16 Русское завоевание Картли-Кахетии

24 июля 1783 года генерал Павел Потемкин (двоюродный брат фаворита Екатерины II, Григория Потемкина), царевич Иоанэ и посол Гарсеван Чавчавадзе подписали в Георгиевске трактат[187]. Трактат состоял из тринадцати главных артикулов, четырех «сепаратных» артикулов и текста «клятвенного обещания на верность Е. И.В. Самодержице всероссийской и на признание покровительства и верховной власти всероссийских императоров над царями карталинскими и кахетинскими». В первом артикуле «царь карталинский и кахетинский… навсегда отрицается от всякого вассальства… от Персии или иной державы»; во втором артикуле «Е. В. дает императорское свое ручательство на сохранение це— лости настоящих владений» Эреклэ. Третий артикул, чреватый тяжелыми последствиями, постановил, что «помянутые цари, вступая наследственно на царство их, имеют тотчас извещать о том российскому двору, испрашивая… подтверждения». Еще тяжелее будут последствия четвертого артикула, запрещающего грузинским царям «иметь сношения с окрестными владетелями», или отвечать на их письма, не посоветовавшись «с главным пограничным начальником и с министром Е. И. В.». Пятый артикул разрешал обмен послами-«резидентами». Шестой артикул, особенно важный для Эреклэ, подразумевал, что враг Грузии будет и врагом России, что наследников Эреклэ Россия будет «охранять беспременно на царстве» и что Россия обещает «власть со внутренним управлением спряженную, суд и расправу и сбор податей предоставить его светлости царю [Эреклэ]».

Остальные артикулы были явно невыгодны для Картли-Кахетии. Согласно седьмому, Эреклэ и его наследники обещали быть «всегда готовыми на службу Е. В. с войсками своими», удовлетворять требованиям российских начальников, повышать людей в ранге за заслуги перед Российской империей. Восьмой артикул подчинил католикоса-патриарха Святейшему синоду «в осьмой степени, именно после Тобольского», а судьбу грузинской автокефалии предоставил решить еще несоставленному «особливому артикулу».

Последние артикулы обещали феодалам Картли и Кахетии, по списку, представленному Эреклэ, равенство с русскими дворянами, всем уроженцам Картли и Кахетии свободу передвижения по России, грузинским купцам свободу отправлять свои товары в Россию (если русским купцам в Грузии будут давать такой же «проезд»), и репатриацию военнопленным, оплатившим выкуп и дорожные расходы. Договор сделался «на вечные времена», и ратификации должны «разменены быть в шесть месяцев от подписания».

Сепаратные, то есть тайные, артикулы назначили посредником между царями Эреклэ II и Соломоном I Екатерину II, обещали содержать в Картли «два полных батальона пехоты с четырьмя пушками… за положенную в штатах цену». На случай войны всеми войсками будет командовать русский «пограничный начальник». Настоящей приманкой оказался последний сепаратный артикул: российское старание «пособием оружия, а в случае мира настоянием о возвращении земель и мест, издавна к царству Карталинскому и Кахетинскому принадлежавших».

Трактат на самом деле придумал молодой «вице-канцлер» царя Эреклэ, Соломон Леонидзе. Внук лезгина, сын кахетинского священника, зять ксанского князя, Леонидзе блестяще знал языки и был очень красноречив. Но каверзные подробности в трактат вложил сам Григорий Потемкин, и, хотя российская сторона в переносном смысле в 1801 году разорвала трактат на клочки, он все-таки остался самым роковым документом, когда-либо подписанным грузинским царем. Многие грузины видели в трактате нарушение суверенитета намного более серьезное, чем даже требования иранских шахов. Запрет на независимую иностранную политику, в то время как согласие или помощь шли из России в Закавказье несколько месяцев, обрек Эреклэ на безнаказанные нашествия со стороны Турции либо Ирана, а артикул, касающийся церкви, мог положить конец тысячелетней независимости грузинского православия. Состояние перевалов через Кавказ исключало осуществление быстрой военной помощи от России. Эреклэ, без сомнения, сознавал, что попал в западню: уже в 1774 году (24 августа) он писал графу Панину: «Теперь турки, разиня рты свои, как змеи, окружают нас, персияне, как свирепые львы, смотрят на нас, а лезгинцы острят зубы свои против нас, как голодные волки»[188]. Эреклэ хорошо знал, как Екатерина разделила и уничтожила Польшу. Но они с Гарсеваном Чавчавадзе и Соломоном Леонидзе были убеждены, что не подписать трактат было нельзя, так как в любом случае Россия обязательно завоевала бы Кавказ, Черное и Каспийское моря. Картли и Кахетия не могли не принять сторону победителей. К тому же через Россию откроется дверь в Европу.

В 1783 году Екатерина еще не решила, защитить или отменить власть Эреклэ: она стремилась, пока Иран не оправился, а Турция была связана мирным договором 1774 года, включить Грузию в «греческий проект», составленный Россией и Австрией, чтобы оттеснить оттоманов в Анатолию. Если бы не опасность взбудоражить Турцию, Екатерина распространила бы артикулы трактата и на Имеретию.

В самом начале трактат казался благотворным: в ноябре 1783 года Фетх Али-хан передал русским соперника Эреклэ, царевича Александрэ Бакарисдзе. В январе следующего года в Тбилиси вошли два русских батальона: звонили церковные колокола, из пушек был дан 101 залп. Трактат был ратифицирован, и Эреклэ передал России список всех грузинских дворян. Павел Потемкин спросил Эреклэ, не хочет ли он расширить свои границы до Каспийского моря, и в сентябре 1784 года приехал сам, чтобы осмотреть этот будущий «театр военных действий». Англия и Франция, как Турция и Иран, были встревожены распространением русского влияния, но пока громко не реагировали. Однако отрицательные последствия уже стали заметны: Турция предупредила Эреклэ, что он не должен позволять русским нападать на Ахалцихе, и начала нанимать лезгин, чтобы оттеснять русских. На юго-востоке от Кахетии, в Чар-Белакани, лезгины и другие дагестанцы уже считали Картли, Кахетию и Россию одним и тем же врагом: участились набеги и похищения.

Стабильность Имеретии закончилась, когда в июне 1784 года скоропостижно умер царь Соломон I. Наследник, внук Эреклэ II Давит Арчилисдзе, был еще малолетним. Престол поэтому предложили не ему, а временно Давиту Гиоргисдзе, двоюродному брату Соломона. Как Давит Арчилисдзе, Давит Гиоргисдзе жил в Картли, но не у Эреклэ при дворе. Эреклэ попросил полковника Бурнашева, русского резидента, добиться от Давита Гиоргисдзе клятвы, что он отречется от престола и от казенных земель в 1789 году, когда наследник, внук Эреклэ, станет взрослым. Давит Гиоргисдзе с большим трудом удерживал власть: ему приходилось подкупать феодалов, уступать Мингрелии пограничные территории и подавлять крестьян, убивавших царских податных инспекторов за вымогательство. Давит восстановил упраздненное Рачинское княжество и назначил князем Рачинским собственного племянника. Давит раздражал Эреклэ своей независимой политикой: он выдал овдовевшую тещу за сына Гиорги гуриели и отдал Гурии, в виде приданого, большую территорию. Продолжив политику Соломона I, Давит навлек на себя ненависть оттоманов: ахалцихский паша, которому поручили признать царем Имеретии Каихосро Абашидзе и помочь ему убить Давита, отправил на границу войска и укрепил турецкие гарнизоны в Сухуме, Поти и Батуме. Полковник Бурнашев убеждал Давита наброситься на турок, но новый царь не хотел, чтобы имеретинцы стали русским пушечным мясом.

В сентябре Давит отправил в Россию католикоса Максимэ, чтобы просить защиты от внутренних и внешних врагов. В Константинополе русские дипломаты напрасно уговаривали турок не поддерживать Каихосро Абашидзе: турки отступили только тогда, когда царь Эреклэ с русскими войсками, как туркам показалось, должны были вот-вот выручить Давита. В декабре настала очередь мингрелов: Турция блокировала все побережье, и Кациа Дадиани воззвал к Петербургу о помощи. Турки вновь отступили, но тогда дагестанцы под властью Омар-хана пересекли Картли и опустошили Нижнюю Имеретию. Наконец в октябре 1785 года Россия заявила протест, турки бросили свою марионетку, Каихосро Абашидзе, и Давиту Гиоргисдзе удалось помириться с некоторыми врагами, а других изгнать в Ахалцихе. В январе 1786 года лезгинских и турецких захватчиков заживо сожгли в их крепостях. Тем не менее Омар-хан угрожал Имеретии новой войной, если Давит не отдаст тела лезгин, лошадей и оружие. И внутри Имеретии не было мира: в июле 1786 года голодающие крестьяне опять взбунтовались.

В июле 1787 года Давит отправил в Россию поэта-дипломата Бесики Габашвили, якобы на переговоры (Бесики, судя по слухам, был на самом деле любовником царицы Аны Капланишвили, жены Давита). Бесики застрял в Украине до 1789 года, когда русские наконец разрешили ему отправиться в Петербург[189]. Уже в августе 1787 года вспыхнула война, и турки вторглись в Имеретию. Давиту пришлось сдаться, так как Эреклэ уже заключил с Турцией, несмотря на запреты трактата, договор о ненападении. В 1788 году Давиту пришлось сразиться с новым Дадиани, Григолом, которому Эреклэ помог победить. Когда Россия собиралась объявить Турции войну, она помогла Давиту только тем, что потребовала, чтобы ахалцихский паша оставил его и царя Эреклэ в покое. В 1789 году отчаявшийся Давит уступил, как обещал, престол Давиту Арчилисдзе, внуку Эреклэ. Этот Давит переименовался в Соломона II и заключил с Эреклэ договор о взаимной помощи, очень похожий на трактат. В 1791 году католикос Антон II, сын Эреклэ, усмирил имеретинских феодалов, и Давит Гиоргисдзе примирился со своим понижением: он стал царевичем и отдал Соломону II своего сына в заложники.

В марте 1785 года вблизи Сурами русские войска помогли Эреклэ поймать 600 лезгин, но главным врагом русские считали чеченский джихад, поддержанный турками, который угрожал всему высокогорному Кавказу. Артиллерия Эреклэ не справлялась с подвижными дагестанцами, и он решил подкупить Омар-хана ежегодной данью в 5000 рублей, которые ему приносил новый налог салеко («для лезгин»). Со своей стороны, Павел Потемкин подкупил Омар-хана, заплатив ему 4000 рублей, чтобы он не трогал картлийские медные шахты, охранявшиеся русскими солдатами. Новые налоги — салеко и сарусо («для русских»), то есть 30000 рублей на провиант для русских войск, — довели крестьян до нищенства, и в 1786 году кахетинские феодалы попросили у Эреклэ военной помощи, чтобы подавить крестьянские мятежи.

Уже в 1785 году русский резидент в Тбилиси, полковник Бурнашев, докладывал, что положение царства Эреклэ стало безвыходным: ездить по дорогам купцам опасно; население пряталось от дагестанских набегов, сборщиков податей и военных вербовщиков. Мусульманские ханства, например Гянджа, раньше вассалы Эреклэ, теперь тяготели к туркам. Даже христианские армяне боялись последствий русского протектората. Грузинская регулярная армия, созданная цесаревичем Леваном, начала распадаться в 1781 году после смерти Левана. Напрасно Эреклэ умолял русских прислать больше войск. Сражаться против дагестанцев и против ханств, особенно под русским командованием, стоило так дорого, что вся экономика Картли-Кахетии была подорвана. Положение усугубилось в 1787 году, когда началась Русско-турецкая война, и, нарушив трактат, полковник Бурнашев отвел своих солдат в Чечню, чтобы бороться с джихадом шейха Мансура. Подвергнутый Екатериной II такому же предательству, как Вахтанг VI в 1724 году Петром Великим, Эреклэ очутился в уязвимом положении. Турция требовала, чтобы Россия отказалась от суверенитета над Восточной Грузией, и Россия, решив, что сохранить Крым важнее, чем Закавказье, посоветовала Эреклэ самому разобраться со своими враждебными соседями.

Эреклэ пожаловался генералу Потемкину, что стал «посмешищем всех наших врагов», что задается вопросом, не истек ли срок действия трактата? Вице-канцлер Соломон Леонидзе и зять царя генерал Давит Орбелиани считали, что пора помириться и с Турцией, и с Ираном. Иранский воевода Астрабада, евнух Ага Мохаммед-хан (который в 1794 г. станет шахом) якобы был готов установить дружеские отношения, так как ему нужна была русская поддержка его претензий на престол. Эреклэ быстро договорился с Оттоманской империей, хотя турки сначала требовали, чтобы Эреклэ порвал с Россией, уступил им Армению и отдал в заложники двух сыновей. Некоторые оттоманские дипломаты выражали мнение, что лучше поддерживать Эреклэ, чем угрожать ему, чтобы не пускать Россию в Закавказье[190]. Турция, сосредоточив свои силы на борьбе с египетскими мамелюками, добивалась мира на Востоке. Тем временем Эреклэ попытался найти общий язык с иранским шахом Фетхом Али, что спровоцировало набеги дагестанского вождя Омар-хана. Но дипломатическая переориентация позволила Эреклэ выиграть время.

Вскоре он получил предложение от Сулейман-паши (потомка самцхийских атабагов) в Ахалцихе. Сулейман-паша был обеспокоен буйными и дорого обходящимися лезгинами, которых он приютил, когда пересекал Картли с севера (у лезгин были тайные лесные тропинки от Дагестана до Ахалцихе): во время мира между Турцией и Россией паше приходилось обуздывать лезгин, он опасался быть уволенным, если они нарушат мир; но каждый конный лезгин стоил в месяц пять рублей серебром и пользовался неограниченным правом грабежа. В сентябре 1786 года, когда Эреклэ поручился, что больше не впустит русские войска в Закавказье, Сулейман в обмен пообещал, что оттоманские войска не будут больше переступать границу. Этот договор оставался в силе до 1791 года: следующий паша Исхак даже взял у Эреклэ солдат-христиан, чтобы сокрушить лезгин, несмотря на то что чылдырские мусульмане пришли в ужас оттого, что паша с помощью христиан борется с мусульманами. Обещания Эреклэ оказались опасным маневром: договор с турками якобы нарушил трактат, хотя Эреклэ оправдывался тем, что Россия отказывала ему в поддержке.

Грузинские феодалы часто винили Эреклэ в том, что он слишком торопливо принял русские условия. В августе 1787 года Эреклэ сам пожаловался послу Гарсевану Чавчавадзе: «Кому обращусь и повем мою печаль? Пойду к оттоманам, помогут ли мне? Пойду к кызылбашам, пожалеют ли? Пойду к дагестанцам, примут ли меня?»[191] Но с противниками пришлось считаться: Эреклэ призвал на совет царевича Гиорги и уже больного католикоса Антона I, а затем отправил в Ахалцихе и Исфахан посланников (русским Эреклэ объяснил, что посланник ехал в Исфахан повидаться с родственниками).

Отзывчивость и терпимость ахалцихского паши поощрили Эреклэ и его внука Соломона II составить план объединения, к которому Эреклэ привлек кутаисского и гелатского епископов с представителями Гурии, Мингрелии и Имеретии. В 1789 году картли-кахетинский дарбази проголосовал за непосредственное объединение; наследник Гиорги красноречиво объяснял, как опасно разъединение для страны. Но Дареджан, вторая жена Эреклэ, не любила пасынка Гиорги и хотела, чтоб Соломон II, ее внук по дочери, царствовал дальше в Имеретии. Эреклэ подчинился Дареджан и ее клике (воевать за территорию он любил, но семейных распрей не выносил). Поэтому Имеретия и Картли-Кахетия остались отдельными царствами, хотя в 1790 году Соломон Леонидзе набросал черновик трактата между Имеретией и Картли-Кахетией.

Обстановка ухудшилась. В 1789 году кахетинские крестьяне, обездоленные налогами и войной, восстали, потребовав смены царя и прекращения вымогательства со стороны многочисленных детей Эреклэ, отбиравших у них пшеницу, коров и вино. Россия предложила Эреклэ всего 1000 тонн железа, 25 тонн свинца и 50 тонн жести, которые он продаст, чтобы оплатить выкуп людей, похищенных дагестанцами.

Грузию еще раз предали Русско-турецким мирным договором 1791 года, по которому Екатерина II даже вызвалась покинуть Закавказье, если турки признают Россию как защитницу христиан. В Яссах, тогда на оттоманско-российской границе, Бесики Габашвили защищал интересы Соломона II, но, не получив ни одной уступки, умер от лихорадки (через несколько недель умер и Григорий Потемкин). Таким образом, ни словом не обмолвившись о трактате и отдав Имеретию под оттоманский суверенитет, Россия оставила за собой Крым и левый берег Днестра.

В том же году царь Эреклэ II повторил ошибку Давита IV Строителя: по настоянию второй жены Дареджан он подписал завещание, по которому старший сын Гиорги обязался после смерти передать престол не своему сыну, а сводному брату Юлону, старшему сыну Дареджан, при условии, что Юлон «окажется достойным». Тем временем назрел кризис: став шахом, Ага Мохаммед-хан искал у Эреклэ уже не дружбы, а территории. Впервые за четыре столетия Оттоманская империя безоговорочно признала права Ирана на Картли-Кахетию. Русский генерал Иван Васильевич Гудович в 1792 году уже предупредил Эреклэ, что в случае иранского нашествия он получит только дипломатическую поддержку. Теперь турки, почуяв, что Картли-Кахетия ослабла, подстрекали единоверцев-суннитов в Дагестане и в Карабахе наброситься на Эреклэ. Екатерина II просто отказывалась принимать грузинского посла вплоть до 1794 года, когда Ага Мохаммед-хан уже открыто готовил вторжение. Напрасно Эреклэ отремонтировал дорогу через Крестовый перевал и просил прислать 3000 русских солдат. В июне 1795 года Ага Мохаммед-хан сражался с царевичем Александрэ в Карабахе, и армянские беженцы потоком текли в Картли. В августе хан с 70-тысячным войском перешел Аракс и, оборвав осаду Еревана, пошел прямо на Картли.

В сентябре 1795 года Эреклэ получил от Ага Мохаммед-хана ультиматум: «Ныне и Ваше Высочество знает, что в продолжение этих ста поколений Вы были подвластны Ирану; теперь же с удивлением изволим мы сказать, что Вы примкнули к русским, у которых нет других задач, как торговать в Иране и дело которых только торговля. Вы человек девятидесяти лет и такие вещи допускаете: привели неверных, соединились с ними и даете им волю! Хотя Ваша вера и наша неодинаковы и различны, но Вы всегда имели связь с Ираном. В Иране много татар, грузин, армян, неверных и других религий; поэтому следует, чтобы Вы постыдились пред всеми и не допустили этого дела. В прошлом году Вы заставили меня погубить нескольких грузин, хотя мы совершенно не желали, чтобы наши подданные погибли нашею же рукою. Теперь по милости Бога, силой Которого мы достигли столь большого величия, верность заключается в следующем: ныне великая наша воля, чтобы Вы, как умный человек, бросили такого рода дело, так как в этом и желание страны, и порвали бы связь с русскими. Если приказанное не исполните, то в это короткое время совершим поход на Грузию, прольем вместе русскую и грузинскую кровь и из нее создадим реки наподобие Куры. Так как следовало известить Вас об этом, для этого мы Вам написали сей фирман, чтобы Вы не ослушались нашего приказания и познали свое положение»[192].

Не добившись толка от советников, Эреклэ оставил ультиматум без ответа, но отправил в Петербург курьеров и призывы на помощь. Пока генерал Гудович, получивший приказ не «впутываться в расходы или хлопоты», сидел в Георгиевске и даже принимал подарки от Ага Мохаммед-хана, цари Эреклэ и Соломон вместе с отрядом имеретинцев шли на юг, чтобы опередить иранцев. Грузины опоздали: армянский католикос уже заплатил хану 100000 рублей за мир, и половина иранской армии собиралась напасть на 5000 грузин. На короткое время грузинам удалось задержать иранское вступление под Тбилиси. Почти все грузинские разведчики погибли, но грузины смогли заманить иранцев в ущелье Куры, где артиллерия царевича Давита истребила авангард. Однако царевич Гиорги прислал всего лишь половину своих 4000 кахетинцев, и 11 сентября в утреннем тумане иранцы, сообразив, как мало сил у врага, набросились со всех сторон. Соломон привел 4000 имеретинцев, но из них только 300 участвовали в бою: остальные решили, разграбив местность, вернуться домой. Иранцы потеряли 13000 человек, одну треть армии; грузины — 4000, почти всю армию. Погибло триста горцев из долины Арагви, погиб и командир грузинской артиллерии. Семидесятипятилетний Эреклэ все еще рубил саблей вражескую пехоту, когда внук Иоане выручил его и его коня. В тот день сгорел Тбилиси: те, кто не убежал, подверглись резне или порабощению (купцы тремя днями раньше загрузили товарами арбы и уехали). За три дня превратились в прах все труды последних пятидесяти лет — исчезли школы, библиотеки, типография, военные и гражданские учреждения; были осквернены и сровняны с землей церкви и дворцы. Царские регалии были украдены. На улицах валялось 20000 трупов, а те, кто уцелел, умирали от голода и эпидемий. Остатки грузинской армии бежали вверх по долине Арагви; иранцев, которые гнались за ними, остановили триста лютых воинов-хевсур. Эреклэ собрал еще других горцев, попросил сына Гиорги прислать несколько сотен кахетинцев и попытался пойти на переговоры с иранцами, но хан уже вернулся в Тбилиси, откуда 21 сентября он уехал, вместе с 16000 пленниками. На царя напала глубокая тоска: одетый в старый тулуп, он долго сидел лицом к стене в горной крепости; оттуда он поехал жить в Телави, так как он не пережил бы вида рузрушенного Тбилиси. Генералу Гудовичу он слал горькие упреки.

Русский престиж и в самом деле понес сильный ущерб: за несколько дней иранский воевода превратил их вассальное царство в щебень. Современники Эреклэ, как и не один сегодняшний историк, подозревали, что Екатерина II нарочно бросила Эреклэ на растерзание, чтобы потом легко присоединить совершенно изнуренную страну. В декабре два русских батальона наконец перешли Крестовый перевал, когда Ага Мохаммед-хан уже разбирался с мятежниками далеко от Грузии, в Хорасане. Без всякого сопротивления русские и грузинские войска добрались до Каспийского моря и отвоевали Гянджу. 6 ноября 1796 года умерла Екатерина Великая, и ее сын Павел сразу отменил как можно больше ее решений. И опять Эреклэ был покинут в беде: генерал Гудович получил приказ обращаться с ним всего лишь как «с возможным врагом наших врагов». Гарсеван Чавчавадзе, предостерегши Гудовича, что Ага Мохаммед-хан может вскоре вернуться, смог отложить отступление русских, но Гудович не помешал Ага Мохаммед-хану захватить Ереван и Карабах. 6 июня 1797 года Ага Мохаммед-хана убил его адъютант Садек-Андреа, грузин по происхождению, которого хан собирался казнить, и тогда Эреклэ удалось отвоевать кое-что из потерянного. Но осенью этого года русские наконец отступили и лишили Картли-Кахетию финансовой поддержки, тем не менее настояв на том, чтобы Эреклэ продолжал соблюдать каждый артикул трактата, который сами русские так катастрофично нарушали. Эреклэ был парализован и с политической, и с военной точек зрения.

Картли-Кахетия перестала быть жизнеспособной: население сократилось вдвое и составляло около двухсот тысяч[193]. Крестьян стало так мало, что они больше не могли кормить ни многочисленную царскую семью, ни знать, ни достаточно большую для защиты такой территории армию. 11 января 1798 года умер Эреклэ. Его сын, Гиорги XII, был слезливым, нерешительным чистоплюем и болел подагрой. Как говорил его зять, князь Вахтанг Орбелиани, Гиорги «посвящал государственным делам не больше трех часов в день, а остальное время молился или ел и пил, пока его не вырвет или пока он не заснет»[194]. Но более решительные члены царской семьи — мачеха Гиорги XII, Дареджан, и сводные братья нового царя Юлон, Парнаоз и Александрэ — очутились в полной изоляции (Юлона уже увезли в Россию, чтобы грузины не сопротивлялись русским планам). Если бы Гиорги XII сумел проявить твердость, а Эреклэ не осложнил престолонаследие, Картли-Кахетия могла бы воскреснуть. Благодаря наполеоновскому завоеванию Египта Турция и Россия помирились, и Имеретия с Ахалцихе могли бы, объединившись с Картли-Кахетией, создать жизнеспособное государство.

Но все внимание Гиорги XII сосредоточилось на отмене завещания Эреклэ, чтобы объявить наследником сына Гиорги, Давита, человека еще более неумелого. В 1799 году российский царь Павел дал свое согласие на изменение престолонаследия, но Багратионы были большей частью возмущены. Картли раскололась на четыре фракции: сторонников сына Гиорги Давита, сторонников сводного брата царя Юлона, сторонников (особенно армяне) полного присоединения к России и сторонников возобновления традиционных связей с Ираном и разрыва с Россией.

Царь Павел, отправив в Тбилиси в ноябре 1799 года егерский полк и «советника» Петра Ивановича Коваленского, отмел все возражения и прения. Под ясным небом 10000 тбилисцев, включая стоявших на балконах и крышах женщин, одетых в белое, смотрели, как их «освободители» вступали в город под пальбу пушек и звон колоколов. Кахетинские деревни соперничали друг с другом, чтобы расквартировать русских солдат. Все были убеждены, что после десятилетий войны мир установился навсегда.

Хотя Имеретия в отличие от Картли-Кахетии не подвергалась вторжению, положение страны в 1790-х годах не улучшалось. Соломону II приходилось бороться с бывшим регентом Давитом Гиоргисдзе и с Григолом Дадиани. Похитив у Давита жену Ану и сына Константинэ, Соломон вынудил бывшего регента дать клятву верности. Тем не менее Соломон заточил Константинэ, а Ана спаслась от верной смерти, убежав лесными тропинками в Картли, где ее нашли в Сурами русские гренадеры. (Оттуда бывшую царицу переслали в Петербург, а сына Константинэ, несмотря на усилия царя Александра I, вырвали из когтей Соломона только в 1804 г.) Сам Давит умер в Ахалцихе в январе 1795 года, и Соломон расправился со вторым врагом, заменив Григола Дадиани его братом Манучаром. Но на имеретинский престол теперь претендовали другие: Гиорги, незаконнорожденный сын Соломона I, женившись на гурийской княжне, племяннице гелатского епископа, пользовался поддержкой свергнутого Григола Дадиани. Постоянные распри мингрельских, гурийских и имеретинских фракций до такой степени надоели западногрузинской знати, что группа феодалов попросила Россию присоединить к себе всю Западную Грузию. Самый пламенный русофил, Григол Дадиани, надеялся, что Россия защитит его от Соломона II: Екатерина II наградила Григола орденом Александра Невского. Каихосро, регент гуриели, такой же русофил, начал преобразовывать Гурию, созвав церковные и мирские соборы, пригрозив работорговцам казнью и отобрав замки у туркофилов: однажды Каихосро отправил к непослушному феодалу его приемного отца, который выманил феодала из замка, чтобы его застрелили[195]. Россия была заинтересована в присоединении прибрежных городов Мингрелии и Гурии, куда турецкие гарнизоны посторонних не пускали. Но, чтобы не взбудоражить турок, Россия отправила в Западную Грузию не войска, а лишь разведчика, который должен был прозондировать настроение народа.

Картли-Кахетия полюбила Россию в ноябре 1800 года, когда благодаря общим усилиям дагестанцы Омар-хана потерпели окончательное поражение. В том же месяце Павел отправил в Тбилиси генерала Карла Федоровича Кнорринга, такого же доброго толстяка, как Гиорги XII: он быстро стал для картли-кахетинского царя другом и исполнителем. Гиорги XII перестал слушаться своего советника Соломона Леонидзе, настаивавшего, чтобы русские выполнили условия трактата. Гиорги вел себя как проситель: от Павла он добивался ежегодной субсидии, 30000 крепостных и для сводных братьев пенсий и русских поместий. Для Гиорги XII было бы достаточно, если бы Багратидов признали просто номинальными монархами. Имеретинский царь Соломон II возмутился, когда узнал, как дешево дядя Гиорги продавал их наследственные царские права, и пожаловался: «Царский дом принадлежит и мне!»

28 декабря 1800 года, несмотря на русские лекарства и заботы петербургского врача Гирциуса, Гиорги умер от грудной жабы. Если верить переводчику генерала Кнорринга, на смертном одре Гиорги доверил России свое царство; если верить духовникам Гиорги, он настаивал, чтобы на царство венчали его сына Давита[196]. В любом случае, не уведомив грузинских посланников, царь Павел уже составил манифест, гласящий, что после смерти Гиорги XII не будет ни наследника, ни коронации, а Картли-Кахетией будет управлять Российское государство. Павел надеялся, что манифест успеют доставить в Тбилиси, пока Гиорги еще будет в состоянии подтвердить его царской санкцией. Кнорринг боялся объявить упразднение Картли-Кахетинского царства, не предупредив царевичей, зимой, когда русские войска еще не могли перейти Крестовый перевал. Командующий русскими войсками в Грузии, генерал-майор Иван Петрович Лазарев, не колебался: 29 декабря он призвал всю местную знать в собор Сиони, чтобы услышать русскую версию завещания Гиорги. Соломон Леонидзе, громко кричавший по-грузински: «Лазарев поздравляет царя Давита XII со вступлением на престол!», прервал казенного переводчика. Леонидзе арестовали, но ему удалось улизнуть и добраться до Имеретии, где он предупредил царя Соломона II.

8 января 1801 года два картлийских посланника вернулись из Петербурга и объявили Давита «царем, подлежащим подтверждению российского царя». Давит отправил их в Россию за инвеститурой, но процесс аннексии неумолимо продолжался. К 18 января Картли-Кахетия стала русской губернией[197]; 11 марта генерал Кнорринг, назначенный генерал-губернатором, издал тайный приказ выдворить в Европейскую Россию всех Багратионов мужского пола (и многих женского пола). К ужасу нового правительства, Багратионов насчиталось больше восьмидесяти, и выдворение надо было организовать без их ведома. Венец и скипетр Гиорги XII замкнули в Мцхете и потом положили в Московский Кремль, но вдовствующей царице Мариам разрешили хранить царские меч и мантию.

Назначение Кнорринга совпало с убийством Павла I. Иронией судьбы главой петербургских цареубийц оказался обрусевший грузин князь Яшвиль, но он убивал, чтобы спасти от сумасбродного царя не Грузию, а Россию. Новый царь Александр I, несмотря на разногласия с отцом, был так же твердо убежден, что Картли-Кахетию надо упразднить, хотя двое министров, графы Воронцов и Кочубей, сомневались, нужно или даже законно ли одностороннее «согласованное» присоединение. Когда Кнорринг вернулся в Тбилиси, он «сверг» некоронованного Давита и назначил генерал-майора Лазарева временным губернатором новой губернии. В сентябре 1801 года, когда прибыло достаточно русских войск, чтобы подавить возможные беспорядки, тбилисскому населению был зачитан манифест Александра I: «Не для приращения сил, не для корысти, не для распространения пределов и так уже обширнейшей в свете империи приемлем Мы на себя бремя управления царства Грузинского. Единое достоинство, единая честь и человечество налагают на Нас священный долг, вняв молению страждущих, в отвращение их скорбей, учредить в Грузии правление, которое могло бы утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность и дать каждому защиту закона»[198].

Грузинские посланники жаловались, что с них «сорвали уважение и доверие», и просили, чтобы Картли-Кахетией управляли, по крайней мере, грузины, а не русские чиновники. Но в последнюю среду перед Пасхой, 12 апреля 1802 года, манифест был повторно зачитан знати, собравшейся в Сионском соборе, и там же в субботу, перед пасхальной всенощной окруженные до зубов вооруженными русскими солдатами феодалы поклялись в верности российскому царю.

Обе вдовствующие царицы — Дареджан и Мариам — заявили протесты; генерал-майор Лазарев не обращал на них внимания, а мятежных князей Мачабели и Амилахвари арестовал. В то же время Лазареву поручили как можно энергичнее обращать нехристианских горцев в православие, вести кампанию, чтобы открыть дорогу из Тбилиси на Черное море в Поти и на Каспийское море в Баку, пополнять население Картли-Кахетии переселением туда русских и армян и, наконец, искать источники доходов, чтобы новая губерния стала самоокупаемой и способной содержать русскую армию.

В новоиспеченном «правительстве» Кнорринг стал главнокомандующим всем Закавказьем, Коваленский — первым министром, а избранные грузины — советниками и переводчиками. Правительство состояло из четырех экспедиций: исполнительной, гражданской, уголовной и финансовой. Новая «губерния» была разделена на пять уездов, и в каждом уезде появилось по одному (ненавистному) капитану-исправнику с примитивным судом и отдельными ведомствами для армянских и азербайджанских дел. Единственным языком правосудия и администрации стал русский, хотя 95 % населения не понимало на нем ни слова. Тем не менее к гражданским делам и мелким уголовным делам продолжали применять кодекс Вахтанга VI 1724 года, несмотря на то что на русский язык его еще не перевели. Грузинских феодалов лишили наследственных прав на такие доходные места, как должность моурави (провинциального губернатора), и ущемили некоторые права по отношению к крепостным. Перевернув вверх дном всю Картли-Кахетию, Кнорринг уехал в Георгиевск, и новым уделом начали повелевать и злоупотреблять задорный генерал-майор Лазарев и корыстный Коваленский. Как говорил невенчанный царь Давит, Грузией теперь управляли «четыре плута и один дурак»[199].

Лазарев и Коваленский не справлялись: чтобы хранить тайну от грузин, им приходилось переписываться по-немецки. Лазарев заразился чесоткой и клялся, что примет любую должность, лишь бы больше не видеть Тбилиси. Багратионы открыто бунтовали. Обе вдовствующие царицы остались без доходов и без слуг. Царица Дареджан винила Кнорринга в том, что в 1795 году разгромили Тбилиси, пасынка Гиорги — что урезал ее пособия, а его сына Давита — что пособия отменил. Она подняла в атаку всех шестерых сыновей — Юлона, Вахтанга, католикоса Антона II, Мириана, Александрэ и Парнаоза. Мириан остался верноподданым русским офицером, а Юлон, Вахтанг и Парнаоз подготовились к партизанской войне, чтобы русские соблюдали артикулы трактата и венчали Юлона на царство. Изо всех детей Эреклэ II Александрэ оказался самым опасным для России: в июне 1800 года он убежал сначала в Карс, а оттуда в Иран. Объявленный государственным изменником и вне закона, он начал тридцатилетнюю кампанию сопротивления. Но самым неумолимым сыном Эреклэ оказался католикос Антон II, возглавлявший дорогую всем грузинам автокефальную церковь, которую Россия решила полностью упразднить. Понадобилось десять лет, чтобы сфабриковать достаточно веских обвинений в присвоении церковных земель и выдворить Антона II в Нижний Новгород. Русские часовые, с разрешения Гиорги XII, с самого начала окружали дворец царицы Дареджан, чтобы она, Юлон, Вахтанг и Парнаоз не уезжали из Тбилиси. Но Кнорринг не мог перехватывать всю «изменническую» переписку, которую Дареджан и ее сыновья вели с имеретинским царем Соломоном II и с разными азербайджанскими и иранскими эмирами.

Царская семья, расколотая домашними раздорами, уже не пользовалась популярностью среди народа. Эленэ, жену невенчанного царя Давита, недолюбливали, потому что она была армянкой и якобы скрягой. Из старших царевичей двое, Мириан и Иоанэ, служили в русской армии, а Юлон и Парнаоз, набросившись на сторонников сводного брата Давита, разорили осетинские поместья. Младшие дети Гиорги XII от второй жены никому не грозили и ничего не сулили.

Тбилисские купцы, отказывавшиеся продавать русским провиант ниже стоимости и обменивавшие по очень плохому курсу русские рубли, даже золотые червонцы, на грузинские серебряные абазы, тоже заявляли протесты. Кнорринг и Коваленский не знали, как обращаться с феодалами, лишенными понятия о гражданской службе, и с крестьянством, выращивавшим не больше хлеба и фруктов, чем нужно для проживания и оплаты податей, и предпочитавшим нищенство честному труду. Лазарев и Коваленский брезговали грузинами, «die hiesigen Dummkopfe» (местными дураками)[200]. Переписывать население они боялись по причине возможного мятежа: они прикинули, что население Картли-Кахетии в 1802 году должно насчитывать 160000 человек и способно поставлять только 20000 солдат. Государственные доходы — всего лишь 100000 рублей от таможенной пошлины и 20000 от медной руды — не покрывали расходы даже на пенсии и усадьбы для выдворенных в Россию Багратионов, не говоря уж о выкупе военнопленных у иранцев и дагестанцев или о провианте для оккупационных войск. Напрасно Коваленский замышлял новые налоги, например налог на всех женатых мужчин в Тбилиси.

Кнорринг и Коваленский быстро стали невыносимыми. Они допускали зверские злоупотребления: русские солдаты произвольно обрубали руки и носы; чиновники грабили базар, били князей, насиловали женщин. Коваленский разъярил царицу Дареджан тем, что в ее доме не снял ни шапки, ни пальто и в полдень прервал собеседование, объявив, что ему пора выпить водочки. Коваленский снес дворец одного царевича, построил из развалин завод, купил на государственные деньги тонны шерсти, а выручку от ткани прикарманил. Он воровал лошадей и фураж, спекулировал валютой: воспользовавшись высокой ценой на серебро, расплавлял русские монеты. Из-за махинаций Коваленского цены на хлеб и провиант резко поднялись, и в ноябре 1802 года царю Александру пришлось уволить и Коваленского, и Кнорринга. На этот раз царь назначил грузин: военным губернатором стал генерал Павел Цицианов (обрусевший сын Цицишвили, родственника царицы Мариам и также придворного Вахтанга VI); гражданским губернатором стал князь Дмитрий Орбелиани. (Военным главнокомандующим, однако, стал русский генерал Гуляков.) До отъезда Кнорринг и Коваленский принесли кое-какую пользу Грузии: в ноябре 1802 года. Коваленский открыл двухклассную школу для сорока пяти мальчиков, которых должны были обучать грузинскому и русскому языкам, математике, истории, гражданскому долгу и катехизису, а Кнорринг издал «правила добронравия», постановления о надзоре за «достойной» беднотой, уборке улиц, бойне, фонарях.

Цицианов, известный как «гневный князь», по крайней мере мог общаться с народом, но злоупотребления остановить не смог. Россия отправляла в Грузию самых некомпетентных и коррумпированных чиновников, которые задерживали благородных грузин и заставляли их идти пешком пятьдесят километров с веревкой на шее. Цицианов сам не был либералом: в феврале 1803 года он пожаловался графу Кочубею, что в Тбилиси нет палача, способного сечь кнутом, так что осужденных приходилось сечь шпицрутенами[201]. (Типичным тогдашним заимствованием из русского языка был глагол розгва, «высечь», от русского «розги».) «По невозможности отправлять в Сибирь» каторжников посылали в Ахталу копать медь «к заводам гр. Мусина-Пушкина». Цицианов ввел в Тбилиси комендантский час, заставил граждан поселить у себя русских солдат и ограничил продажу мышьяка.

Весной 1803 года, как только открылся перевал, Цицианов начал выселять Багратионов. Обе царицы уже отказались от царского приглашения поселиться в Петербурге, но генерал-майор Лазарев не принимал отказ всерьез: «А mauvais jeu ils font bonne mine» (Они делают хорошую мину при плохой игре). В марте Лазарев с офицерами, ворвавшись в опочивальню царицы Мариам, объявил, что карета готова. Она выхватила из-под одеяла кинжал и заколола Лазарева, а ее дочь Тамар другим кинжалом ранила тбилисского полицеймейстера[202]. В наказание Мариам послали под конвоем (с запретом на острые ножи и вилки) не в Петербург, а в Белгород. Царица Дареджан выдержала до октября: ее смогли выселить, поймав на месте преступления, когда она пыталась выкрасть образ из церкви Анчисхати. Царевича Вахтанга и невенчанного царя Давита увезли из Грузии, к их возмущению, в «запечатанной стальной коробке». Царевич Юлон подкупил осетин, ремонтировавших для русской армии дорогу к Казбегу, чтобы они снесли мосты. Тем не менее в августе 1804 года и его поймали и выдворили. В горах на севере от Тбилиси Парнаоз вместе с Александрэ Чавчавадзе, сыном дипломата Гарсевана, командовал 120 кахетинскими партизанами: главной целью было убийство генерала Цицианова. Парнаоз и его партизаны бродили по горам до октября 1804 года, когда он попал в плен. Юлона послали в Тулу: ему дали «мизерное» месячное пособие в 1135 рублей. Парнаоза отправили в Воронеж. Когда царевичи раскаялись, их пустили в Петербург. (В Воронеже Парнаоз, переводивший Жан-Жака Руссо, ослеп.) Из Ирана царевичи Теймураз и Александрэ писали в Петербург, что готовы вернуться, если русские посадят на престол любого Багратиона.

Большею частью сосланные в Россию Багратионы примирились с новой жизнью: они стали сенаторами, офицерами, помещиками, учеными. Невенчанный царь Давит продал правительству свои тбилисские дворцы, обвинил в своем несчастии царицу Эленэ и попросил Святейший синод дать ему развод. Давит привел очень много доводов, например, «не соблюдены были ею доброта и честность девства», «прислала ко мне бобы, приправленные лекарством, привлекающим к любви», «изготовлено было ею писание завороженное». Эленэ подробно и с достоинством опровергла каждый пункт, и Синод отказал Давиту в разводе. Удивленный Давит ответил, что его дядя католикос Антон II сразу развел бы их из-за взаимной антипатии[203]. (В 1810 г. царь Александр пригласил Эленэ в Петербург, где она должна была жить вместе с ненавистным мужем: Давит, став ученым генералом, составлял словари, изучал Вольтера и писал кислые стихи о том, как его понизили в сенаторы.)

Грузинские феодалы получали в качестве компенсации армейские чины, пенсии, награды за верность и оставались крепостниками. Как в любой российской губернии, они выбирали предводителя дворянства: такой чести удостоился дипломат Гарсеван Чавчавадзе, несмотря на его двусмысленное отношение к русской власти. Цицианов старался поднять настроение феодалов: он собрал остатки типографии Эреклэ, разобранной во время иранского нашествия, и открыл первую аптеку и почтамт в Грузии. Цицианов ограничил рукоприкладство полиции, просил Петербург больше не присылать коррумпированных чиновников и заказал русский перевод кодекса Вахтанга VI для пользы русских судей.

После русской оккупации наступил мир, хотя дагестанцы в поисках заложников все еще совершали набеги на окраины Тбилиси и курдские солдаты из Ахалцихе переходили границу, чтобы убивать казаков. Дмитрий Орбелиани вторгся в пашалык и заставил пашу отдать ему шестьсот курдов и лезгин, которых Орбелиани триумфально прогнал через всю Картли и Кахетию. С чар-белаканских лезгин взяли 220 пудов шелковых коконов штрафа за набеги и присоединили к России. Когда в январе 1804 года русские войска заняли Гянджу и взяли 17000 пленных, грузинам показалось, что и они победили. Вслед за Гянджей был завоеван весь Азербайджан, так что Тбилиси опять получил доступ к Каспийскому морю, а Дагестан был отрезан от Ирана. Расширение Российской империи наконец совпало со стремлениями Картли-Кахетинского царства.

Грузинские крестьяне, однако, страдали по-прежнему. Весной 1804 года, в самом уязвимом пункте, именно на западе от Крестового перевала, вспыхнул первый крупный мятеж. Местных осетин возмутила реквизиция казаками зерна и мяса; капитан-исправник бросил зачинщиков протеста в помойную яму с мертвыми кошками, дерьмом и сывороткой и затем заставил крестьян очистить дорогу от снега и камней: двух мужчин засекли, а женщин запрягли в сани и подгоняли плетьми. Некоторых крестьян смело лавинами, лошадей и быков так перенапрягли, что «не осталось и кожи»[204]. Вся Арагвинская долина восстала, убила семнадцать солдат из войска генерала Волконского и заняла крепости по военной дороге; к июлю уже четыре тысячи грузинских и осетинских повстанцев просили царевича Парнаоза вести их в бой. 3 августа в битве при Ломиси пятьсот хевсуров окружили русских, которых спасли нерешительность кахетинских феодалов и неожиданный приезд генерала Цицианова, раньше осаждавшего Ереван. Сотни горцев умерли на русских штыках или были взяты в плен. На последующие восемь лет горцы были усмирены.

Имеретинский царь Соломон II, хорошо осведомленный о судьбе Картли-Кахетии, полностью разочаровался в добросовестности России, и Соломон Леонидзе, бывший вице-канцлер Эреклэ, отговорил его от дальнейших уступок. В ответ на упреки Цицианова, что Имеретия помогает мятежным картлийским царевичам убегать в Дагестан, Соломон ответил, что обязан оказывать своим дядям гостеприимство, но будет уговаривать их помириться с Петербургом. Леонидзе предупредил Цицианова, что Соломон II — человек воинственный и примет протекцию России, только если ему и его наследникам гарантируют царство, если Мингрелия и Гурия останутся подвластными Имеретии и Имеретия получит доступ к порту Поти.

В июне 1803 года Цицианов посредством бесконечных препирательств и подкупа («173 червонных и 2,291 р.») уговорил Соломона освободить царевича Константинэ, сына свергнутого Соломоном царя Давита Гиоргисдзе: русские дали истощенному юноше одежду и «благопристойный экипаж» и увезли в Тбилиси[205]. А в 1804 году Цицианов обратил против Соломона вооруженную силу, отправив русское войско, якобы чтобы открыть дорогу из Картли в Мингрелию к Дадиани, единственному грузинскому вассалу, которому Россия доверяла. 25 апреля Цицианов велел Соломону выполнять военные приказы и служить России по условиям трактата: если он подчинится, царь Александр может вернуть ему Лечхуми, раньше уступленную Мингрелии. (В то же время Цицианов уверил Дадиани, что Лечхуми останется за Мингрелией.) Цицианов считал неудобным аннексировать Имеретию: турки возразили бы, и, кроме проса, которого русский солдат не ел, там было нечего есть. Но дни этого царства были сочтены. Как только Гурия, вопреки возражениям молодого Мамиа гуриели, объявила себя вассалом России, Соломон был окружен прорусскими правителями. Представителем Цицианова в Имеретии был ненавистный Соломону генерал-майор Литвинов.