ПРАВДА О ЯДЕРНОМ КАРАУЛЕ
ПРАВДА О ЯДЕРНОМ КАРАУЛЕ
В чьих руках советская «ядерная кнопка»? Не было, пожалуй, в дни путча вопроса более тревожного для мира. И более темного. Нельзя сказать, что со временем вопрос этот значительно прояснился. Свидетельством тому многочисленные «сенсации» в нашей и зарубежной прессе.
31 августа 1991 года итальянская газета «Карьере делла сера» опубликовала интервью с бывшим начальником Генерального штаба, в течение одного лишь дня занимавшим пост министра обороны, генералом Моисеевым.
— …В те часы единственным человеком, который контролировал стратегические, ядерные силы, был я. Президент был выключен, Язов — тоже. Могу сказать вам, что я обеспечивал безопасность и сделал это должным образом. Ничто не угрожало миру…
…Когда прервалась связь с дачей Горбачева в Крыму, мы разъединили все средства связи и поместили в безопасное место ядерный портфель. Я говорю о кодах на пуск, которые были отменены. Никто не мог ими воспользоваться…
Это утверждение генерала Моисеева.
А президент Горбачев незадолго до своей отставки в интервью французским журналистам заверял мировую общественность: «Только я могу начать ядерную войну».
Между тем, на уровне массового сознания бытует совсем иное представление о глобальных проблемах безопасности. В качестве иллюстрации процитируем статью доктора политических наук Дмитрия Ольшанского в еженедельнике «Россия» (27 ноября — 3 декабря 1991 г.). Для начала автор предлагает читателям такие, как он выражается, «факты».
«…18 августа, когда к Горбачеву в Форос прибыли эмиссары ГКЧП, все еще вроде бы было в порядке. Как всегда. Как положено. На месте, при Президенте, находился «хранитель безопасности» страны — дежурный офицер, «ядерный абонент», держатель того самого «чемоданчика», «портфельчика», в котором находятся ядерные коды, посредством которых Верховный главнокомандующий может привести в действие нашу стратегическую ядерную мощь. Так сказать, «нажать» кнопку.
После того, как депутация «чепистов» покинула Форос, офицер исчез. Неизвестно куда. Бесследно. Прямо-таки растворился. Вместе с чемоданом. И до сих пор нет ни одного сколь-нибудь официального сообщения о его последующей судьбе…»
Далее автор доводит до сведения читателей, что для генералов Генштаба «с 9 часов 40 минут первого дня путча началась сумасшедшая десятичасовая гонка», целью которой было заблокировать «ядерные замки», т. е. пункты спецсвязи, чтобы никто не смог воспользоваться «ключом», т. е. кодами, хранившимися в чемоданчике бесследно сгинувшего офицера безопасности.
Во время «сумасшедшей гонки», чуть было не закончившейся вооруженным столкновением с людьми из КГБ, генштабисты постоянно думали о пропавшем офицере и прорабатывали «три основные версии» случившегося с ним.
«Первая — самая успокоительная: парень с горбачевским «ядерным чемоданчиком» просто «выполнил до конца инструкцию». А в ней, вроде бы, есть пункт о самоликвидации в критической ситуации. Так что «заблокировал» чемоданчик и взлетел вместе с ним на воздух…
…Вторая версия: парень скрылся, чтобы коды не попали в «чужие руки», допустим, «гэкачепистов». Не исключалось, что кто-то (скажем, сотрудники нашей армейской разведки или еще кто-нибудь) мог помочь ему в этом. Но где он? В горах Бельбека? Или даже где-то в совсем ином месте? И что он будет делать с чемоданчиком? Контролирует ли он его? Да и вообще, не повредился ли от переживаний рассудок этого парня?
Данная версия плавно перетекала в третью, согласно которой «портфельчик» все-таки попадал или уже попал в чьи-то совсем уже чужие руки…»
Статья большая и пересказать все «факты», которыми оперирует автор, не представляется возможным. Подчеркнем лишь только, что изложенное в ней подается как истина в последней инстанции, а лица, фигурирующие в этом захватывающем повествовании, известны всему миру. И потому действуют подобные публикации на умы и сердца простых граждан несомненно сильнее, чем голословные заверения в полной безопасности, изредка доносящиеся из коридоров власти.
Однако действительные события, происходившие вокруг «ядерного чемоданчика» президента, мало похожи на истории о Джеймсе Бонде или нашем Штирлице. Ни лихих погонь, ни жертвенных самоликвидаций, ни хитроумных побегов — вообще ничего героического и романтического не случилось в то августовское воскресение, когда объект «Заря» был внезапно отрезан от мира.
В поездке на отдых Горбачеву сопутствовали девять служащих Генерального штаба: три офицера связи специального оперативно-технического управления — майоры В. Мануйлов, С. Соломатин, капитан В. Миронов и шесть сотрудников 9 направления Генерального штаба, подразделения, обеспечивавшего президенту СССР возможность управления стратегическими ядерными силами в чрезвычайной обстановке, при внезапном массированном ударе противника, — полковники В. Васильев, Л. Алешин, В. Рын-дин, В. Рожков, подполковники В. Кириллов и И. Антипов.
Начальником группы был Васильев. На дежурство заступали по три человека — два офицера-оператора и один связист. Дежурная смена длилась сутки, начинаясь в 9 часов утра. Свободные от дежурства офицеры жили в Алупке в военном санатории. Ни радио, ни телевизора, ни телефона у них там не было. В случае необходимости они ходили звонить к сестре-хозяйке, у нее стоял городской аппарат.
Ядерная вахта на «Заре» располагалась в так называемом гостевом домике метрах в ста от президентских аппартаментов. Операторы находились в одной комнате, связист — в другой. Доступ в помещение был ограничен, двери держали всегда закрытыми, обедать дежурные ходили по очереди. В распоряжении ядерного караула были следующие виды связи: специальная, связь ПМ или ВЧ, как называли ее ранее, прямая связь с президентом и дежурной сменой охраны, а также обычная внутренняя связь — трехзначная телефонная.
Ядерные адъютанты президента обязаны были выполнять только его приказы. Они не состояли в оперативном подчинении у сотрудников КГБ, однако согласовывали с ними действия на территории дачи. И, разумеется, их вход и выход контролировались охраной.
18 августа 1991 года на президентской даче дежурили офицеры-операторы В. Кириллов, И. Антипов и связист В. Миронов. Старшим в смене был подполковник Владимир Александрович Кириллов. В 16 часов 32 минуты по специальным аварийным сигналам аппаратуры офицеры-операторы узнали, что все виды связи в их помещении отключились. Погас также экран телевизора. Продолжал работать только радиотелефон, соединяющий ядерную вахту на даче со спецкоммутатором пункта правительственной связи в Мухалатке. Кириллов позвонил туда, попросил соединить с командованием в Москве, но ему ответили, что связи ни с кем нет. В 16 часов 35 минут дежурный связист смены Миронов доложил Кириллову, что из Мухалатки на его запрос о причинах отсутствия связи поступил ответ без комментариев — «Авария».
Вот что рассказал о дальнейших событиях этого дня Кириллов:
— …Примерно в 16 часов 40 минут к нам в комнату постучал Генералов, мы открыли дверь, и он сообщил, что старшего хочет видеть генерал Варенников. Поскольку я был старшим, то я пошел вместе с Генераловым к Варенникову, который находился в холле. Кроме него там были Плеханов, Бакланов и еще примерно человек пять, которых я не знал.
Варенников спросил у меня, в каком состоянии находится наш узел связи. Я ответил, что связи нет, на что он мне сказал, что так и должно быть и узел связи должен быть выключен. Я у Варенникова спросил, сколько это будет продолжаться, он ответил, что сутки. При этом он сказал, что президент все знает.
После этого разговора они поднялись и ушли к дому, в котором находился президент, а мы продолжали заниматься восстановлением связи, пытались соединиться с Москвой, но ничего не получалось. После 17 часов спецкоммутатор в Мухалатке вообще перестал отвечать. Я подходил к охране и спрашивал, есть ли связь и что происходит, но они мне ответили, что связи нет и они не знают, что происходит.
Примерно в 17 часов 15 минут я подошел к Плеханову с теми же вопросами, но он ответил: «Вас это не касается, продолжайте работу». В тот период я проверил прямую связь с президентом, но ее также не было. Где-то в 17 часов 20–25 минут все лица, прибывшие на дачу, уехали, остался один Генералов. Около 19 часов он подошел ко мне и сказал, что все режимные вопросы следует решать через него. Я спросил его о встрече с начальником нашей группы Васильевым, но Генералов ответил, что это невозможно, а если Васильев войдет на территорию дачи, то выйти не сумеет…
Поскольку с ядерными адъютантами президента не случилось ничего достойного внимания до утра следующего дня, покинем Форос и перенесемся в Москву, чтобы узнать, как реагировали на экстраординарную ситуацию в 9 направлении Генерального штаба ВС СССР, которое, как мы уже упоминали, должно было обеспечивать президенту возможность управления стратегическими ядерными силами в чрезвычайной обстановке.
Судя по свидетельским показаниям начальника этого суперважного подразделения Виктора Ивановича Болдырева, случившееся не только не подвигло штабных генералов на «десятичасовую сумасшедшую гонку за ядерными замками», но и вообще особого ажиотажа не вызвало. Впрочем, предоставим слово самому Болдыреву.
— …18 августа 1991 года после 17 часов, более точное время указать не могу, по докладу основного центра Коммутации системы, мне стало известно, что в 16 часов
32 минуты связь с дежурной сменой при президенте СССР прекратилась. Мне сказали, что причина пока не установлена, но она выясняется.
На следующий день, т. е. 19 августа, в 7 часов 45 минут мне дежурный офицер Потапов или Перегудов, точно не помню, доложил, что причиной прекращения связи является повреждение кабеля оползнем в полутора километрах от Фороса. До прихода на работу по радио я узнал, что в стране действует ГКЧП, о подготовке и создании которого мне ничего известно не было. Тогда я понял, что за оползень повредил кабель связи…
Чтобы подивиться столь длительной безмятежности генерала, надо знать то, что знал он:
— …Система управления стратегическими ядерными силами предусматривает: наличие в системе абонентских комплектов президента СССР, министра обороны СССР и начальника Генерального штаба ВС СССР, объединенных пунктом управления…
…при отключении абонентского комплекта президента СССР от пункта управления разрушается вся система управления стратегическими ядерными силами, т. к. без комплекта президента СССР управление невозможно.
Таким образом, президент СССР был лишен возможности управления стратегическими ядерными силами с использованием специальной автоматической системы управления с 16 часов 32 минут 18 августа 1991 года…
Но только в 8 часов утра 19 августа начальник ядерного караула начинает предпринимать попытки разобраться в происходящем.
— …Понимая, что произошло, я попытался связаться с дежурной сменой на Форосе, но смог дозвониться только до отдела правительственной связи в Ялте. Там соединить меня с моими дежурными отказались, сославшись на то, что линия не работает. Поэтому выяснить обстановку, создавшуюся у президента СССР, я не смог. А в 8 часов 30 минут меня вызвал начальник Главного оперативного управления Генштаба ВС СССР В. Г. Денисов и приказал эвакуировать в Москву абонентский комплект президента и группу офицеров, которые обслуживали его. На это я Денисову ответил, что связи с группой не имею…
А в это время в Форосе у полковника Виктора Тихоновича Васильева, начальника группы ядерных адъютантов президента, голова шла кругом от неожиданного поворота событий. 19 августа он должен был сопровождать Горбачева в Москву на подписание Союзного договора, поэтому приехал на президентскую дачу пораньше, чтобы сменить дежурных и подготовиться к вылету. С ним были офицеры из очередной смены.
— …Около 8 часов 19 августа, — вспоминает Васильев, — мы подъехали к посту внешней охраны, ворота были закрыты, их охраняли люди в форме пограничников. К нам подошел старший лейтенант. Мы объяснили ему, кто такие, и предъявили пропуска. Он переписал наши фамилии, уточнил имена, отчества и ушел.
Затем к нам вышел полковник, тоже пограничник, и сказал, что наши пропуска недействительны, а все вопросы решает Генералов. У меня и у других возник вопрос, что же случилось, на что полковник ответил: «Слушать надо радио». Мы же ничего не знали, т. к. в санатории ни радио, ни телевизора у нас не было.
Тогда полковник, видя, что мы действительно ничего не знаем, вынес нам из домика охраны транзисторный приемник. Мы услышали «Обращение к советскому народу» и поняли, что произошло что-то не совсем объяснимое, т. к. по радио передали о том, что у Горбачева плохое состояние здоровья и он не может исполнять обязанности президента. Мы же все знали, что М. С. Горбачев здоров и должен сегодня лететь в Москву, т. к. вылет не отменяли и не откладывали.
Мы ждали ответа, вернее решения Генералова, больше часа и узнали о нем от того же полковника. Он передал нам, что смены не будет, никого не велено пропускать, а нам следует ехать к месту своей постоянной дислокации, т. е. в Алупку. Мы вернулись в санаторий…
Итак, генерал КГБ скомандовал начальнику ядерного караула: «Кругом, арш!», и тот безропотно подчинился. Другой реакции от него, собственно, и не приходилось ожидать. В конце концов, он был не Джеймс Бонд и не какой-нибудь камикадзе, а полковник Васильев — дисциплинированный военспец. И потому не надо было толковать ему про субординацию, про то, что в Москве есть начальство повыше и если что не так — пусть генералы Генштаба разбираются с гэбистом Генераловым.
И те действительно разобрались, причем, без всяких аффектаций, доказав тем самым, что КГБ и Генеральному штабу не было никакого резона устраивать «сумасшедшую гонку за ядерными замками», не говоря уже о том, чтобы заставлять своих людей кидаться друг на друга из засад.
Узнав от начальника 9 направления Болдырева о том, что у него нет связи с ядерным караулом президента, начальник Главного оперативного управления Генштаба Денисов тут же снял трубку и позвонил, после чего назвал Болдыреву номер телефона, по которому ему «разрешат связаться с группой». «Разрешавшим» был заместитель Крючкова Агеев. По его приказу заработали «волшебные» телефоны КГБ, Васильева нашли в санатории и велели ехать в Ялту, в отдел правительственной связи, откуда он позвонил Болдыреву.
Болдырев передал Васильеву приказ Денисова: «Сосредоточить всех офицеров в Ялте и быть готовыми к выезду на аэродром «Бельбек», где их будет ждать самолет».
Васильев ответил, что не может вывести смену с президентской дачи. Болдырев перезвонил Денисову. Тот заверил, что все образуется, и приказал только сообщить начальнику штаба ПВО Мальцеву список офицеров, которые должны вылететь из Фороса в Москву.
И действительно, уже к полудню прояснилась участь дежурной смены, запертой на президентской даче.
— …Около 13 часов, — вспоминает Антипов, — зашел Генералов и сказал, чтобы мы не волновались, все будет нормально, и чтобы мы собрали свою аппаратуру, она еще пригодится, и что есть приказ от Болдырева и Денисова вылететь нам в Москву.
Около 14 часов нам сообщили с КП, что приехал Васильев… Нас на автомашине КГБ отвезли на КП, за воротами ждал Васильев. Он подтвердил, что есть приказ от Денисова через Болдырева нам выезжать. Мы перенесли нашу аппаратуру в РАФ, на котором приехал Васильев, и отправились за связистами, что были в Мухалатке на спецкоммутаторе, взяли их, потом поехали в Алупку, забрали тех, кто был там, и уже все вместе отправились в аэропорт «Бельбек»…
В 19 часов 40 минут ядерный караул в полном составе улетел в Москву на самолете президента и увез с собой его абонентский комплект, приведенный в нерабочее состояние путем стирания магнитной памяти. Во «Внуково-2» офицеры сдали встречавшим их представителям Генштаба оружие и аппаратуру, после чего были развезены по домам, за исключением Васильева, который как старший группы отправился к начальству на доклад.
Та поистине будничная простота, с которой президент, Верховный главнокомандующий Вооруженных Сил, был отстранен от контроля над стратегическим сверхоружием, неопровержимо свидетельствует о том, что фактически он никогда не владел ядерной кнопкой. Управление ядерными силами всецело находилось в руках генеральской верхушки армии и КГБ.
Между тем и мировую общественность, и президента всячески заверяли, что без президентского приказа «атомный кулак» не ударит, что вся система управления ядерными стратегическими силами «Казбек» замкнута на абонентский комплект президента, который устроен так, что даже попади он в чужие руки, злоумышленникам не удастся им воспользоваться, а в случае отключения его от системы вся она парализуется.
Вспомним, однако, цитировавшееся в начале этой главы утверждение начальника Генштаба Моисеева, что он был единственным человеком, контролировавшим стратегические ядерные силы в дни путча, и сопоставим их с показаниями Юрия Дмитриевича Маслюкова, длительное время являвшегося председателем Государственной военно-промышленной комиссии кабинета министров СССР и входившего в состав Совета обороны страны. Будучи допрошенным в качестве свидетеля, он на вопрос, состоится ли ответный ядерный удар, если президент СССР лишен возможности доступа к системе «Казбек», дал такой ответ:
— Аппаратура командной боевой системы позволяет осуществить ответный ядерный удар по процедуре работы, определяемой Генеральным штабом Вооруженных Сил СССР. Данная процедура мне неизвестна. Иными словами, в случае, если нет ответа о получении сигнала президентом или министром обороны, либо отсутствует связь, то техническая возможность нанесения ответного ядерного удара имеется…
Да, «ударить», и не только в ответ, можно было и без президента. Вот почему в Генеральном штабе не вызвало особых волнений исчезновение связи с президентским ядерным караулом. Там знали истинную цену «чемоданчика».
МОЛЧАНИЕ ЛУКЬЯНОВА
Поведение Лукьянова во время августовских событий было далеко не таким, каким он его сам рисует.
Свидетельствует председатель Верховного Совета Чувашской АССР Анатолий Леонтьев:
— Я был на приеме у Лукьянова утром 19 августа вместе с другими главами автономных республик, прибывшими на церемонию подписания Союзного договора. Он нас с готовностью принял. Разъяснил, что позиция, изложенная в его Заявлении не новая, что он и ранее говорил, что выработанный вариант Союзного договора идет вразрез с волей народа, однозначно высказавшегося в пользу сохранения СССР. Объясняя, в связи с чем создан ГКЧП, Лукьянов охарактеризовал обстановку, как тяжелую, говорил, что экономика разваливается, порядок разрушается, дисциплина падает.
Мы спросили о состоянии здоровья Горбачева. Лукьянов ответил, что Горбачев болен, но не на столько, чтобы опасаться за его жизнь. Однако исполнять обязанности президента он не может. Я и другие представители автономных республик высказались, что в таком случае нужно заключение врачей и заявление самого Горбачева. Из ответа Лукьянова мы поняли, что это будет сделано, а на предстоящей сессии Верховного Совета СССР будут подтверждены полномочия ГКЧП и вице-президента Янаева Г. И. ...
Свидетельствует народный депутат СССР, член комиссии Верховного Совета СССР по законности и правопорядку Олег Бородин:
— 20 августа в составе большой группы депутатов, представляющих демократическое крыло в парламенте, мы пришли к Лукьянову. Мы ставили перед Лукьяновым два главных вопроса. Во-первых, признать действия ГК ЧП незаконными, во-вторых, немедленно созвать сессию Верховного совета СССР. Лукьянов уходил от прямых ответов и даже пытался в какой-то мере обосновать действия ГКЧП, ссылаясь на сложную ситуацию в стране, письма трудящихся, которые поддерживают введение ЧП. Когда мы обратили внимание Лукьянова на нарушение порядка вступления вице-президента Янаева в исполнение обязанностей президента страны, он ответил, что существуют ситуации, когда это возможно и необходимо. Лукьянов заявил нам, что якобы 13 августа разговаривал с Горбачевым и тот жаловался на давление и сердце. Лукьянов заявил, что читал медицинское заключение об ухудшении здоровья Горбачева и что такое заключение у него есть. Кто-то предложил опубликовать это заключение, т. к. этого требует народ. В раздраженном, повышенном тоне Лукьянов потребовал не говорить от имени народа, угрожая прервать беседу. Мы вели стенограмму этой встречи…
Из стенограммы встречи Лукьянова 20 августа 1991 года с народными депутатами СССР, представляющими демократическое крыло:
…Лукьянов:
— 14 августа заместитель главы правительства России Лобов заявил, что не согласен с целым рядом положений Союзного договора, что Россия не будет выполнять целый ряд пунктов Договора. Поэтому Михаил Сергеевич просил на 21 августа собрать Совет Федерации.
В ответ мы получили издевательский ответ Ельцина, что после подписания Союзного договора никаких Советов Федераций и никаких союзных органов не существует.
Я подписал Постановление о созыве сессии. Мы несколько раз проигрывали схему сбора народных депутатов СССР. На сбор сессии уходит не меньше, чем четыре с половиной дня.
Идет очень большой поток телеграмм, требующих суда над президентом. Мое отношение: не трогать президента. Он сделал для этого общества как никто другой.
А что касается заключения медицинской комиссии, то оно у меня есть.
Депутаты:
— Народ требует, чтобы его напечатали. Народ хочет знать, что с нашим президентом.
Лукьянов (кричит):
— Я не позволю говорить от имени народа.
Реплика:
— Но нас выбирал народ. А мы избрали Вас. Вы должны это помнить…
Свидетельствует вице-президент России Александр Руцкой:
— В состав делегации, направившейся к Лукьянову
20 августа, помимо меня, вошли председатель Верховного Совета РСФСР Руслан Хасбулатов и председатель Совета Министров России Иван Силаев.
Мы потребовали немедленно собрать Президиум Верховного Совета, провести экстренное заседание и принять решение о противоправности действий ГКЧП. Лукьянов ничего определенного не сказал. Он был в праве и в силах созвать Президиум Верховного Совета СССР и дать соответствующую оценку происходящему, но не сделал этого…
Свидетельствует председатель Верховного Совета России Руслан Хасбулатов:
— Лукьянов сказал, что не считает необходимым срочно собирать сессию, что мы ошибаемся в оценке ГКЧП. Он говорил: «Вернется завтра президент, поручит все тому же ГКЧП, а как вы будете в таком случае с ним сотрудничать?» На что я сказал, что с этим ГКЧП мы сотрудничать не будем, даже если его назначит президент…
Свидетельствует председатель Совета Министров РСФСР Иван Силаев:
— Ультиматум, составленный нами накануне, включал 10 требований. Первые три пункта касались президента: первое — в 24 часа предоставить возможность встречи с президентом, второе — организовать международный медицинский консилиум, третье — если президент может выполнять свои функции, обеспечить ему такую возможность.
А смысл последних, 9-го и 10-го, пунктов был таким: признать и объявить антиконституционными действия путчистов и отменить все их постановления.
Положили наш документ на стол — он сразу же нас упрекать стал. Вот вы дождались, вы неправильно себя ведете, Горбачев заболел, тяжело заболел, возможно, безнадежно…
Свидетельствует ведущий программы «600 секунд» Санкт-Петербургского ТВ Александр Невзоров:
— Утром 19 августа часов в И утра я позвонил Лукьянову, чтобы узнать его отношение к случившемуся. Ответ Лукьянова сводился к тому, что поскольку он не является прямым участником происходящего, то не хотел бы давать интервью, так как сам еще до конца не разобрался. Второй раз я позвонил Лукьянову в 22.30. Хотел поделиться с ним своими впечатлениями от всего происходящего и, главным образом, от выступления мэра Санкт-Петербурга А. Собчака. На мой взгляд, это выступление провоцировало на столкновение народ и войска. На это Лукьянов сказал, что все в порядке. Это меня разозлило: как это можно так легкомысленно оценивать речь Собчака. Я спросил, что он собирается делать. Лукьянов ответил, что планирует поехать на дачу. Я просто был этим шокирован. Спросил его, что делают члены ГКЧП, на что он ответил, что тоже отдыхают…
…Лукьянов молчал. Его молчание было весомей, чем демонстрация силы армией и КГБ. Час, когда Лукьянов должен был выйти на сцену и заговорить, еще не пришел. До сессии Верховного Совета СССР оставалась неделя…
ДОСЬЕ СЛЕДСТВИЯ
ДОКУМЕНТ БЕЗ КОММЕНТАРИЯ
«В СЛУЧАЕ БОЛЕЗНИ ПРЕЗИДЕНТА НУЖНЫ ВРАЧИ, А НЕ ТАНКИ НА УЛИЦАХ…»
(ОБРАЩЕНИЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ЕВРОПАРЛАМЕНТА Э. БАРОНА КРЕСПО К АНАТОЛИЮ ЛУКЬЯНОВУ)[6]
Господин Председатель, уважаемый коллега, в момент, когда я писал Вам письмо с благодарностью за оказанное мне чудесное гостеприимство и интересные беседы, я узнал о государственном перевороте в СССР, Затем до меня дошла, хотя несколько необычным путем, информация о ключевой роли, которую, как представляется, Вы играете в настоящий момент.
Учитывая всю сложность происходящих событий, позволю себе поделиться с Вами информацией и высказать Вам один совет. Прежде всего сообщаю, что мною принято решение созвать в крайне срочном порядке 23 августа в 14.00 заседание расширенного бюро Европейского парламента с тем, чтобы совместно с председателем Совета Министров ЕС обсудить нашу линию поведения.
Вы прекрасно знаете, с каким вниманием и интересом Европейский парламент следил за сложным процессом движения к демократии, который переживала Ваша великая страна. Поэтому в четверг Вы получите ясный ответ: мы будем с теми гражданами, женщинами и мужчинами, которые смело и решительно встали перед танками. Со своей стороны я бы мог Вам сказать, что я полностью поддерживаю требования, которые Вам направил президент Российской Федерации г-н Борис Ельцин.
Позвольте мне, как Вашему коллеге, дать совет, проистекающий из того, что в соответствии с Парижской Хартией, мы разделяем принципы парламентской демократии. Вы, надеюсь, согласитесь со мной в том, что в случае болезни президента СССР нужны врачи, а не танки на улицах. Исходя из моего личного опыта, мог бы Вам сказать, что танки и избирательные урны несовместимы и, более того, танки могут только отсрочить, но никоим образом не решить проблем жизнеобеспечения.
С учетом большого количества дел, которые мы с Вами должны совместно осуществить с тем, чтобы сделать из нашего континента пространство мира и процветания, вызывает сожаление тот факт, что есть люди, которые испытывают ностальгию по прошлому и хотели бы остановить часы истории.
Я надеюсь, что Верховный Совет сможет защитить демократию и права человека перед лицом грубой силы.
Примите, господин Председатель и уважаемый коллега, заверения в моем высоком уважении.
Э. БАРОН КРЕСПО.
ЗАЯВЛЕНИЕ БАКЛАНОВА
Ситуация для заговорщиков обострилась к ночи. Пока шла пресс-конференция, вслед за объявлением решений ГКЧП «незаконными и не имеющими силы», Борис Ельцин подписал Указ о том, что подразделения МВД, КГБ и министерства обороны, расположенные на территории России, обязаны «незамедлительно исполнять все распоряжения президента РСФСР», то есть объявил армию, дислоцировавшуюся в России, своей.
Идеально сработавшая в Чехословакии модель дала трещину.
После пресс-конференции, на которой заговорщики откровенно оскандалились на весь свет, встревоженные Бакланов и Тизяков направились к Янаеву.
Крючков, Бакланов, Язов, Тизяков, Пуго — костяк ГКЧП — предпочитали жесткие меры. Стародубцев готов был голосовать за что угодно. Куда все — туда и он. Лукьянова можно было не брать в расчет. В случае кардинального развития событий Верховный Совет и съезд были бы немедленно распущены: «чилийский вариант» заговора несовместим с парламентскими дебатами. Проблема заключалась только в Янаеве, который, будучи классическим советским чиновником, боялся ответственности пуще всего.
Во время обыска в Кремле следствие обнаружило недописанное заявление Бакланова. Этот документ — подтверждение того, что вечер 19 августа стал кульминацией борьбы за жесткий исход событий.
«И.о. Президента СССР Янаеву Г. И.
от члена ГКЧП Бакланова Олега Дмитриевича
Заявление
Уважаемый Геннадий Иванович!
В связи с неспособностью ГКЧП стабилизировать ситуацию в стране, считаю дальнейшее участие в его работе невозможной. Надо признать, что…»
На этом заявление прерывается.
Бакланов пригрозил хлопнуть дверью.
С Украины к решительным действиям подталкивал Валентин Варенников.
В 20.58 в Москву была отправлена его шифрограмма с припиской: «Немедленно доложить».
Москва.
Государственный комитет по чрезвычайному положению.
Докладываю:
Оценивая первые сутки, пришел к выводу, что большинство исполнительных структур действуют крайне нерешительно и неорганизованно. Правоохранительные органы фактически вообще не выполнили никаких задач. Это чревато тяжелыми итогами.
Совершенно необъяснимо бездействие в отношении деструктивных сил, хотя накануне все было оговорено. На местах мы не можем ничем объяснить гражданским руководителям и военнослужащим причины аморфного состояния в Москве. Идеалистические рассуждения о «демократии» и о «законности действий» могут привести все к краху с вытекающими тяжелыми последствиями лично для каждого члена ГКЧП и лиц, активно их поддерживающих. Но самое главное даже не в том, что каждого ждет тяжелая участь (лишение жизни и презрение народа), а максимальное дальнейшее ухудшение событий для страны. Реально государство будет ввергнуто в катастрофу. Мы не можем это допустить!
Взоры всего народа, всех воинов обращены сейчас к Москве. Мы все убедительно просим немедленно принять меры по ликвидации группы авантюриста Ельцина Б. Н. Здание правительства РСФСР необходимо немедленно надежно блокировать, лишить его водоисточников, электроэнергии, телефонной и радиосвязи и т. д.
Сегодня судьба государства именно в разрешении этой проблемы, поэтому никто и ничто не должно остановить нас при достижении намеченной цели. Нерешительность и полумеры только подтолкнут экстремистов и псевдодемократов к еще более жестким и решительным действиям.
Главнокомандующий сухопутными войсками
Генерал армии Варенников.
19 августа 1991 года.
Еще днем, в 15.20, он отправил в Москву шифрограмму, в которой писал: «На Украине стало известно обращение Ельцина к народам России. Подавляющее большинство населения и воины военных округов отрицательно отнеслись к этому шагу и одновременно с возмущением высказываются по поводу возможности Ельцина Б. Н. свободно деструктивно действовать в отношении решений ГКЧП».
19 августа Янаев так ни на что и не решился…
ДОСЬЕ СЛЕДСТВИЯ
ДОКУМЕНТ БЕЗ КОММЕНТАРИЯ
СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПРОГНОЗ И ВОЗМОЖНЫЕ ПУТИ РАЗВИТИЯ СИТУАЦИИ В СВЯЗИ С ВВЕДЕНИЕМ ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПОЛОЖЕНИЙ[7]
Тезис первый. Об уровне контрастности нового курса по отношению к прежнему. Опасность справа и необходимость о ней заявить. Острая борьба за власть в период трех недель. Основные сценарии:
1. Массовое гражданское неповиновение. Переворот слева. Возвращение к ситуации до 20 августа, но уже в режиме террора по отношению к коммунистам и высшим эшелонам государственного управления.
2. Резкий крен вправо. Обвинение существующего постгорбачевского руководства в содействии Горбачеву. Обострение борьбы за власть с постепенным переходом ее к силам ортодоксально-правой ориентации. Принцип — все, кто были с Горбачевым — виновны. Возможный срок — от двух недель до двух месяцев.
3. Политика бездействия. Новых мер не происходит. Идет запаздывание по всем остальным компонентам. Шок чрезвычайного положения проходит. Идет осознание того, что все это не всерьез. Одновременно психологическая атака Запада. Средства массовой информации оказываются неспособными вести активную политику. Образ ситуации формируется нашими противниками. Режим гниения продолжается и углубляется. Срок сброса — до шести месяцев.
4. Жесткий инициативный курс. Пакеты мер, следующие друг за другом с периодом в несколько недель. Ощущение социального облегчения. Внятное и «несуконное» объяснение с народом. Последний сценарий требует:
первая позиция — заявление об уровне контрастности курса и его преемственности;
вторая позиция — обеспечение максимальной легитимности. Резкое ускорение срока сбора законодательных органов;
третья позиция — новый тип работы со средствами массовой информации. Предъявление всей меры опасности сложившейся ситуации для народа. Внятное объяснение неконституционности и абсурдности действий последнего месяца. История перестройки. Образ и перспективы. В совокупности речь идет о новых методах ведения психологической войны с Западом, который развернет войну невероятной силы в этом регистре. К этому надо быть готовыми незамедлительно. Пик войны — десятый день от часа «X», т. е. 30 августа;
четвертая позиция — экономика и образ новых радикальных реформ. Цены. Образ будущего. Тупиковость политики предшествующего периода;
пятая позиция — межнациональные отношения. Незамедлительное определение новой политики в этой сфере. Мониторинг за реальной ситуацией. Постоянное маневрирование с привлечением все большего числа сторонников. Эмиссариат в регионах, способный говорить с населением, а не традиционные люди;
шестая позиция — новое в КПСС. В течение месяца это станет вопросом чрезвычайной важности;
седьмая позиция — рабочая политика;
восьмая позиция — новый банк кадров. Инвентаризация публикаций и людей. Кто пришел? На это общество должно получить четкий ответ;
девятая позиция — криминалитет, вопросы борьбы с преступностью как политика;
десятая позиция — государство, его перспективы и формы устройства.
Мы опасаемся того, что несколько месяцев, отведенные для решительной инновационной политики, способной предотвратить нежелательные варианты развития событий, будут потеряны.