхенкели и федералиста Киту Абашидзе, одного армянского дашнака Михаила Пападжанова и одного азербайджанского националиста Мамед-Юсуфа Джафарова. Они отметили первое заседание, выпив вино, припасенное великим князем для окончательной победы. В марте 1917 года в Тбилиси сформировалась параллельная власть, Совет рабочих (а потом рабочих и солдат), которым управлял настоящий лидер Грузии, Ноэ Жордания, также председатель Краевого центра закавказских рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

В апреле новый Грузинский межпартийный совет, в котором Акаки Чхенкели и социалисты играли ведущую роль, поставил два вопроса: какие будут границы у автономной, может быть, независимой Грузии и какие будут полномочия у национального парламента (который они, как поляки, называли сеймом)? Что касалось границ, члены совета проявили великодушие, граничащее с безумием: Грузию будут делить на кантоны двух родов неоспоримые и спорные, так что Тбилиси и уезды, где большинство было грузинским, считались неоспоримыми, а в уездах, где грузины составляли меньшинство, результаты референдума должны решить, к которой стране они принадлежат. Националисты, встревоженные такой фрагментацией, протестовали, что Грузия должна сохранить территорию объединенного царства 1450 года или состоять из территорий под русским управлением, то есть из тбилисской и кутаисской губерний, Батуми, Сухума и других пограничных краев. Что касается второго вопроса, Межпартийный совет объявил, что если Россия станет федеративным государством, то Грузия составит автономную часть России, а если — республикой, то Грузия пойдет по тому же пути, но свяжется с Россией по новому договору, основанному на Георгиевском трактате. В обоих случаях сейм должен представлять все Закавказье, но заниматься только экономическими вопросами.

Пока закавказские политики обсуждали вопросы, грузинские крестьяне, тбилисские рабочие и русская армия принимали меры. Столыпинские реформы, освободившие русских крестьян и превратившие их либо в фермеров, либо в наемных рабочих, не касались Грузии. Крестьяне теперь отказывались платить выкуп за розданные им в 1870 году участки; они пасли скот и рубили лес на помещичьей земле. В прениях Совета рабочих и солдат рабочие в отличие от солдат были против сотрудничества с буржуазией. Большевики, вообще русские, оказывали давление на солдат, чтобы те ушли с фронта, где изнуренные турки и русские уже были не в силах вести перестрелку. Демонстрации против войны участились, и, когда 25 июня 1917 года 4000 человек протестовали против нового наступления, меньшевики подавили протест.

Но политическая и военная обстановка в бывшей Российской империи ухудшалась: грузинские политики попросили Ноэ Жордания найти способ избрать членов народного съезда, который справился бы не с мнимым будущим, а с настоящим кризисом. 25 октября 1917 года, однако, Временное правительство, колебавшееся между, с одной стороны, советами и рабочими, требующими мира любой ценой, и, с другой стороны, консерваторами и офицерами, настаивающими на войне «до победного конца», было свергнуто большевистским переворотом. Озаком сразу лишился своего мандата и сменился Закавказским комиссариатом, в котором заседали три грузина, один русский, три армянина и четыре азербайджанца под председательством Эвгени Гегечкори. Появилось независимое федеративное Закавказье; его гражданам казалось, что оно проживет до тех пор, пока январское Учредительное собрание не разгонит большевиков и не создаст демократическую федеративную Россию.

Действительная власть в Грузии перешла к Народному съезду, который впервые собрался 19 ноября из членов Совета рабочих и солдат, представителей всех уездов, национальностей, сословий и исповеданий. Присутствовали и разные «значительные лица» — Кирион II, первый патриарх восстановленной автокефальной церкви, генерал Пржевальский от российской армии, представители других закавказских краев и даже кое-какие иностранцы. Ноэ Жордания был избран председателем: вместе с другими социал-демократами он руководил Национально-политической секцией, объявившей, что Грузия «ориентируется» на демократическую Россию, но что каждая национальность империи обязана управлять сама собой, пока не утвердится легитимное российское правительство. Грузия будет поддерживать закавказский Комиссариат и будущее Учредительное собрание, но грузинские вопросы пока должен решать грузинский совет с пропорциональным представительством всех партий. Самым срочным заданием, по словам Жордания, оказывалось установление границ с соседними государствами, в особенности с Арменией и, в случае Гражданской войны, с Россией; к тому же надо было задействовать собственное Учредительное собрание. 22 ноября был избран Грузинский народный совет из 66 членов: председателем совета и его исполнительного комитета стал Ноэ Жордания.

Выборы во всероссийское Учредительное собрание были проведены в ноябре 1917 года: большевики получили около четверти голосов, социал-революционеры — половину. Когда 5–6 января 1918 года Собрание попыталось открыть первое заседание, ленинские солдаты открыли огонь и разогнали делегатов. Эта акция катастрофично отразилась на Закавказье: красноармейцы, якобы покидавшие фронт и возвращавшиеся домой, захватили грузинские железные дороги и попытались занять Тбилиси и Батуми. Правительство Жордания блокировало некоторые линии, а на других сворачивало поезда на восток, наводнив русскими солдатами Баку.

17 декабря 1917 года Великобритания и Франция, еще надеявшиеся возобновить войну на кавказском фронте, сформировали грузино-армянскую бригаду[292] и отправили в Тбилиси тринадцать французов-инструкторов и двенадцать миллионов рублей. Но напряженные отношения царских казаков с грузинскими войсками мешали вербовке; американский консул Ф. Уиллоби Смит и британский генерал-бригадир Оффли Шор, не умевшие отличать социал-демократа от большевика, не знали, кого принимать в бригаду. В любом случае 18 декабря царская армия уже заключила с турками перемирие, а британская армия в Ираке находилась слишком далеко, чтобы вмешаться.

Для новоиспеченного грузинского правительства большевистские дезертиры оказались намного более опасными, чем любые турецкие войска: 30000 солдат, возвращавшиеся из Сарыкамыша, попытались взять Тбилиси штурмом, подбили горийский гарнизон и некоторые кутаисские отряды на бунт: грузины разрешили туркам и немцам помогать подавлять красноармейцев. К началу 1918 года Баку находился в руках большевиков, и в Тбилиси вдруг появился видный бакинский революционер Шаумян с тридцатью миллионами рублей для пропаганды и пятью тысячами ружей, которые он собирался спрятать в Кутаиси. Но социал-демократическая солидарность оказалась крепче, чем инстинкт самосохранения: Жордания не арестовал Шаумяна, а помог ему сбежать. (Французский консул Никола заметил, что реформы Жордания отличаются от ленинских только отсутствием кровопролития и что «Грузия озабочена только независимостью, ей все равно, кто овладеет Россией».)

Грузинским социал-демократам незачем было оставаться в составе России: Карло Чхеидзе вернулся на Кавказ и 10 февраля, вместе с другими кавказскими депутатами разогнанного Учредительного собрания, учредил Закавказский сейм. Месяц спустя этот сейм уже отжил свой век. 3 марта по Брест-Литовскому мирному договору в обмен на мир Троцкий уступил Германии и Турции огромную часть Российской империи. Распотрошив Грузию без предупреждения и без совещания, Троцкий передал оттоманам Батуми, Ахалцихе, Ахалкалаки, не говоря уж о недавно завоеванных Артвине, Ардагане, Карсе и Эрзуруме: одним росчерком пера грузинские военные успехи были сведены на нет. (Месяцем раньше, однако, грузины признались Энвер-паше, что не будут бороться за восточноанатолийские территории.) Турки теперь потребовали, чтобы в одну неделю грузины эвакуировали уступленную Троцким территорию; 1 марта Акаки Чхенкели поехал в Трабзон с делегацией, но турки наотрез отказались от переговоров. Грузию не только исключили из списка подписантов Брест-Литовского договора: она стала никем не признанным государством. 8 апреля вторглись турки. Хотя Акаки Чхенкели приказал войскам сопротивляться, в Грузии уже не было вооруженных сил, способных остановить турок, которые за одну неделю заняли Батуми, затем Гурию и Западную Картли вплоть до Боржоми и реки Куры. С одобрения оттоманских военных Закавказский сейм объявил Закавказье «независимой, демократической, федеративной республикой», и председателем избрали Акаки Чхенкели в надежде, что турки вступят с ним в переговоры. Турки преследовали три цели: вернуть территорию, завоеванную Россией за последние сто лет; забрать в свои руки бакинскую нефть; окружить армянских партизан, боровшихся против оттоманских угнетателей.

Внутри Грузии вспыхнули мятежи национальных меньшинств. В ноябре 1917 года абхазы, сформировав собственный Народный совет, объявили себя членами федеративной горской кавказской республики. Возмущенное новое грузинское правительство в июне 1918 года отправило генерала Мазниашвили занять Сухум и назначило генерал-губернатором Абхазии Исидорэ Рамишвили, который сумел организовать выборы в более послушный Абхазский народный совет. Из-за конфликта красных и белых армий на Северо-Восточном Черноморском побережье наступило такое безначалие, что грузинские войска смогли без труда занять всю Абхазию вплоть до Туапсе. Однако британцы, решив выручить белого генерала Деникина, уговорили его признать грузинские территориальные права, при условии, что грузинские войска отступят до Батуми и что обе стороны признают своей границей реку Бзыбь.

Южная Осетия (тогда еще известная как Самачабло) в феврале 1918 года, объявив, так же как Абхазия, независимость, отказалась платить налоги: мятеж привел к кровавым стычкам в Цхинвали, где в населении еще преобладали грузины. К концу года правительство Жордания предоставило абхазам и мусульманским аджарцам ограниченную автономию, осетин же оно продолжало считать марионетками большевиков. Последовавшие репрессии подтвердили подозрения, так что Южная Осетия, как и Абхазия, стала на самом деле большевистским, прорусским пограничным анклавом.

Без посторонней помощи Закавказье было не в состоянии отбиваться от турок. Армяне искали помощи у британцев, грузины — у немцев, а азербайджанцы все еще считали своими братьями турок. Поэтому все попытки армян, грузин и азербайджанцев согласовать конституцию кончились ничем. Переговоры с турками в Батуми только ухудшили положение: в середине мая 1918 года Акаки Чхенкели в отчаянных тайных письмах докладывал, что турки теперь требуют передачи почти всей Ереванской губернии, управления всеми закавказскими железными дорогами и правопорядком, а в случае отказа угрожают насилием. (Тем не менее турецкое управление в Батуми, общавшееся с населением по-французски и по-русски, оказалось либеральным: город объявили открытым портом.) 4 июня, турки, вернув себе почти всю юго-западную часть страны, признали независимость Грузии. Турки провели референдум, якобы доказавший, что бо2льшая часть населения Самцхе поддерживает аннексию; затем турки потребовали, чтобы Грузия уступила им Восточную Кахетию (сегодняшнюю Саингило на азербайджанской границе).

Единственным спасением грузинских социал-демократов от турецких захватчиков были связи с консервативными коллегами, вернувшимися из Германии. Только Германия как союзник Турции могла смягчить неумолимые оттоманские условия. Чхенкели получил разрешение вступить в переговоры с генералом фон Лоссовом, который подтвердил, что положение хуже, чем можно было ожидать: Турция собиралась заключить с Советской Россией тайный союз, предполагавший уничтожение Грузии как державы. Но Германия нуждалась в грузинской поддержке настолько же, насколько Грузия — в немецкой: в своих отчаянных усилиях одержать в последний момент победу над Францией и Великобританией, Германия искала источников нефти и марганца: только доступ к Закавказской железной дороге и к грузинским шахтам (где находилось больше половины всех известных запасов марганца на планете) дал бы материал для войны на Западном фронте. В 1918 году для Германии в отличие от Турции власть над Грузией стала вопросом жизни или смерти.

Главнокомандующие немецкой армии фельдмаршал фон Гинденбург и генерал Лудендорф отправили в Грузию баварского генерала Кресса фон Крессенштейна с военной миссией. Кресс, уже прославившийся на Ближнем Востоке как упрямый, но гуманный вояка, получил власть над всеми немецкими силами в Закавказье, включая бывшего консула в Тбилиси графа Вернера фон дер Шуленбурга, которого грузины уже давно полюбили за осведомленность и «любовь к вину и к женщинам». Лудендорф тешился мыслью, что, изгнав британцев из Франции, он сможет использовать Грузию как идеальный трамплин для немецкого вторжения в Британскую Индию[293].

Находясь в Берлине, князь Мачабели просил немцев сделать Батуми портом, открытым для всех; он сам собирался поехать в Москву с немецким послом графом Мирбахом и заставить Ленина признать независимость Грузии. Но 14 апреля грузинский генерал Гедеванишвили вывел три тысячи своих солдат из Батуми: британцы были недовольны, немцы — разочарованы, а турки вторглись в город. Граф фон дер Шуленбург попытался заключить договор, по которому Батуми и железная дорога до Баку будут принадлежать всем заинтересованным: четыре седьмых — Германии, две седьмых — Закавказью, а одна седьмая — Турции. Шуленбург предупредил турок, что не надо оказывать столько давления на грузин[294]. Чхенкели, всегда более народник, чем социал-демократ, был убежден, что Грузия должна ориентироваться на Западную Европу: теперь он переубедил все остальные партии. 22 мая он написал из Батуми в Тбилиси, что надо сразу объявить Грузию независимой республикой: «Никто без риска не основывал государства! Надо смелости, и еще больше смелости!» 28 мая на немецком крейсере Минна Хорн, бросившем якорь вблизи Поти, Чхенкели подписал с генералом фон Лоссовом мирный договор, согласно которому немцы обещали лоббировать всеобщее признание грузинской независимости. Затем Чхенкели отправился в Берлин с Лоссовом, Николадзе (тогда мэром Поти) и Зурабом Авалишвили. В Берлине обсудили включение Грузии как доминиона в немецкий Рейх, но кайзер Вильгельм отверг это предложение. Чхенкели же отказался подкреплять немецкую армию грузинскими солдатами. В Грузии даже левый Совет рабочих и солдат согласился, что единственное, на что новая держава может надеяться, — это на статус немецкого протектората. 26 мая в десять утра Закавказский сейм был распущен, и два часа спустя Грузинский народный съезд объявил Грузию суверенным государством под председательством Ноэ Жордания.

Социал-демократы фактически образовали однопартийное правительство, в котором Жордания, вытеснив Ноэ Рамишвили (который все-таки остался министром внутренних дел), стал также премьер-министром; но правительство оказалось неожиданно компетентным и в целом толерантным (например, печать была достаточно свободной, чтобы безнаказанно опубликовать карикатуру на Жордания в виде козла). В последующие три года социал-демократы провели огромное число чрезвычайно мудрых законов, которые могли бы сделать Грузию одним из самых равноправных и свободных государств в мире, если бы у правительства нашлось достаточно денег, опыта, времени и спокойствия, чтобы все эти законы провести в жизнь. Беспрерывно создавались учреждения: государственный университет, национальная галерея, мировые суды, верховный суд, многопартийные городские управления. Но большевистская революция вслед за Первой мировой войной уничтожила торговлю: с 1918 по 1920 год бушевала такая инфляция, что пятикопеечная марка стала пятидесятирублевой; занятость и сельскохозяйственное и фабричное производство катастрофически падали. Государство тратило вчетверо больше, чем зарабатывало, и принимало отчаянные меры, издав вместо валюты ваучеры, которые по крайней мере сохраняли паритет с так же быстро обесценивавшимся русским рублем.

4 июня турки заставили грузин капитулировать, и генералу Крессу пришлось высадиться не в Батуми, а в Поти. Когда Германия заявила протест, что ее союзник нарушил Брест-Литовский договор, турки сдались и условились соблюдать этнические границы Грузии и уступить Германии руководство железными дорогами. Что касалось вопроса Ахалцихе и Ахалкалаки, турки и грузины согласились, что решение будет принято после переговоров и референдума. 10 июня немецкие войска вступили в Тбилиси. В июле немцы взяли у турок и перевели под свой контроль все грузинские порты и железные дороги и затем учредили совместную акционерную компанию с тридцатилетней монополией на марганец из Чиатуры: до конца года было добыто и вывезено в Поти около двадцати тысяч тонн, что принесло грузинской казне значительную сумму необходимой валюты. Вдобавок Грузия получила взаймы от Германии 54 миллиона немецких марок, хоть и под большие проценты. Другие займы дали Грузии возможность расширить гавань в Поти и проектировать прокладку черноморского кабеля и нефтепровода от Баку до Поти[295]. 27 июня 1918 года первый пароход с марганцем вышел из Поти, но грузчиков было мало и они либо страдали от голода, либо бастовали, так что на верфях осталось больше марганца, чем было погружено. По тем же причинам трудно было вывозить абхазский табак, шерсть высокогорных овец и кахетинскую медь; так же трудно было ввозить муку. Немецкая миссия нашла, что в Тбилиси был острый дефицит всего — керосина, гвоздей, стаканов, лампочек, чулок. Правительство было не в состоянии собирать налоги или таможенную пошлину. Иностранцы, в особенности застрявшие в Грузии русские офицеры, умирали от голода, и из-за инфляции царские рубли и керенки почти полностью обесценились. Но, странным образом, тбилисские театры и опера были битком набиты народом.

Кресс фон Крессенштейн не одобрял социал-демократии, но преодолел грузинскую мнительность и добился уважения не только от шести тысяч тбилисских немцев, но и от всего населения города. Кресс понял, что националисты-эмигранты, такие как князь Мачабели и Михеил Церетели, надеявшиеся, что немцы помогут им свергнуть грузинское социалистическое правительство, не пользуются доверием народа. Немецкого генерала волновали некомпетентные чиновники и недисциплинированные солдаты и рабочие в портах и на железных дорогах: в июле он убедил правительство восстановить смертную казнь и сформировать «политическую» полицию и полевой суд. Его особенно раздражала социалистическая «национальная гвардия», сама избиравшая своих офицеров и отказывавшаяся служить дольше чем шесть часов в день, так как она якобы защищала не страну, а революцию. Кресс настаивал на том, что, если Грузия хочет продолжать получать деньги и амуницию от Германии, должна быть сформирована постоянная, дисциплинированная армия, пусть даже из царских офицеров и рядовых-большевиков. Но Жордания был не в состоянии сдержать обещание слить эту армию с национальной гвардией и создать боеспособные войска. Увидев, как немецкие солдаты шествуют по Головинскому проспекту (сегодняшнему проспекту Руставели), Михеил Церетели попросил, чтобы немецкие войска восстановили порядок. Кресс занялся и гражданскими делами: он открыл в Тбилиси немецкую гимназию, воскресил антисоциалистическую немецкоязычную газету Кавказская почта и раздавал грузинским студентам немецкие университетские стипендии. Народу особенно понравились меры Кресса и фон дер Шуленбурга, убедивших правительство не национализировать, а раздавать крестьянам конфискованные у знати поместья. Немецким попечителям Грузии, однако, удавалось не все: попытки перевести грузинские паровозы с угля на бакинскую нефть и выселить в Крым несколько тысяч застрявших русских солдат, дестабилизировавших страну, не увенчались успехом.

Не подлежит сомнению, что, подкрепив администрацию и сформировав постоянную армию, осенью 1918 года немецкая военная миссия спасла Грузию от внутренних беспорядков, турецкого вторжения и армянских посягательств на ее территорию. В октябре Оттоманская империя, изгнанная британцами из Баку и лишенная поддержки Болгарии, вдруг расшаталась. В Тбилиси от эпидемии испанского гриппа слегли все иностранные советники. В ноябре немецкая армия на Западном фронте сдалась, и Первая мировая война закончилась перемирием. В Тбилиси немецкие войска, отдав грузинам своих лошадей и тяжелые орудия, вдруг превратились в пьяный, буйный сброд. Грузины поняли, что поставили не на ту лошадь.

Благодаря Мудросскому мирному договору, заключенному на острове Лемнос, продиктованному британцами и французами, Грузия вернула себе бо2льшую часть Самцхе, аннексированную Турцией. В начале декабря в Тбилиси приехали французский лейтенант и три британских майора, и за ними последовали, к удивлению немцев и грузин, индийские отряды. Сгорел отель «Палас», где размещался немецкий штаб; 23 декабря немецкие войска начали отступать из Тбилиси, и 4 января 1919 года в Поти высадился британский батальон. Пока грузинское правительство на банкете приветствовало британскую военную миссию, военный министр кормил Кресса прощальным обедом. Британцы, относившиеся отрицательно ко всем грузинским договоренностям с Отто фон Лоссовом, взяли в свою власть Батуми и железнодорожную сеть. Британцы, однако, нацелились не на завоевание Грузии, а на овладение бакинской нефтью, чтобы она не попала в руки врага, то есть Советской России. Генералу Кук-Коллису, назначившему самого себя батумским генерал-губернатором, было все равно, что случится с Грузией: он платил грузинам, чтобы управлять городом, и был очень недоволен, когда эти новоиспеченные чиновники забастовали. Кресса и его немцев, очутившихся в Батуми, Кук-Коллис считал обыкновенными военнопленными, но, когда он начал отправлять немцев в Поти для репатриации, грузины попросили у британцев разрешения вербовать их в свою армию. За шесть месяцев между немцами и грузинами возникла такая взаимная симпатия, усилившаяся после высокомерного презрения, выказанного британцами, что армяне начали открыто завидовать грузинам. Грузины долго не забывали водопроводы и стипендии, подаренные расщедрившимися немцами.

К осени 1918 года независимости не только Грузии, но и Азербайджана и Армении угрожали, с одной стороны, британцы, твердо решившие завладеть железными дорогами и не давать ни советским, ни турецким войскам доступа к бакинской нефти, а с другой стороны — деникинская Добровольческая армия, уже захватившая Северный Кавказ и враждовавшая с новыми закавказскими государствами, которые могли бы помешать восстановлению старой Российской империи. Хуже того, вплоть до конца 1919 года, когда стало очевидно, что интервенция обречена, британцы поддерживали Деникина и других белых генералов, борющихся с большевиками. Тем не менее британцы признавали, что Грузия — это уже вполне жизнеспособная и стабильная держава в отличие от Армении, расколотой разными военачальниками и фракциями, иногда мечтающими об империи от Черного моря до Средиземного, или в отличие от Азербайджана, неуправляемого из-за анархической смеси русских большевиков, националистов, исламистов и армян. Грузия же довольно гладко переориентировалась, назначив министром иностранных дел вместо германофила Чхенкели франкофила Эвгени Гегечкори. Тем временем члены Восточного комитета британского Министерства иностранных дел препирались друг с другом, не зная, что делать в Закавказье. Артур Балфур, министр иностранных дел в правительстве Ллойд-Джорджа, ужасался при мысли о расходах. Но его преемник с 23 октября 1919 года лорд Керзон, считавший Закавказье стратегически важным, настоял на контроле над Закавказской железной дорогой; Черчилль, тогда военный министр, был озабочен единственно проблемой подкрепления антибольшевистских сил. Все, кроме некоторых принципиальных молодых чиновников, забыли о грандиозных обещаниях, данных во время войны, наделять малые народы самоопределением.

Грузины сначала недолюбливали британцев, желанных гостей только в том смысле, что после ухода немцев они защищали Грузию от России, красной или белой. Новая республика отбивалась от множества территориальных претензий, из которых самыми диковинными были армянские. Сначала Армения требовала вернуть себе смешанные или пограничные уезды, например Лоре и Джавахети, но 18 октября 1918 года армяне посягнули на Батуми, Тбилиси и всю внутреннюю Картли вплоть до Гори. 20 декабря армяне объявили Грузии войну, попробовали захватить Ахалкалаки и Лоре и вторглись почти до окраины Тбилиси. Грузин спасли британцы, оккупировав зону конфликта в Лоре и Борчало и 31 декабря заставив обе стороны заключить перемирие. Батуми стал «свободным городом» под генералом Кук-Коллисом, который не впускал в город вооруженных людей. Дипломаты из уфимского белого правительства и от деникинских казаков требовали, чтобы им отдали Батуми. На грузинские протесты Кук-Коллис ответил угрозой, что не будет больше впускать грузин в Батуми и что выселит в Индию забастовщиков из батумских рабочих. Тем временем деникинская армия вторглась по Черноморскому побережью: без британской помощи Жордания не мог демаркировать границу в Абхазии. В обмен на помощь Жордания обещал запрещать газетам печатать антибританские статьи. Грузинская полиция начала арестовывать абхазских общественных деятелей. На неодобрительные высказывания британцев, например генерала Бриггса в Тбилиси, грузины внимания не обращали. Генерал Деникин заявил протест генералам Милну и Форестье-Уалкеру: «Абхазскому народу пришлось попросить у грузин помощи против большевиков. Воспользовавшись случаем, грузины привели свои войска в сухумский район и провели самое беспощадное угнетение ведущих влиятельных абхазских политиков». Британцы уже окопались: генерал Бич из британской разведки занял в Тбилиси прекрасный особняк, пока полковник Ролинсон осматривал границы и боеготовность вооруженных сил. Ролинсону социал-демократия не понравилась: «Все теряют собственность, и никто ее не приобретает», и армия его не обнадеживала: «посредственные отряды конницы под руководством офицеров-хвастунов»[296].

Два самых известных за границей грузинских социал-демократа, Карло Чхеидзе и Иракли Церетели, без приглашения отправились на Парижскую мирную конференцию, чтобы умолять участников оказать помощь. Британцы сочли поездку «неожиданным и неприятным ходом событий» и не пустили Чхеидзе и Церетели дальше острова Принкипо, где часть конференции обсуждала будущие размеры небольшевистской России. Этим двум социал-демократам все-таки удалось доехать до Парижа, но там им разрешили всего лишь подать меморандум. Делегация Чхеидзе с марта 1919 года до декабря 1920-го в Париже добивалась признания независимости Грузии. Победившие союзники сознавали стратегическое и экономическое значение Грузии, но, учтя нестабильность в Закавказье и растущую мощь Советской России, отказывали Грузии в признании. Некоторые, в особенности американский штатский секретарь Бэнбридж Колби, предсказывали, что Советская Россия займет все пространство бывшей Российской империи, и поэтому считали, что даже в Прибалтике никаких отколовшихся государств не будут признавать.

Британцы, уже решившие отступить из Закавказья в марте 1919 года, считали, что грузины смотрят на будущее сквозь розовые очки; Черчилль даже хотел, чтобы Грузия вернулась в состав России, как только сокрушат большевиков. Но когда белые фронты развалились и большевики, захватив нижнюю часть Волги, уже были в состоянии вторгнуться в Каспийское море и Баку, обстановка представилась совершенно в новом свете. Британцы решили отдать свой протекторат итальянцам, нуждающимся в нефти и в угле. В марте 1919 года, с согласия грузин, миссия полковника Габбы приехала в Тбилиси, а британцы отложили отступление до мая. Габба договорился с грузинами, что будет получать монополии, двадцать процентов выручки со всех контрактов, касающихся леса, угля и гидроэлектрических станций. Затем он попросил итальянское правительство прислать 40000 солдат для поддержания порядка и выполнения договора[297]. Правительство Франческо Нитти, придя в ужас от расходов и от неизбежной враждебности России, красной или белой, отреклось от Габбы. Грузины затем попросили британцев остаться, и ввиду приближающейся советской угрозы британцы согласились.

Летом 1919 года британцы отправили Закавказским верховным комиссаром в Тбилиси Оливера Уардропа с тремя помощниками. Уардроп в отличие от других британцев в Грузии давно был любимцем грузинской интеллигенции. В 1880–1890-е годы он служил там консулом и выучил не только грузинский, но и сванский язык: он уже издал в замечательных переводах грузинскую прозу и написал книгу-панегирик о Грузии; его сестра и спутница Марджори, преждевременно скончавшаяся в 1909 году, впервые перевела Руставели на английский и не стеснялась своего положения сестры дипломата, чтобы озвучить на весь мир не только богатство грузинской поэзии, но и страдания грузинского народа под русским гнетом. Уардроп своими неподдельными прогрузинскими взглядами подсластил горькое унижение британской оккупации, но британский министр иностранных дел с большой неохотой выбрал его комиссаром: Уардроп с наивным оптимизмом надеялся создать в Закавказье три прозападные демократические антибольшевистские республики, которые бы жили друг с другом в мире и согласии. События ничего такого не предвещали: после приезда Уардропа британский военный хирург был убит большевиками, и в ноябре 1919 года отмечающие вторую годовщину революции большевики восстали. Чтобы подавить мятеж правительству Жордания пришлось расстрелять триста и заключить в тюрьму тысячу человек («преступников и дезертиров», уверял Уардроп Лондон). Верховный комиссар был убежден, что спасает Грузию от еврейского заговора, нацеленного на порабощение всех христиан. Когда он написал лорду Керзону, цитируя Книгу пророка Захарии: «На дом Иудин отверзу очи Мои; всякого же коня у народов поражу слепотою», его перестали воспринимать всерьез[298]. Предсказаниям Уардропа противоречили озлобленные стычки азербайджанцев с армянами, благодаря чему Красная армия смогла к концу 1919 года спуститься с Северного Кавказа и в феврале 1920 года завоевать весь Азербайджан. Черчилль обругал Уардропа за то, что он отнял у Деникина подкрепления. Оккупация Грузии не принесла Великобритании ничего: лондонские банки отказались вкладывать деньги в грузинские электростанции, и даже грузинский марганец не манил британские фирмы (компания «Форуард и Селлар» согласилась торговать марганцем, только если риски возьмет на себя грузинская государственная монополия). Хотя Батуми управляли британский генерал и индийские солдаты, почтовые рабочие и грузчики так плохо работали, что вся торговля хромала. Британское терпение лопнуло. Мирная конференция получила рекомендацию, а Деникин — приказ признать государственность Грузии и Азербайджана. Поручив Уардропу невыполнимое задание — к февралю 1920 года он должен заставить все три закавказские республики демаркировать границы, — британцы в сентябре 1919 года начали эвакуировать Тбилиси. Итальянский консул советовал грузинам изгнать британцев из Батуми, так же как д’Аннунцио за год до этого изгнал югославов из Риеки (Фиуме). В январе 1920 года, узнав, что британцы собираются отдать туркам Батуми, горожане взбунтовались, но генерал Кук-Коллис остался при власти и не обращал внимания на армянские претензии на Батуми.

Тем временем Красная армия приближалась по Черноморскому побережью, и в Батуми потоками бежали отступающие белые солдаты, неохотно пропущенные через Мингрелию грузинскими властями. Серго Орджоникидзе уже хвастался, что к 15 мая Красная армия вступит в Тбилиси. В Осетии вспыхнуло еще одно большевистское восстание, которое грузинская армия с большим кровопролитием подавила. Британцы решили все-таки остаться в Батуми, и в мае 1920 года генерал Милн приказал всем грузинским войскам покинуть город; но через месяц, когда грузины угрожали взять Батуми силой, полковник Стокс отменил это решение и вернул город.7 мая настало, пусть только для оптимистов, временное облегчение, когда Сергей Киров, представитель Советской России и соратник Сталина, неожиданно предложил Грузии признание и мирный договор в обмен на свободу действия для «революционного комитета» внутри Грузии. Этим «облегчением» Грузия была обязана Польше, вторгшейся в Украину, полностью изменившей военную обстановку и заставившей Ленина искать мира на южной границе. Но британцы сочли советский мирный договор хорошим предлогом, чтобы бегством спасти положение. (Ночью без предупреждения британцы отцепили от эвакуационного поезда вагон с невестами британских офицеров; одна Амирэджиби, в отличие от остальных грузинских «княжон», спряталась в мужском вагоне и доехала до Англии, откуда ее сын Ричард Амирэджиби потом вернулся в Грузию и женился на филологе Мзекале Шанидзе.)

Парижская конференция Грузии ничего не принесла. Грузинская делегация под руководством Акаки Чхенкели и Нико Николадзе поехала в Берлин, где опять получила обещания, что Германия их признает и похлопочет за них перед Россией. В сентябре 1920 года полковник Стокс помог министру иностранных дел Гегечкори лоббировать Рим и Лондон, где его заставили целый месяц дожидаться аудиенции. В то время как правительства уклонялись от признания Грузии, европейские социалисты усердно поддерживали ее. Подруга Герберта Уэллса Одет Кён (Keun) опубликовала восторженную оценку грузинских мужчин и грузинской власти[299]; осенью 1920 года делегация европейских социалистов, среди которых были Рамсей Макдоналд и Карл Каутский, объездила Грузию и обратилась к депутатам парламента в Тбилиси. Великобритания начала намекать, что подумает о признании, если Грузия будет относиться примирительно к Советской России и если остальная Европа тоже согласится на де-факто признание. О де-юре признании никто не хотел упоминать до 1921 года. Напрасно Эвгени Гегечкори взывал к Лиге наций: всего лишь десять стран (а из крупных держав только Италия) проголосовали за включение Грузии. Надо было получить шестнадцать голосов, чтобы стать членом Лиги.

После майского договора с Советской Россией возникла надежда, что Ленин даст Грузии ту степень свободы, которой пользовались прибалтийские государства и Финляндия. Договорившись с Россией, Грузия якобы выполнила условия, поставленные Великобританией для признания. Но когда в апреле 1920 года Красная армия вторглась в Азербайджан, возобновилась угроза самому существованию Грузии; хуже того, в ноябре, после неудачной войны с Турцией и несмотря на поддержку Соединенных Штатов, Армения также была оккупирована Красной армией.

Лето 1919 года казалось идиллией и зарей новой жизни: Грузия цвела под британским надзором. Несмотря на инфляцию и резкое сокращение импорта и экспорта, страна чувствовала себя благополучной, особенно по сравнению с Советской Россией. По мере того как грузинский парламент раздавал национализированные поместья, крестьяне становились фермерами. В Тбилиси, Кутаиси и Батуми возродилась культура: русские актеры, художники и поэты — Осип Мандельштам, Илья Зданевич, — подружившись с грузинскими художниками — Давитом Какабадзе, Ладо Гудиашвили, — нашли здесь убежище от холода, голода и грозной Чека. Грузинская, русская, даже армянская, азербайджанская и иранская культуры слились со свежими европейскими веяниями. Поэты, познакомившиеся в Париже с Аполлинером и Пикассо, воссоздали на выставках, концертах и выступлениях в тбилисском Фантастическом кабачке и в бесчисленных недолговечных журналах убедительное подобие парижской жизни.

Чем острее нарастало предчувствие надвигающейся катастрофы, тем энергичнее бушевала эта культурная деятельность. Советская власть по приказу Ленина и Сталина поручила Серго Орджоникидзе и Пилипэ Махарадзе сформировать в Грузии подрывное Кавказское бюро. Жордания и его министр внутренних дел Ноэ Рамишвили арестовали самого опасного из сталинских подручных Камо Тер-Петросяна, будущего чекиста Титэ Лордкипанидзе и большевиков, собиравшихся покуситься на жизнь грузинских генералов. В первой половине 1920 года насчитывалось 87 грузинских, 88 русских и 49 армянских политических заключенных, и 749 иностранцев были выдворены за подрывную деятельность. В Озургети правительство прибегло к смертной казни[300]. Рамишвили жаловался, что никаким русским доверять нельзя: белые превращались в красных и наоборот. В мае 1920 года Грузия и Советская Россия обменялись послами, и безопасность республики сильно пошатнулась, так как советский посол настоял на освобождении заключенных коммунистов, например молодого Лаврентия Берия, и советская разведка вербовала пятую колонну грузинских большевиков. Советская Россия отказалась принимать тех большевиков, которых выдворил Жордания. Феликс Дзержинский открыто требовал, чтоб грузинских меньшевиков свергли вооруженной силой. В Батуми и Сухуме русские объединялись в антигрузинские союзы, и вооруженные большевики захватывали власть в некоторых пограничных районах, например в Душети. В провинциальных городах недавно воевавшие крестьяне иногда поддерживали большевиков и бунтовали. В мае 1920 года Орджоникидзе удалось убить в Батуми одного генерала, но пойманного убийцу освободили британцы, чтобы вступить с красными в переговоры. Сталин и Орджоникидзе поручили Геккеру, командиру 11-й Красной армии, подготовиться к вторжению. Геккер, составив подробный план вторжения, все-таки предупредил армию, что грузины способны «оказывать серьезное сопротивление, если Красная армия когда-нибудь потеряет инициативу»[301]. В ноябре 1920 года грузинские большевики собрались в Баку, чтобы планировать государственный переворот.

К концу года Грузию окружили новые большевистские республики: осталась одна международная граница с Турцией, но Ататюрк уже собирался заключить договор с Советской Россией. Грузии не хватало дружественных соседей, не говоря уж о внутренней солидарности, с помощью которых Финляндия и Эстония смогли сохранить независимость. В октябре после армяно-турецкой войны Турция была в состоянии заново захватить Батуми. В России Гражданская война уже подходила к концу, и польское вторжение в Украину было отбито. Европа и Америка уже не видели смысла в интервенции: разочарованные в белых армиях, они теперь размышляли о возможности признания советской власти и возобновления торговли с Россией. Ленин и Сталин поняли, что смогут безнаказанно сокрушить Грузию.

Предлогом для советского вторжения стала «нейтральная» зона Лоре на границе Грузии и Армении, откуда 13 февраля 1921 года Грузия должна была по договору отступить. Серго Орджоникидзе организовал «спонтанное» восстание «грузинских» рабочих и русских колонистов в Лоре, чтобы скрыть вторжение 36000 пехотинцев 11-й Красной армии под командованием Геккера. Возмущенный Жордания сразу арестовал русского посла Шейнмана. К несчастью, грузинская армия разделилась на постоянную армию с офицерами, служившими при царе, и необузданную национальную гвардию. Эти две части не могли сражаться плечом к плечу, и генералы регулярной армии открыто презирали правительственных министров. Хуже того, у грузин было вчетверо меньше пехоты и артиллерии и вдесятеро меньше конницы, чем у Красной армии. Жордания надеялся, что сможет собрать 100000 солдат, но у него не было ни ружей, ни сапог. Французы обещали прислать амуницию: первый корабль приплыл в Батуми 6 марта, когда все уже было потеряно. Генерал Квинитадзе задал риторический вопрос: как смогли русские в 1914 году завербовать 155000 грузин, а он в 1921-м — всего 10000[302]? (На такой вопрос легко ответить: четверть призыва 1914 года погибла, четверть сидела в австро-венгерских лагерях, и бо2льшая часть уцелевших поклялись больше ни с кем не сражаться.) Тем не менее 16 февраля генералу Квинитадзе удалось на реке Храми под Тбилиси приостановить наступление Красной армии, убив 530 красных солдат. Но прошла неделя, и, хотя грузины взяли 1600 военнопленных и отбили несколько атак, от грузинской армии остался всего лишь полукруг длиной в тридцать километров вокруг Тбилиси. Национальная гвардия часто отказывалась бороться и не хотела передавать профессиональной армии своих орудий. Пятью бронепоездами большевики замкнули полукруг; генералы Квинитадзе и Одишелидзе винили друг друга в этом фиаско и 25 февраля, чтобы Тбилиси не пострадал от снарядов, прорвали окружение и посоветовали Ноэ Жордания отступить с армией. Другие большевистские войска либо вторглись из Азербайджана, либо, несмотря на снегопады, спустились с высоких перевалов в Рачу и вступили в Кутаиси, либо двинулись по побережью до Сухума и Поти. Абхазский вождь Нестор Лакоба сам захватил Сухум во имя советской власти. Самачабло объявила себя большевистской Южной Осетией. Турки воспользовались безвыходным положением меньшевиков, потребовав отделения Ардагана и Артвина.

24 февраля все правительство Жордания село на поезд, направлявшийся сначала в Кутаиси, а затем в Батуми. Накануне отъезда по совету французского верховного комиссара Абеля Шевалье, последнего иностранного сторонника Грузии, правительство поручило профессору (теперь святому) Эквтимэ Такаишвили спасти от большевиков (которые, как было уже известно, в России под руководством Сталина и Троцкого грабили церкви, монастыри, музеи и частные коллекции, снимали с икон оклады и продавали золото и серебро за рубеж) все грузинские сокровища. Такаишвили с удивительной быстротой упаковал и отправил на поезде в Батуми все экспонаты государственного музея, национальной галереи и главных церквей. Советский комиссар иностранных дел, Чичерин, предупредил британцев, чтобы они не вмешивались (и британцы, отметили французы, со «скандальной» готовностью послушались). Жордания все еще надеялся начать переговоры. 12 марта, когда Такаишвили успел забрать сокровища из Зугдиди, Кутаиси, Боржомского дворца и Гелатского монастыря, Жордания безуспешно попытался дозвониться в Москву.

17 и 18 марта Жордания отправил адъютанта и военного министра Григола Лордкипанидзе в Кутаиси на переговоры с тремя большевиками: шурином Сталина Алешей Сванидзе, закадычным другом Сталина Авелем Енукидзе и будущим первым секретарем Закавказской коммунистической партии Мамиа Орахелашвили[303]. Тройка потребовала от меньшевиков капитуляции. Лордкипанидзе отказался. Но обе стороны были заинтересованы в том, чтобы турки, уже захватившие Артвин и Ардаган, не вторглись в Батуми. Город был нужен Лордкипанидзе, чтобы эвакуировать в Европу правительство; большевикам — чтобы привезти из России подкрепления. Меньшевики согласились впустить в Батуми Красную армию как дружественную силу, изгоняющую турок, но железные дороги за сто километров до Батуми пока останутся в руках меньшевиков, хотя они дадут большевистской коннице командира Жлобы нужные вагоны и освободят всех большевиков, заключенных в батумской тюрьме (среди которых был Серго Кавтарадзе, самый договечный дипломат при Сталине). Большевики в ответ якобы обещали, что покаявшиеся меньшевики смогут участвовать в новом грузинском правительстве и получить амнистию за предыдущие должностные действия.

На самом деле Красную армию в Батуми можно было не приглашать: генерал Мазниашвили сам уже вытеснил турецкий авангард. Грузинские меньшевики теперь пользовались благосклонностью влиятельного француза Аристида Бриана, ставшего премьер-министром и министром иностранных дел: три французских крейсера обстреливали большевиков на Черноморском побережье около Поти, так что меньшевики смогли благополучно уплыть. 11 марта французский крейсер Эрнест Ренан увез правительственные архивы и церковные и музейные сокровища (несмотря на то, что Енукидзе наложил запрет на их вывоз), которые в Стамбуле перегрузили на госпитальный корабль, плывущий в Марсель. Правительство, военные и несколько простых граждан сели на два французских и один итальянский корабль и высадились в Стамбуле.

Последним делом независимой Грузии явилось принятие в Батуми 21 февраля конституции уже мертвого государства. Через четыре дня Серго Орджоникидзе отправил из Баку телеграмму на имя Ленина: «Над Тифлисом веет красное знамя советской власти. Да здравствует советская Грузия!»[304] Улицы Тбилиси опустели: люди шли потоком на юг, на поля битвы Коджори и Табахмелы, откуда привозили мертвецов на похороны. Надгробные речи читал патриарх Леонид. Чека атаковала вдов и сирот, а пока толпа отбивалась от чекистов, красноармейцы грабили лавки и дома голодающей столицы.

17 марта турки в очередной раз попытались захватить Батуми: 10000 грузин без труда изгнали 2000 турок. Некоторые грузинские офицеры, например генерал Мазниашвили, остались в Батуми, чтобы потом предложить свои услуги советской власти. На следующий день в Батуми вступила Красная армия, и 22 марта турки согласились на переговоры.