Случай у церкви

Случай у церкви

Разгадка этого дела была наиболее трудной в моей практике. Впрочем, все по порядку. Девятнадцатого января вечером вместе с другими товарищами я дежурил по отделу милиции. Время проходило спокойно, и нам казалось: так будет до конца дежурства. Однако мы ошиблись. В двадцать два часа сорок семь минут затрещал телефон. Звонили из приемного покоя первой городской больницы.

— К нам доставили молодого человека с ранением в голову, — объяснила дежурный врач. — Больной без сознания…

Через пару минут наш краснополосый «газик», сигналя, мчался по обледенелым улицам города. Мы лишь притормаживали у красных светофоров, но не останавливались. Прохожих было еще много, некоторые поворачивались вслед нашей торопящейся машине и, я уверен, думали: «Вот милиция! Сами нарушают правила уличного движения, а других за такие вещи по головке не гладят!». Но стоять у каждого красного огонька светофора мы не могли. В подобных случаях дорога каждая секунда.

В больнице, еще при входе, нас встретила кудрявая женщина-врач:

— Вы немного не успели. Он только что умер. По всей вероятности — сильное кровоизлияние в мозг. Мы ничего не могли сделать. В сознание он так и не приходил.

За перегородкой на низенькой белой кушетке лежал парень лет двадцати пяти — двадцати семи. Меня поразило его белое спокойное лицо. Казалось, он спит. Чуть повыше уха виднелась небольшая рана. Вокруг сгустками алела кровь. Мне стало страшно. Человек еще сегодня ходил по улице, смеялся, строил планы на будущее — и вдруг…

— Он был в нетрезвом состоянии, — продолжала спокойно врач. — Документов при нем никаких не оказалось. Только два неиспользованных билета в кино на девятнадцать пятьдесят пять, носовой платок и фотокарточка. Вон, пожалуйста, все на столе.

Я взял маленький снимок, какой обычно приклеивают на паспорта. С фотокарточки весело смотрела круглолицая девчонка.

По словам врача, потерпевшего доставил шофер больничной машины Валентин Сергеев, который сейчас ремонтировал в гараже свою «Победу». Встречаются люди, нравящиеся с первого взгляда. Именно к подобной категории относился Валентин Сергеев. Добродушное широкое лицо, большие карие улыбчивые глаза, спокойные, уверенные движения, выглядывающая из-под расстегнутой рубашки кромочка матросской тельняшки — все располагало к нему.

— Примерно в десять вечера, — рассказывал Сергеев, — я отвез главного врача домой и возвращался в гараж. На улице Советской, знаете, недалеко от церкви, у моей «шлюпки» отказала свеча. Я остановился и заменил ее запасной. Хотел уже ехать, когда ко мне подбежал парень. Он в двух словах объяснил, что его товарищу плохо, и попросил отвезти в больницу. Мою машину он принял за «Скорую» — на ней нарисован красный крест. Я ничего не успел ответить парню, как он отбежал и привел под руку своего дружка. Оба были «под градусом». Я не стал спорить, может, правда человеку необходимо оказать медицинскую помощь. Парень усадил своего товарища в мою посудину и сразу же ушел.

— Фамилию вы у него спросили?

— Нет, — растерянно отвечал Сергеев. — Все так быстро получилось.

— А приметы, одежду запомнили?

— Конечно, запомнил… Правда, одежду не совсем запомнил. А так в лицо узнаю… Он высокого роста. По-моему, симпатичный парень. А одет во что-то светлое, может быть, плащ, может, пальто.

— На голове что?

— На голове? На голове вроде шляпа, а может быть, фуражка.

— Высокий парень говорил что-нибудь своему товарищу?

— Не помню. Может быть, говорил, может быть, нет, — шофер с искренним сокрушением развел руки.

Долго я разговаривал с Сергеевым, и чем дальше, тем больше он путался, нервничал, краснел. Я так и не добился чего-либо, что хоть в какой-то мере помогло бы приблизиться к интересующим меня событиям.

На обратном пути я старался все взвесить и оценить, но лезли в голову совсем неподходящие мысли. Сейчас, спустя несколько лет, я все еще ругаю себя: мне надо было не пускаться в пессимистические раздумья, не терять время, а действовать. Причем сделать самое простое и нужное; попросить шофера Сергеева показать точное место, где он останавливался и менял свечу в машине. И оттуда пустить служебно-розыскную собаку. Она бы наверняка привела к месту, где развернулась трагедия. И кто знает, может быть, именно тогда я бы сразу получил ключ к разгадке тайны…

Уже во дворе милиции меня обожгла мысль: «Убийство совершил шофер Сергеев. Потом подобрал потерпевшего и привез в больницу. Ясно, зачем ему понадобилось ночью ремонтировать машину: он просто уничтожил следы преступления».

— Едем обратно, — приказал я шоферу. — В больницу. «Такой простодушный, честный с виду, — сердился я на Сергеева. — Глаза ясные, честные. А на самом деле…».

В гараже больницы, как я и предполагал, находился дежурный, молодой цыганистый парень. Я предъявил ему удостоверение личности, попросил включить дополнительный свет и, не вдаваясь в объяснения, начал осматривать машины. Меня прямо как магнитом тащило к «Победе» Сергеева, но чтобы этого не понял дежурный, я осмотрел несколько машин и уже потом перешел к старенькой зеленой «Победе». Буквально всю ее ощупал пальцами, рассмотрел каждую царапину, каждую вмятину. Машина стояла на яме, и я, прихватив переноску, тщательно осмотрел все внизу. Вылез грязный, усталый, но теперь с уверенностью мог сказать: Сергеев наезда не совершал.

К десяти часам утра эксперты сделали фотографию убитого и увеличенную фоторепродукцию обнаруженной у него карточки девушки.

Участковые уполномоченные нашего отдела милиции, получив фотографии, начали выяснять личность потерпевшего. Два дня напряженной работы не принесли пользы. На третий день в отдел милиции поступило заявление от администрации механического завода о том, что слесарь Колесов Виктор двадцатишестилетнего возраста три дня не появляется ни на работе, ни в общежитии. Я пригласил нескольких человек с завода, хорошо знавших Колесова, и предъявил им для опознания фотографию. Все без колебания узнали Колесова…

«Кому он перешел дорогу?» — размышлял я, перелистывая тощее дело. В нем интересным пока был только один документ — заключение судебно-медицинского эксперта:

«1. Смерть В. А. Колесова наступила в результате сильного кровоизлияния в мозг.

2. Ранение было нанесено твердым острым предметом.

3. В области раны обнаружена краска зеленого цвета».

Я решил найти девушку, изображенную на фотографии, которую обнаружили у Колесова, и отправился на завод. Лучше всех знают людей на любом предприятии работники отдела кадров.

В отделе кадров меня встретил мужчина с сердитым лицом. В его золотых зубах тлела душистая сигара. Коротко я объяснил ему цель своего визита. Он долго изучал предложенную мной фотографию девушки и пропищал неожиданно тоненьким голоском:

— Она у нас никогда не работала и не работает. Я вам говорю совершенно точно. Десятый год протираю свой стул.

Я уже собирался проститься с экстравагантным кадровиком, но он остановил меня:

— Товарищ чекист, советую вам поговорить с Валей Лочиной — она секретарь комсомольской организации. Валя вчера вернулась из длительной командировки… А Колесов был активистом. Они обычно вместе бегали. Если хотите, я ее приглашу. — И, не дожидаясь моего согласия, поднял телефонную трубку. Через минуту легкие шаги простучали в коридоре. Появилась невысокая черноволосая девушка, с заметными черными усиками над тонкой верхней губой, в красном свитере. Кадровик познакомил нас и, сославшись на занятость, деликатно удалился. Валя присела напротив. Маленькая слезинка шмыгнула по ее румяной щеке. Однако она сразу взяла себя в руки и начала рассказывать о Колесове:

— Он был замечательный парень. И я это говорю не потому, что так принято в подобных случаях. Совсем нет. Он хорошо работал. До недавнего времени был членом комитета. Такой честный, компанейский, веселый.

— Валя, почему вы говорите «до недавнего времени был членом комитета?» Что случилось?

— Да это, пожалуй, и не относится к делу, нисколечко.

— Нет, уж вы мне скажите, сейчас все к делу относится.

— Видите ли, все произошло из-за девушки…

— Простите, Валя. Из-за нее? — я протянул ей фотографию кудрявой девчонки.

Лочина взглянула на фотографию и согласно тряхнула темными волосами.

— Да, из-за нее. Это Галина Коробова. Она работает в швейном ателье.

Я торопливо схватился за записную книжку, но почувствовал, что Валя сразу насторожилась, и спрятал.

— Так вот, — продолжала Лочина. — Виктор Колесов дружил с Галей, любил ее. С год назад приехал его друг Михаил Кравченко. Виктор на первых порах много помогал ему. Михаил Кравченко устроился на наш завод, в один цех с Виктором. Они дружили. Дружили до тех пор, пока Виктор не познакомил Михаила с Галей… После этого их дороги разошлись: Михаил увлекся Галей… Однажды Виктор прямо в цехе назвал Михаила подлецом и ударил.

Поступок Колесова был, конечно, некрасивый, и мы вывели его из состава комитета. А вообще о Викторе и о Михаиле, да и о Галине, с которой я впоследствии познакомилась, я не могу сказать ничего плохого.

Валя еще много рассказывала о ребятах, но больше всего меня заинтересовала история между Михаилом и Виктором.

Михаил Кравченко работал в первую смену, и Валя объяснила мне, как пройти к нему в цех.

На заводском дворе шустро бегали закопченные работяги-автопогрузчики, высокий парень в косматой меховой шапке приклеивал на видном месте газету «Молния». На ней плясали веселые крупные буквы:

«Михаил Кравченко — первый! Его вчерашняя выработка — 200,5 %. Молодец, Миша! Так держать!»

«А может быть, у этого парня есть второе лицо, о котором никто не знает?»

Михаила Кравченко я узнал сразу: высокий, бледное интеллигентное лицо, большой лоб, гладко зачесанные назад волосы. Он стоял у мотора неизвестной мне машины и то наклонялся, то выпрямлялся, постукивая звонко ключом. Прислушивался, подкручивал гайки, прощупывал тонкими длинными пальцами ярко-желтые провода. Я осторожно тронул его за рукав:

— Здравствуй, Михаил.

— Здравствуйте.

— Я из уголовного розыска.

Большой ключ со звоном вылетел из его рук.

— Пожалуйста, что вы хотите?

— Потолковать надо. Пойдем. Я с твоим начальством договорился, ты можешь уйти с работы.

— Переодеться или так?

— Переоденься.

Я остался ждать в крошечном кабинете старшего мастера, расположенном в углу цеха. В кабинете пахло машинным маслом, жарко дышала красная труба теплоцентрали. Все подрагивало от гула станков. За стеной что-то потрескивало, казалось, это не кабинет, а кабина громадной разболтанной машины, которая вот-вот двинется. Зазвонил телефон, заваленный чертежами. Я поднял трубку и услышал приятный девичий голос:

— Будьте любезны, пригласите к телефону Михаила Кравченко.

— А кто это говорит? — поинтересовался я.

— Его знакомая, Коробова.

— К сожалению, я не могу пригласить его.

— Он не заболел?

— Нет, нет, что вы, Михаил здоров. Он вышел из цеха.

Коробова хотела повесить трубку. Я торопливо отрекомендовался ей и попросил прийти в милицию.

— В отношении Вити?.. Виктора Колесова?

— Да, вы угадали…

Только я закончил разговор, как в дверь постучал Кравченко. Модное светло-коричневое пальто, элегантная шляпа изменили его неузнаваемо.

До самого отдела милиции Кравченко, сведя густые русые брови на переносице, пасмурно молчал. И только при входе спросил:

— Зачем я вам понадобился?

— Сейчас поговорим.

В кабинет я его пропустил первым. Оказавшись сзади, увидел на пальто у воротника два слабо заметных бурых пятнышка.

Я сразу задал Кравченко главный вопрос:

— Девятнадцатого января вечером вы видели Колесова?

— Да, видел, — не задумываясь, ответил он.

— Расскажите, где, сколько времени вы с ним были? Когда, при каких обстоятельствах расстались?

— Так много вопросов сразу. Разрешите отвечать по порядку, — Кравченко натянуто улыбнулся. — Я с вами должен быть откровенным, и поэтому мне хочется сделать маленькое отступление, чтобы вам было все понятно. Виктора до последнего дня я считал своим другом.

Он рассказал уже известную мне историю знакомства с Галиной Коробовой, об испортившихся отношениях с Виктором, о том, как Виктор ударил его.

— Поймите, — ломал Кравченко свои длинные пальцы. — Галя первая дала волю своему чувству. И я не смог, у меня не хватило воли противиться ей… Да и нравилась она мне… Так как-то все получилось быстро. Я понимал, что в отношении Виктора это нехорошо… подло, но ничего не мог сделать с собой.

Мне казалось, говорит он искренне, но с какой-то особой легкостью.

— Девятнадцатого января вечером, примерно в шесть часов, — продолжал Кравченко, — я шел по улице. Около универмага увидел Виктора. Последнее время мы с ним не здоровались. И в этот раз он прошел мимо, но потом окликнул меня. Я остановился. Он подошел и предложил побродить по городу. Раньше мы часто так делали… Ходили вдвоем, мечтали. Гуляли мы часа два. Много говорили, вернее, говорил он. Я больше молчал, да мне и сказать было нечего: я чувствовал свою вину. В общем, из слов Виктора я понял, что он сожалеет о нашем разрыве и твердо решил не мешать в наших отношениях с Галей. Помню, он улыбнулся и сказал: «Насильно мил не будешь». Проходя около кинотеатра «Родина», мы надумали посмотреть фильм. Взяли два билета на девятнадцать часов пятьдесят пять минут… После окончания кино Виктор сказал, что ему надо сходить к знакомой девушке. Простился и ушел.

Кравченко не знал, что билеты, которые они купили, находятся у меня. Его ложь настораживала, заставляла задуматься.

— Какое вы смотрели кино? — спросил я.

— «Чапаев». Это наш любимый фильм.

— Вы говорите правду?

— Да, — твердо отвечал он. — Я вам говорю правду. Мне нет необходимости лгать.

— Хорошо. А не скажете, кто отправлял Колесова в больницу?

Мелкие бисеринки пота выступили на высоком бледном лбу Кравченко. Он взял из моей пачки папиросу и неловко закурил.

— Я только сейчас понял, — заговорил он с хрипотцой в голосе, — что вы меня подозреваете в уб… убийстве Колесова. Поймите, я не виноват. Честное слово, не виноват…

— Зачем же вы делаете выводы, Кравченко. Вам никто не говорит, что вы убили. Вас спрашивают: останавливали ли вы медицинскую машину и отправляли ли на ней Колесова в больницу?

— Нет, не видел никакой машины и Колесова в больницу не отправлял. В этом не было необходимости. Мы простились с ним около кинотеатра. Он ушел совершенно здоровым… нормальным. Зачем его было отправлять в больницу? Зачем?

— А что за пятна у вас на пальто?

— Где? Какие пятна?

— Снимите, пожалуйста, пальто. Я вам покажу.

Он с явной неохотой выполнил мою просьбу. Я указал ему на два буроватых пятнышка у воротника, которые заметил еще раньше.

Кравченко покраснел и неопределенно пожал плечами:

— Откуда я знаю, как эти пятна попали ко мне на пальто…

Я позволю себе забежать немного вперед: эксперты, изучившие в этот же день пятна на пальто Кравченко, дали заключение, что эта кровь по группе совпадала с кровью Виктора Колесова. Но эти данные я получил лишь к вечеру, а теперь, видя, что Кравченко сник, решил дать ему поразмыслить и отправил в дежурную комнату милиции.

Когда за ним закрылась дверь, я взялся за телефон. В кинотеатре «Родина» в день убийства Колесова действительно шел фильм «Чапаев». Почему же Кравченко и Колесов не посмотрели фильм? Зачем он скрывает этот факт?

Я решил вызвать шофера Валентина Сергеева для опознания личности Кравченко. Позвонив Сергееву, пригласил в кабинет Кравченко, еще двух парней примерно его же возраста и свидетелей.

Сергеев не заставил себя долго ждать. Через пять минут его зеленая «Победа» затормозила у отдела милиции. Шофер не знал, зачем я его вызвал, но как только появился в кабинете, даже не поздоровавшись, кивнул на Кравченко:

— Вот тот самый человек, который девятнадцатого января на улице Советской подвел ко мне парня, что умер у нас в больнице. Этот человек оставил парня в машине, а сам ушел.

— Неправда, ложь, — глухо выдавил Кравченко. — Я вас, товарищ, никогда не видел, не знаю. Никогда с вами не встречался и никого к вам не садил в машину.

— Э-э-э, дорогой! — горячо возмутился Сергеев. — Я тебя бы и через пять лет узнал. Мне достаточно раз увидеть и амба, морской закон. На всю жизнь запомню…

Я составил протокол опознания личности. Все, кроме Кравченко, подписались. Он отказался.

Оставшись вдвоем с Кравченко, я пытался добиться от него правды. Убеждал, показывал статью Уголовного кодекса, в которой говорится, что чистосердечное признание является смягчающим обстоятельством. Он упорно отрицал свою вину, обвиняя шофера Сергеева во лжи.

Высокая, худенькая, голубоглазая — такой явилась Галина Коробова. Яркий голубой шарф с особым изяществом переброшен через левое плечо. Она села, подобрав пальто, выставив вперед длинные стройные ноги.

Коробова почти все время, пока находилась у меня в кабинете, плакала.

— Михаила я видела последний раз восемнадцатого января, — рассказывала она. — Мы договорились встретиться девятнадцатого, но он почему-то не пришел. И вообще я его больше не видела. Вы знаете, в те дни как-то неспокойно мне было…

— Вы ходили на похороны Виктора?

— Да… О его смерти я узнала от знакомых ребят. Они вместе с ним жили в общежитии.

— А Михаила вы на похоронах видели?

— Нет… Я и сама удивилась. Они ведь были большие друзья. Я подумала, что между ними снова произошел скандал…

— Почему? Может быть, Михаил вам говорил о чем-либо?

— Нет, нет! Он избегал со мной говорить о Викторе. Я ничего не знаю! Я ничего не могу сказать!..

И вот снова мы сидим с Кравченко с глазу на глаз. Сегодня он бледнее обычного. Курит без разрешения, упорно смотрит мимо меня в окно, где на ветках акации прыгают озябшие воробьи.

— Так, Михаил, — нарушаю я молчание, — есть основания полагать, что ты имеешь отношение к убийству Колесова.

— Я не убивал его, честное слово. И ничего не знаю, честное слово.

— Почему ты говоришь неправду? Почему? Пойми, молчание, недомолвки могут привести к нежелательным последствиям. Ты должен все объяснить. Это в твоих же интересах.

Я видел по нему, что он скрывает что-то, боится. И мне думалось, он заговорит только тогда, когда полностью будет изобличен фактами. К счастью, я ошибся.

— Хорошо, — неожиданно выдохнул Кравченко. — Я все расскажу. Все до конца.

Он бессильно опустил руки, поднял глаза, полные слез.

— Я обманул вас. В кино мы с Виктором не ходили. Хотя билеты и покупали. Я предложил пойти в ресторан, Виктор согласился. Раньше мы оба не злоупотребляли спиртным, но на сей раз выпили очень много. Помню, сначала две бутылки коньяка, потом шампанское… Как мы вышли из ресторана — не знаю. Где и сколько ходили, тоже не знаю. Помню, что Виктор падал. Это, кажется, происходило у церкви… Где со мной расстался Виктор — не помню. Но он, мне кажется, был более трезвый. Он рассчитывался в ресторане… Проснулся я уже дома. Вот все, больше я ничего не могу добавить. Может быть, и подходил к машине, может быть, и ударил Виктора — не знаю. Правда, ножа с собой я никогда не ношу… Вас интересует дальнейшее мое поведение. В последующие дни я чувствовал себя скверно. Мне было стыдно за свою пьянку. Я никого не хотел видеть, поэтому не встречался даже с Галиной. С Виктором мы работали в разные смены, и я ничего не подозревал. О его смерти узнал на заводе. Я перепугался: думаю, мало ли что могло произойти, какие-то предчувствия были тревожные. Поэтому не пошел и на похороны… Вот все. Больше не могу добавить ни слова. Делайте со мной, что хотите. Я, честное слово, ничего не помню. Какой-то провал в памяти. Не признавался я по одной причине: мне было страшно. А почему — и сам не знаю…

Итак, верить или не верить рассказу Кравченко? Я пришел к выводу — верить. Ведь, собственно, Кравченко ничего не отрицал. Он лишь утверждал, что ничего не помнит. Подобная ситуация не исключалась. Нужно было выяснить обстоятельства, при которых произошло преступление. Место встречи шофера Сергеева с Кравченко и Колесовым мы уже осмотрели, однако никаких следов не обнаружили. Кравченко в своем рассказе упомянул о церкви. От места встречи Сергеева с Кравченко и Колесовым на улице Советской до церкви было примерно полтора квартала. Я решил осмотреть их.

Осмотр начал с места, где стояла машина Сергеева. На улице по-прежнему держался гололед. Машины двигались осторожно, неуверенно. Ветви деревьев обросли толстой ледяной коркой. Они еле удерживали непосильный груз и готовы были вот-вот обломиться. И только мальчишки чувствовали себя отлично. Они катались, обрывая подошвы ботинок, падали и радовались. Изучая предполагаемый путь движения Кравченко и Колесова, я приблизился к церкви, о которой упоминал Кравченко. Церковь была огорожена забором, выкрашенным в зеленый цвет. Забор состоял из металлических прутьев, концы которых напоминали острые старинные копья. Когда я прошел примерно до середины забора, то обратил внимание на один металлический прут. Вверху он был согнут в сторону тротуара, почти под прямым углом, так что острие копья угрожающе щетинилось мне в грудь. На острие виднелся бурый налет, похожий на ржавчину. Я вздрогнул от неожиданной мысли: «А не здесь ли все произошло?» Мы предполагали, что рану Колесову нанесли ножом или чем-то острым. Этим «чем-то» как раз и могло быть копье церковной ограды. И еще одна деталь привлекла внимание. В ране Колесова эксперт обнаружил небольшие кусочки зеленой краски. Забор оказался выкрашенным в зеленый цвет. Но как же этим копьем Кравченко или кто-то другой мог ударить Колесова? Я попробовал пошевелить прут, однако он был настолько прочно закреплен нижним концом в каменном фундаменте, что даже не шелохнулся. Вокруг меня уже теснилась любопытная толпа: несколько женщин, мужчины, ребятишки и даже один длинноволосый в черном священник. Он стоял по ту сторону забора. В присутствии свидетелей я соскоблил с прута-копья бурый налет, немного зеленой краски с забора и обратился к священнику:

— Вы не сможете разрешить мне изъять этот металлический прут? Он нужен для следствия.

Священник, не удостоив меня ответом, молча удалился.

— Да чего там, — сердито сказал мужчина. — Раз для следствия необходимо — чего просить. Взять и все!

Я не успел ничего ответить, как здоровяк схватил прут могучей рукой и потянул. Усилия силача оказались тщетными. Священник вернулся быстро и так же молча протянул здоровяку пилу по металлу.

Добровольцев выпилить прут нашлось много, и пока я писал официальный протокол об изъятии вещественных доказательств, все было готово.

Удача торопила. Я простился с помогавшими мне людьми и выбрался из толпы.

В отделе милиции быстро набросал постановление о направлении вещественных доказательств на экспертизу. Конечно, в первую очередь меня интересовали вопросы: является ли кровью бурый налет на металлическом пруте? Если это кровь, то не совпадает ли она с группой крови убитого Колесова? Не однородна ли по химическому составу зеленая краска, обнаруженная в ране Колесова, и краска забора церкви?

Не откладывая дела в долгий ящик, я решил побеседовать с гражданами, проживающими поблизости от церкви.

В первом домике с тремя голубыми ставнями меня встретили старик со старухой. Они с удовольствием слушали, покачивали белыми головами, соболезновали, однако ничем помочь не могли. Подобная история повторялась многократно.

Хождения по дворам мне запомнились и по сей день. До одурения я разговаривал с мужчинами, женщинами, мальчишками, бесконечно спрашивая их об одном и том же. И от всех получал примерно один и тот же ответ: «Нет, ничего не видели. Много здесь бродит молодежи, бывает, и скандалят…».

Переходя из дома в дом, я удалился от церкви на целый квартал. Уже стемнело. Ярко вспыхнули уличные фонари.

Хозяина очередного дома я встретил на улице. Это был высокий пожилой мужчина в длинной армейской шинели без погон и в зеленой фуражке. Выслушав меня внимательно, он вытащил трубку, энергично набил табаком и заговорил:

— Вспоминается мне один случай. Только не знаю, представит ли он для вас интерес. Девятнадцатого января я провожал сына. Он приезжал из армии в отпуск. На двадцать два часа мы заказали такси. А его не прислали. Боясь опоздать на поезд, мы решили выйти на улицу и добираться пешком до троллейбуса. Сына вместе со мной провожала жена. Мы направились по улице Советской. Тротуары, как и сегодня, обледенели, и идти было трудно. Около церкви, на противоположной от нас стороне улицы, мы заметили двух парней. Они, видимо, были нетрезвые, — мужчина замолчал, пыхнул трубкой так, что из нее выскочил целый сноп красных искорок, и продолжал, — покачивались. Один, высокий, шел впереди, второй — среднего роста, метров на восемь отстал. Неожиданно тот, что шел сзади, поскользнулся и упал. Он ударился головой о забор церкви. У него слетела шляпа. Сын хотел перейти улицу и помочь, однако парень почти сразу поднялся и бросился догонять товарища…

Я, затаив дыхание, слушал мужчину. Мужчина, неправильно расценив мое молчание, спросил:

— Может быть, этот факт вас не интересует?

— Нет, нет! Что вы! Пожалуйста, продолжайте.

— Так вот, — опять пыхнул трубкой мужчина. — Тот парень, который упал, догнал высокого. На мой взгляд, они были знакомы, потому что высокий обнял его. Они прошли немного. Маленький снова упал. Друг попытался поднять его, но потом, увидев стоявшую поблизости на улице «Победу», подбежал к ней. Он что-то сказал шоферу, вернулся к товарищу, поднял его, повел к машине и усадил. Машина почти сразу тронулась. Высокий парень, оставшись один, направился в боковую улицу.

— А одеты они как были, не помните?

— Высокий — в светло-коричневое пальто, второй во что-то темное…

Через несколько дней были закончены все многочисленные экспертизы. Криминалисты установили, что бурый налет, который я обнаружил на копье церковного забора, — кровь Колесова. Краска забора и кусочки краски, обнаруженные в ране, — однородны по своему химическому составу.

Остается объяснить одно: кровь на пальто Кравченко попала в тот момент, когда он вел Колесова к машине.

Примерно через полмесяца после описанных событий ко мне в кабинет зашел Михаил Кравченко. Следствие к тому времени уже было закончено, и меня его визит, откровенно сказать, удивил.

Я смотрел на Кравченко и не узнавал его: он показался мне ниже ростом, чем при первом знакомстве, лицо, усталое, с желтоватым нездоровым оттенком, взгляд вялый.

Я ждал, что он скажет. Кравченко же молчал, глядя через мое плечо в окно.

— Вины моей во всем этом деле нет, товарищ следователь, — наконец, нарушил он затянувшееся молчание.

— С точки зрения юридической нет. А вот…

— Знаю, — перебил Кравченко, — вы хотите сказать о Коробовой… о том, что если бы не история с ней, то не было бы и пьянки в ресторане и Колесов был бы жив… Так ведь, товарищ следователь?

— Так, Кравченко, именно так, как вы сказали.

— Я уезжаю из города… один, — опять после большой паузы проговорил он. — Я больше вам не понадоблюсь?

— Нет. Вы свободны.