Дела комсомольские
Дела комсомольские
Улица Пушкинская — всего два квартала. Она такая широкая, что скорее похожа на площадь. Обычно здесь гуляет очень много людей. На улице Пушкинской члены штаба и решили провести вечер отдыха или, как выразился Мичуров, «мероприятие с широким охватом».
В центре улицы ребята натянули белое полотно киноэкрана. По сторонам расставили стойки с сатирическими газетами, плакатами, выполненными Толей Крякушей. Поблизости установили две грузовые машины с открытыми бортами — сцену для артистов. Борька на борту укрепил плакат:
«Мы за то, чтобы в жизни было чисто».
На вечер пригласили заводской оркестр. Трубы у ребят были помятые, облупившиеся, но когда оркестр заиграл вальс, то его было слышно больше чем за километр. Комсомольцы никого не приглашали, однако людей собралось очень много.
Красные, зеленые, голубые, белые платья девушек. Парни, вездесущие стайки любопытных ребятишек, семейные парочки.
У «музея дряни» горячился толстяк в зеленой шляпе. Его возмущали футбольные бутсы, выпускаемые обувной фабрикой. Он тыкал пальцем в скалившиеся гвозди-зубы и угрожающе потрясал пухлыми кулачками.
Молодой человек с седым вихром в черной шевелюре печально рассматривал кривобокие поршни: изделие своего завода.
Начался концерт самодеятельных артистов. Скоро подкатила комсомольская агитмашина. Крякуша оказался настоящим диктором: «Внимание, внимание! Последние известия оперативного комсомольского отряда! Пятнадцать минут назад на улице Зеленой задержан Меликов Рудольф Константинович, 1939 года рождения, проживает по улице Ломоносова, 6. Уже два месяца Меликов нигде не работает. Пропивает пенсию матери. Стыд и позор лоботрясу Меликову!»
— Мы взяли интервью у директора обувной фабрики, — продолжал Толя. — Он сказал, что уже три дня ОТК фабрики не забраковал ни одной пары футбольных ботинок. Значит, можно надеяться, что наша футбольная команда войдет в первую группу класса «А».
Люди захлопали, засмеялись.
— Рабочий завода «Запчасть» Василий Логинов, — бодро говорил Толя, — внедрив собственное изобретение, выполнил сегодня семь дневных норм. Ура герою наших трудовых будней, комсомольцу Василию Логинову! Ура!
Андрей увидел Борьку Чудного. Он, как всегда, не мог оставаться спокойным и метался то к приглашенным массовикам, то к подросткам, впившимся глазами в экран, где пулями метались реактивные истребители. Андрей пробрался к нему.
— Вот это война, — весело сказал Борька. — Настоящая. Я побывал в питейных заведениях — пусто. Сегодня не выполнят план и рестораны. Эх, Андрюшка, и замечательно же!
Нинуся, следовавшая тенью за Борькой, улыбнулась Тихомирову.
Неожиданно Андрей увидел Русалку. Она была в строгом темно-сиреневом платье, прямые волосы туго завязаны темно-красной лентой. Русалка держала за руку певца Эрика. Но тут же Тихомиров потерял их в толпе. Его толкнул кулаком в бок Мичуров:
— «Музей дряни», командир, растащили.
— Ну и черт с ним, — отвечал Андрей, заметив опять Русалку с Эриком. Он протолкался ближе к ним, но подойти не решился. К Андрею снова подошел Борька. Он оттащил его в сторону:
— Женя Бертгольц пьяный. Болтается здесь с Бергизовым. Попробовал я с ним говорить, отмахивается. Острит. Что с ним случилось?
Андрея будто ударили по голове. Он несколько минут не мог выговорить ни слова. «Как же это? Женька! Кристальный Женька — и вдруг вместе с Бергизовым, пьяный?»
Женька стоял, привалившись плечом к дереву, и жевал дымящуюся сигарету. Он был одет в неприлично узкие брюки, туго обтягивающие его толстые ноги. На лице бродила пьяная улыбка. Рядом с ним крутился Бергизов.
— Женя! — позвал Андрей.
Женька на мгновение смутился, потом, взглянув на Бергизова, заулыбался неприятно и нагло:
— А-а-а! Товарищ начальник! Приветствую вас и поздравляю с очередным удачным мероприятием. Вы все это неплохо придумали, неплохо.
— Женька! Ты с ума сошел!
— Брось, товарищ Тихомиров, брось… Мне надоело уже разыгрывать с вами комедию.
— Уходи, Женька, или я сейчас скажу ребятам. Тебя задержат, — сильным шепотом сказал Андрей.
— А ты меня не пугай! Задержишь… Видели мы таких. До свидания, начальник Андрей.
— Пока, — послал Андрею воздушный поцелуй Бергизов. Женька и Бергизов удалились.
Если бы такой или подобный номер выкинул кто-либо из членов штаба, даже сам Борька Чудный, Андрей был бы озадачен меньше. Он долго ходил среди разговаривающих, смеющихся людей, пока не пришел в себя.
Кино уже закончилось. Музыканты устали. А люди не уходили. Тихомирова разыскал Крякуша.
— Андрей, разреши, пусть пожарники ругаются потом. Ну, что здесь страшного? Не будь консерватором, Андрюшка. Заметил, все ждут наш гвоздь.
— Давай, — согласился Тихомиров, не столько убежденный доводами Крякуши, сколько жалея уже затраченные силы комсомольцев.
У Крякуши все было приготовлено. Из-за угла подкатила «агитка». Машина остановилась в самом центре улицы. Четверо комсомольцев вытащили из кузова громадное чучело. Свет фар осветил узенькие красные брючки чуть пониже колен, рубашку из газет с рисунками прыгающих обезьянок. На пальцах одной руки — вторую ребята не успели сделать — громадные уродливые перстни из красной меди.
— Стиляга! Стиляга! — послышалось из толпы. В это время свет фар в машине выключили, и на груди, на боках чучела четко проступили фосфорные светящиеся буквы:
«Я стиляга, я стиляга, я стиляга!»
Андрею никогда не приходилось слышать такого единодушного смеха сотен людей.
На сцене, с микрофоном в руках, одетый в судейскую мантию, появился Крякуша. Он читал голосом, полным торжественности и значительности:
— За тунеядство, развращение молодежи, издевательство над культурой стиляга приговаривается к смертной казни через сожжение. Пепел его будет развеян за сто километров от города. Приговор обжалованию не подлежит и приводится в исполнение немедленно.
Торжественно проследовали два комсомольца с факелами в руках. Ярким пламенем вспыхнуло бумажное чучело. Снова все засмеялись. Потом грохнул гром аплодисментов. Затем стало тихо. И вдруг в этой тишине раздались возбужденные голоса. Два могучих парня вытащили из толпы к свету фар стилягу в узеньких брючках. Он был в рубашке такой же расцветки, как у только что сожженного чучела. Андрей узнал в нем великовозрастного бездельника Антипова, которого не раз задерживали члены отряда.
— Давайте судить, — крикнули парни-богатыри. — Еще одного надо сжечь. Давайте судью!
Антипов сначала лениво отбрыкивался, но когда вокруг засмеялись, он начал зло отбиваться от державших его парней. Богатыри пытались удержать его, и один из них неосторожно схватил Антипова за брюки. Материя с треском лопнула. Антипов прикрыл обнаженную ягодицу и замер. Кто-то со смехом бросил ему газету. Стиляга погрозил опешившим от удивления комсомольцам и скрылся, прямо-таки растворился в хохочущей толпе…
Володя Мичуров подошел к парням и начал им сердито выговаривать.
— Да мы же шутили с ним, — улыбнулись богатыри. — Да и кто знал, что он здесь без трусов болтается…
Улица начала пустеть. Ребята принялись за погрузку плакатов, стендов, снимали киноэкран. Володя, помогая ребятам, по-прежнему шумно возмущался их поведением.
— Вот вы поставьте себя на место этого парня. Как он покажется завтра на глаза товарищам? Позор. Засмеют. Я расцениваю это как хулиганство.
— А по-моему, зря ты, Володя, ворчишь, — вмешалась Нинуся. — У тебя совсем отсутствует чувство юмора. Ребята же не умышленно порвали его казацкие шаровары…
Все уехали на машинах. Володя с Андреем пошли пешком. Они говорили о Женьке. Их волновало его странное поведение. Они решили в ближайшие дни вытащить Бертгольца в райком и объясниться с ним начистоту.
Домой Андрей приехал последним трамваем. Мать, как всегда, еще только заслышав его шаги на лестнице, открыла дверь. Она собрала на стол и села напротив. Андрей смотрел на ее седые волосы, на частые мелкие морщинки на лице. Он представил вдруг, как она стоит целый день в своем аптечном киоске, и волна тепла нахлынула на него.