Глава 19 Теперь — в студию. Записываться!
Глава 19
Теперь — в студию. Записываться!
Запись альбома — это шаг от тусовочного образа жизни к профессиональному.
По всей видимости, первой отечественной рок-группой, попавшей в профессиональную студию, были «Скифы», которые в 1967 году на Киностудии им. Горького записывали музыку для кинофильма «Еще раз про любовь». Музыку для него написал композитор Флярковский, он предложил нашим музыкантам сыграть какой-то кусок, который вошел в фильм, а позже вышел на мягкой пластинке.
Потом «Скифы» сотрудничали с Давидом Тухмановым, записали для него несколько фонограмм. Тухманов, наверное, почувствовал, что они играют именно так, как ему надо. Потом была пластинка с Поладом Бюль-Бюль оглы, она называлась «Дар и квартет гитар». Лидер «Скифов» Юрий Валов вспоминает: «Для того времени это было странно и необычно, потому что тогда все было напичкано либо пропагандистскими песнями в духе «Ленин всегда живой», либо всякими маршами вроде «Марша энтузиастов». Думаю, что даже для таких людей, как Кобзон, пробиться тогда на фирму «Мелодия» было достижением…»
Шел 1968 год. Студий в Москве в то время было уже немало, и, говорят, среди них были очень неплохие студии для записи естественного звука, оркестра или речи. Для них закупались хорошие магнитофоны и просто супермикрофоны, настоящие «Нойманы», такие, какими пользовались при записи «The Beatles».
С другой стороны, новшества, характерные для рока, с трудом входили в профессиональную студийную жизнь, а то и не входили вовсе. «Я помню, — продолжает Юрий Валов, — как мы попали в Государственный Дом радио и звукозаписи на Качалова. Это был анекдотичный случай! У нас у одних из первых тогда появился фузз («фазз» его называли), и оператор, которому было лет пятьдесят, глядя на какие-то приборы, сказал: «Я не могу вас писать, потому что у вас искажения!» И нам запретили пользоваться фуззом, потому что прибор показывал искажения. Это же просто Кафка!»
К сожалению, счастливая студийная история «Скифов» — единичный случай. Отечественный рок 60-х — это взрыв, который сейчас превратился всего лишь в легенду. След сохранился только в воспоминаниях, ведь ничего материального не осталось. Почему вторая волна осталась и о ней говорят? Потому что появилась возможность что-то записывать, даже несмотря на «застой».
Постепенно, даже, скажем, очень постепенно студийная жизнь налаживалась. В 1971 году «Цветы» стали победителями московского конкурса художественной самодеятельности и получили право записать и выпустить на фирме «Мелодия» гибкую пластинку. Этот миньон, в который вошли песни «Звездочка моя ясная», «Не надо» и «Есть глаза у цветов», вышел уже в следующем году. Это была достаточно сложная музыка, с элементами психоделики, рассчитанная явно на посвященных. Тем не менее пластинка разошлась по стране тиражом более семи миллионов экземпляров. Это была первая настоящая рок-пластинка фирмы «Мелодия»!
В 1972 году у «Трио Линник», исполнявшего под акустику красивые американские народные песни, тоже вышла пластинка на «Мелодии», на ней были записаны песня «Ответ уносит ветер» Боба Дилана и русская народная песня «Уж вы мои ветры-ветерочки». Следом вышел и второй миньон «Трио Линник» с двумя песнями начинающего композитора Алексея Рыбникова, работавшего в близкой к фолку манере. А в 1973 году — третья пластинка с двумя песнями Дмитрия Линника. В этой записи приняла участие группа «Машина Времени», и можно сказать, что третья пластинка «Трио Линник» стала также первой пластинкой «Машины Времени».
«Добившись уникальной по тем временам возможности записать пластинку, Дима Линник попросил нашу команду усилить их трио на записи нашим, так сказать, роком, — рассказывал Макаревич. — Мы, конечно, согласились — и просто чтобы помочь, и в надежде увидеть наше название под грифом «Мелодии». До этого мы уже дважды писались на радио и какое-то представление об этом процессе имели, но все равно жутко волновались и нервничали… Прошло немного времени, и пластинка увидела свет. И действительно, на синем конвертике внизу под заглавием «Ансамбль «Зодиак» (так почему-то обозвали себя Линники — не путайте с прибалтийским «Зодиаком») можно было при известном усилии разглядеть строчечку «Инстр. ансамбль «Машина Времени». Это было первое упоминание нашего имени в официальных анналах. И в течение нескольких лет даже такой пустячок помогал нам существовать: в глазах любого чиновного идиота ансамбль, имевший пластиночку, — это уже не просто хиппари из подворотни…»
«Макаревича привел брат, они были знакомы, и он как-то сказал, что есть ребята, которые могут помочь сделать аранжировку, а я не возражал, — вспоминает Виктор Линник, старший из братьев. — Вряд ли это был хард-рок, мы остались верны своей фолковой манере пения, но аранжировка действительно получилась более динамичной».
В 1972 году еще одна звезда нашего рок-андерграунда — группа «Оловянные Солдатики» — получает официальный статус и начинает работать на студии «Союзмультфильм». Всем известную песню «У попа была собака» в сериале «Ну, погоди!» исполняют именно они. Кроме того, «Солдатики» озвучивали мультфильмы «Стадион» и «Шкатулка с секретом». Позже была более серьезная работа: музыка к фильму Сергея Юткевича «Маяковский смеется». Воспользовавшись ситуацией, «Оловянные Солдатики» в том же 1972 году записали альбом собственных песен «Рассуждения». По всей видимости, это был первый магнитоальбом в истории русского рока.
Второй появился в Ленинграде. Его записал Юрий Морозов, музыкант из Орджоникидзе, переехавший в 1972 году на берега Невы. В Питере он создал домашнюю студию и начал экспериментировать с многоканальной техникой, исполняя партии всех инструментов. Его альбом «Вишневый сад Дж Хендрикса» произвел большое впечатление в музыкальной среде. Творчество Морозова во многом предвосхитило феномен «магнитофонной культуры» и предопределило ее развитие.
В 70-х годах Александр Градский сокращает свою концертную деятельность до минимума, больше времени отводя композиции и работе в студии. В 1973 году на «Мелодии» выходит в свет его «сингл» с песнями «В полях под снегом и дождем» и «Я — Гойя», имевшими колоссальный успех. В том же году Градский на стихи Маргариты Пушкиной пишет рок-оперу «Стадион», а по роману Р. Киплинга — рок-балет «Человек», которые тоже выходят на пластинках. В студийных записях ему помогают замечательные музыканты Юрий Иванов (бас) и Александр Васильков (барабаны).
Но вслед за виниловым всплеском начала 70-х наступило затишье, которое иначе как бесхозяйственностью назвать нельзя. Писались ведь в студиях многие. Вайт рассказывал, что его «Удачное Приобретение» в 1975 году сделало запись в ГДРЗ, причем с группой работал один из самых лучших наших звукорежиссеров — сам Данилин. Они записали инструментальный блюз Робина Трауэра и несколько песен Вайта на русском языке. Эти записи одно время крутили по «Radio Moscow World Service», но потом все стерли! Не осталось ничего.
Из этого десятилетия, кроме знаменитой пластинки Тухманова «По волне моей памяти», о которой уже говорилось выше, можно вспомнить еще диски «Песняров», а их вышло штук пять, и альбом «Русские песни» челябинского ВИА «Ариэль». Но лично у меня к ним отношение было прохладное, поскольку необходимого синтеза для создания национальной рок-музыки там никак не получалось. Ставишь пластинку, начинаешь слушать песни и вполне можешь вообразить себя сидящим где-то на завалинке в Полесье или в Мещере, но когда начинались импровизации, то слушатели, будто по мановению волшебной палочки, перемещались куда-то в район Детройта или Сан-Франциско, в заключение снова игралась тема, и снова — завалинка, Полесье, Мещера…
Светлым пятном стала пластинка Аллы Пугачевой «Зеркало души», за которой благодарные слушатели устроили форменную охоту. Было время, когда «Зеркало души», как и альбом Тухманова «По волне моей памяти», звучал изо всех открытых окон одновременно. Но все равно это был еще не рок, а что-то на грани рока и эстрады.
Среди любителей рока тогда были весьма популярны журнальчики «Кругозор» и «Клуб и художественная самодеятельность», которые выходили с вкладышами в виде гибких грампластинок Среди разного полуофициального мусора там иногда можно было обнаружить настоящие жемчужины — песни «Машины Времени», «Аракса» и современные зарубежные хиты.
Был еще детский журнал «Колобок», в котором на гибких пластинках выходили песенки шоу-группы «Последний Шанс», в связи с чем основными покупателями этого журнала являлись не дети, а посвященные в тайну взрослые любители музыки.
Тем не менее можно сказать, что индустрия грамзаписи в 70-е у нас практически отсутствовала, а потому отношение к записям было довольно небрежное: все равно с ними дальше нечего было делать. Забавно, но даже Пугачева, решив переиздать свои старые записи, не смогла найти оригиналы…
Но народ хотел слушать свои любимые группы не только на концертах, но и дома, денно и нощно. И поскольку шоу-бизнеса без записей не бывает, а фирма «Мелодия» отказывалась заниматься рок-музыкой, музыканты решили сами восполнить недостающие части музыкальной машины. На острие новшеств оказались «Машина Времени» и «Високосное Лето», записавшие в 1979 году в студии ГИТИСа свои первые магнитоальбомы.
Но феномен магнитофонной культуры, по словам Александра Агеева, «писателя», тиражировавшего записи подпольного рока, начался не с них, а с «Воскресенья». «В 1979 году, — рассказывает Агеев, — группа «Воскресенье» записала альбом, катушку с записью унес Арутюнов, звукооператор группы, и… потерял ее. Или забыл у какой-то подружки. Но именно из-за этого случая запись популярной группы моментально появилась в студиях звукозаписи. А вот Макаревич свою запись почему-то зажал, и в результате альбом «Машины Времени», записанный чуть ли не в один день с «Воскресеньем», появился позже. До этого случая в студиях звукозаписи шел только иностранный рок-н-ролл, а с «Воскресенья» начался советский рок. Причем и в других студиях — я спрашивал — тоже все началось с этой записи».
Вслед за Агеевым появились и другие люди, которые стали тиражировать записи отечественных рок-групп. Альбомы на магнитофонных лентах быстро разлетались по стране в количествах, не уступающих тиражам фирмы «Мелодия». И коли появился выход на слушателя, группы стали активно записывать свою музыку. Первоначально это происходило в условиях, способных удивить бывалого. Так, например, Василий Шумов первые альбомы своей группы «Центр» писал у себя дома на кухне. С тех пор минуло много лет, и оригиналы местами успели подпортиться, в связи с чем приезжавший в конце 90-х в Россию из Америки Вася Шумов объявил «всесоюзный розыск» своих старых записей в надежде, что у кого-нибудь осталось что-то в более-менее приличном качестве.
Армен Григорян рассказывает, как «Крематорий» записывал свой первый альбом: «Как-то к нам попали записи питерских музыкантов Майка, Ильченко, Юрия Морозова. Прослушав все это, мы решили, что тоже должны записать альбом. Нашли какого-то барыгу, который содрал с нас 100 рублей — бешеную по тем временам сумму — за то, что он познакомит нас со звукорежиссером из Театра имени Маяковского. Там мы сделали две-три записи, причем это выглядело фантастично: пульт находился в одной комнате, а к инструментам надо было спускаться на два этажа ниже. Приходилось играть, а потом бежать наверх и слушать, что получилось». По этой причине запись вышла некачественной, но то был лишь первый шаг. Сейчас у «Крематория» собственная студия…
Иметь свой альбом, пусть не на виниле, а на магнитной пленке, стало настолько важным делом для раскрутки коллектива, что даже группа «Ария», имевшая и официальный статус, и достаточно высокий уровень популярности, свой первый альбом «Мания величия» отдала подпольному «писателю» Виктору Лукинову. Запись тут же на кассетах и катушках разлетелась по всему Советскому Союзу. «После этого получилось так, что куда бы мы ни приехали — везде нас знают», — восхищался вокалист группы Валерий Кипелов. А кроме того, за пределами Москвы эти записи передавались вечерами местными радиостанциями — там с этим не было никаких проблем. Ну а после, узрев немереную популярность ансамбля, фирма «Мелодия» тоже захотела издать модную группу. Но это было после…
А бывало так, что группа прекращала свое существование, если у нее не получалась запись, как это случилось с «Черным Обелиском» летом 1988 года…
Любители русского рока много времени посвятили поискам таинственно исчезнувшей записи группы «Футбол». Песни из того альбома 1982 года — «Шла Маша по лесу», «Серый человек», «Маленькая девочка в большом гастрономе» — произвели настоящий фурор, но вскоре этот альбом будто растворился во времени, пропал, его не было ни в одной фонотеке, ни у одного «писателя».
Сергей Рыженко, лидер «Футбола», вспоминает: «Запись мы делали в экстремальной ситуации: было три часа времени на все это дело, потому что магнитофон «Ростов» стоял на квартире, чей хозяин уезжал в стройотряд. У нас даже не было времени на отстройку. Мы использовали микрофончики «МК-60», которые благополучно «задулись» во время записи, обеспечив такое качество пленки, что слушать ее стало невозможно. Как раз Свинья приехал ко мне в гости — мы тогда дружили со Свиньей, — вот мы все собрались на этом флэту и начали писать. Ну, конечно, сбегали в магазин, взяли и все отписали со свистом, а задувание уже не было времени проверить…»
Короче говоря, однажды автор изъял эту пленку из обращения, тем не менее до сих пор не существует приличного качества записей песен Рыженко в электрическом варианте. Просто рок какой-то над ним завис…
Когда стало возможным легко и просто тиражировать записи, то появились группы, предпочитавшие работать исключительно в студии. Например, группа Сергея Жарикова «ДК» записала более тридцати альбомов, но отыграла лишь четыре «живых» концерта, каждый — наперечет. Первый концерт состоялся в 1983 году в подмосковном городе Зеленограде, причем первое отделение играл Майк. Второй — в том же году в городе Жуковском. Третий — в 1986 году в Измайлове, в день взрыва на Чернобыльской АЭС. Четвертый — в 1987 году в ДК «Серп и молот» на фестивале авангардной музыки.
Интересно, что Жариков при сведении альбома всегда старался поднять средние частоты и приглушить высокие и низкие. Он делал это для того, чтобы тексты песен «ДК» можно было расслышать на самом примитивном магнитофоне. Позже тот же самый прием во время записей своих первых альбомов применила группа «Коррозия Металла».
Группа «Ночной Проспект», находившаяся под большим влиянием Жарикова, также записала очень большое количество магнитоальбомов, причем Алексей Борисов и Иван Соколовский, музыканты этой группы, каждому альбому старались придумать новое концептуальное звучание.
Я был свидетелем того, как музыканты «Ночного Проспекта» работали над альбомом «Гуманитарная жизнь». Процесс записи занял очень много времени — с конца 1985 года по март 1986-го. Ритм работы был очень странный: группа все время переезжала с квартиры на квартиру, перевозя с собой все инструменты. Начали работать дома у Леши Борисова, потратив целую неделю на запись барабанов и баса, потом перебрались домой к Игорю Васильеву, одному из подпольных «писателей», где частично записали вокал и инструментал. При этом инструменты для записи использовались весьма приличные: электросинтезаторы «Korg М20» и «Yamaha RX-11», которыми всех в Москве снабжал (за определенную плату, конечно) некто Вадим, два или три кассиотона плюс Лешина гитара «Yamaha 1Р400». Правда, записывали все на отечественный полустудийный магнитофон «Тембр». Зато запись сводили на профессиональном магнитофоне «Sony» с 38-й скоростью, впрочем, довольно старом, эпохи «Сержанта Пеппера». Рекомендации по сведению давал Сергей Жариков.
Очень много времени было потрачено на запись Жанны Агузаровой, которая была приглашена спеть на этом альбоме. Получилось эффектно, но позже это сыграло с группой злую шутку, так как в киосках звукозаписи этот альбом «Проспекта» продавали как новый альбом группы «Браво», а когда народ спрашивал, что, мол, это за мужик там поет, то отвечали, что это якобы — сам Хавтан.
Александр Лаэртский тоже предпочитает студийную работу живому общению с публикой. «В 1987 году Лаэртский сразу «нарубил» огромное количество альбомов, — вспоминает Александр Агеев, основатель студии «Колокол» Московской рок-лаборатории. — Но «День знаний» и «Общество Туле» не шли ни в какую, и тогда он записал несколько альбомов в псевдонациональном стиле — «Женщина с трубой» и «Доители изнуренных жаб». И вдруг мы заметили, что повадились к нам ходить какие-то здоровые мужики, которые списывают все альбомы Лаэртского. Оказалось, что это — таксисты! Так через таксопарк Лаэртский попал на тусовку!
А так как Лаэртский практически не выступал и никто живьем его не видел, то его имя обросло вымыслами и разными мифами. Но это только подогревало интерес к нему. Так что не обязательно начинать с клипа для обретения популярности, можно ее достичь и при полном отсутствии информации!..»
Фактически «писатели» выступали тогда в качестве продюсеров, без их неустанной работы не было бы ни «ДДТ», ни «Аквариума», ни «Кино», ни Башлачева — никого из тех, кого мы сегодня почитаем как символы эпохи.
«Какая запись из твоей коллекции является для тебя самой ценной?» — спросил я однажды Сашу Агеева. Он ответил: «Таких записей две. Первая — концерт группы «Аквариум» в Москве в 1982 году, которую я назвал «10 лет «Аквариуму». Вторая — 20 песен Александра Башлачева, записанные у меня дома. Позже они составили основу альбома «Время колокольчиков»».
А в Питере хозяйничал Андрей Тропилло, записавший на своей студии в охтинском Дворце пионеров и школьников самые знаменитые альбомы «Аквариума», «Кино», «Зоопарка», «Алисы», «Ноля», «Пикника» и еще многих питерских рок-команд. Можно сказать, что весь подпольный питерский рок расцвел благодаря неустанным заботам Тропилло. Как результат — его избрали директором Ленинградского филиала фирмы «Мелодия», после чего альбомы культовых питерских рок-групп начали выходить на виниле.
В 1987 году железный занавес, скрывавший индустрию грамзаписи, удалось прорвать и в столице. Хозяйка Московской рок-лаборатории Ольга Опрятная невесть каким чудом договорилась о том, что победитель Фестиваля Надежд совершит танец с фирмой «Мелодия». Первым лауреатом первого Фестиваля Надежд стала группа «Тяжелый День», и в награду ее музыканты получили возможность записать альбом на студии фирмы «Мелодия», и через полгода вышла их пластинка «В полет». Это была первая настоящая советская «металлическая» пластинка, с фуззом, с дисторшном, с рычанием гитар и мощным «качем». В то же время в тяжелый ритм врывались фольклорные напевы, которые начинали управлять движением музыки. В итоге общий тираж пластинки составил более миллиона экземпляров, и второй альбом фирма «Мелодия» предложила записать группе сама.
Вслед за «Тяжелым Днем» на «Мелодии» вышла пластинка «Черного Кофе» — и тоже миллионный успех. Следом — альбом группы «Мастер». А в начале 90-х стали появляться независимые фирмы и фирмочки, производящие грампластинки. Перцой ласточкой была московская фирма «ЭРИО», выпустившая в свет пластинку питерской группы «АукцЫон».
С началом перестройки наши группы стали активно выезжать за границу и даже записывать альбомы на зарубежных студиях. Кто же первым из наших музыкантов попал в настоящую западную студию, наполненную таинственными и волшебными инструментами и приборами, делающими запись лучше, чище, качественнее?
Принято считать, что это был питерский «Аквариум». На самом же деле первым был московский «Ва-банкъ». В конце апреля 1988 года «Ва-банкъ» отыграл десять концертов в самых престижных рок-клубах Финляндии. После этого группа осталась еще на неделю, чтобы на студии фирмы «Polarvox Оу» записать материал для пластинки. Музыкантам дали студию в полное распоряжение: они могли пить кофе, водить финских девочек, но к концу недели должен был быть готов материал хотя бы на миньон. Честно говоря, никто в них особенно не верил, так как впервые русская группа работала в западной студии. Не верил в них и звукорежиссер Ти Ти Оксала. Но несмотря ни на что, «Ва-банкъ» к концу недели записал материал на «гигант». Год спустя пластинка вышла в свет, а «Ва-банкъ» выехал в тур для ее раскрутки. Поездка получилась длинной — через всю Европу. Почему именно группа Александра Скляра стала первой из наших групп, записавшей альбом на настоящей западной студии? Ответ прост: судьба любит героев, идущих ва-банк.
* * *
Сейчас и до наших студий звукозаписи добрались самые современные технологии, приборы для обработки звука выстроились вокруг звукооператора стройными рядами, все компьютеризировано. Российские студии теперь тоже напичканы сумасшедшими компьютерными программами, позволяющими сделать конфетку из любой записи — был бы оригинал. Однако человеческий фактор продолжает играть главенствующую роль.
Рассказывают, что в одной столичной студии недавно записывали свой материал какие-то молодые музыканты из Средней Азии. Работали они долго и неумело, провозились целую смену, а записали только три трека. Уставший от их бестолковости звукорежиссер сказал: «Люди, вы идите, а я за ночь сам все сведу». — «Да у нас вот здесь криво сыграно, там криво спето», — запричитали приезжие музыканты. «Вот смотрите на этот ящик, — сказал тогда звукорежиссер, указывая на какой-то прибор, мигающий огоньками, — это новейшая технология, которая позволяет исправлять все огрехи. Я пропущу через этот ящик ваши песни, и завтра вы сами себя не узнаете — так все будет здорово сыграно!»
Музыканты ушли, а звукорежиссер и бывший с ним в студии друг-музыкант взяли инструменты, переписали все партии и даже вокал наложили.
Наутро приходят музыканты, им ставят пленку, на которой все в порядке, они цокают языками и действительно себя не узнают: «Это ж будто не я играю! Это ж будто не я пою! Ну у тебя и машинка знатная! Хорошая машинка!»
В одной студии какие-то панки писали свой альбом. К концу смены они были уже, конечно, выжатые, как лимон, и звукорежиссер сказал: «Идите-ка вы домой, я без вас все здесь сведу и завтра утром отдам вам нарезанный CD-R». Наутро панки вновь пришли в студию. «Вот ваш компакт, — говорит звукорежиссер, — все ваши тринадцать песен я свел. Получите!» Панки вытаращили глаза: «Откуда ж взялись тринадцать песен, когда мы записывали только двенадцать!?»
Одной известной певице нужно было срочно записать несколько треков для телепередачи. Вместе со своими музыкантами она пришла в студию, начали они интенсивно работать: однако какие-то куски долго не получались, несколько раз пришлось перезаписывать фрагменты вокала, и, короче говоря, вот уж ночь катит в глаза, а запись еще не готова. Звукорежиссер сжалился над музыкантами и говорит: «Ладно уж, идите домой, я сведу все без вас и завтра утром сам привезу…» Проработал он всю ночь, а наутро повез компакт певице. Открыла она дверь, взяла компакт, тут же поставила его на CD-плейер и… ушам своим не верит: инструментал ее, а голос — чужой. В чем дело?! Оказалось, что накануне на этой же студии делала запись другая известная певица, и когда звукорежиссер ночью один, грустный, печальный и усталый, стал сводить песни, он перепутал голоса…
* * *
За несколько дней до Нового года, нового века и нового тысячелетия вышел в свет альбом с записями «Удачного Приобретения» образца 1974 года. «Как раз к нам тогда из «Цветов» пришел Алик Микоян и мы совместно играли на какой-то вечеринке, — рассказывает Алексей Белов (Вайт). — Эта пленка стояла на ревербераторе и каким-то чудом сохранилась. Я ее взял, перевел в цифру, и она звучит так, как мы тогда играли. Причем это не специально писалось: концерт, как он есть. Где-то наивно. Какие-то тексты имеют смысл, а какие-то нет — просто рыба. Это же танцы! Они ни к чему не обязывали. В каком-то общежитии кто-то танцует, кто-то слушает, кто-то выпивает, а мы играем — но для нас это священнодействие. И не важно, что поется, главное — с каким это посылом делается! Я тогда думал, что эта запись совершенно не интересна, что уже лет через пять все будут так играть. Сейчас же, когда я включил ее, у меня волосы зашевелились на голове! Это же бешеная энергетика! И в то же время это очень стильно. Хотя это моно, конечно, но тем не менее по качеству это не хуже, чем какие-то последние концертные записи того же Хендрикса».
Глава без нумерации
Рассказ администратора Московской рок-лаборатории Александра Агеева о том, как он записывал альбом Александра Башлачева «Время колокольчиков»
«Эта запись была сделана 20 января 1986 года. Но впервые я услышал Башлачева еще в 1984 году, его записали Игорь Васильев и Виктор Алисов, но тот оригинал в конце концов потерялся. Меня его песни так взволновали, что я решил найти этого человека. Весной 1985 года во время ленинградского рок-фестиваля я стоял у «Сайгона», как вдруг одна девушка закричала: «Башлачев! Башлачев! Иди к нам!» От толпы отделился невысокий парень и пошел на зов. Это, конечно, был он. Другого быть не могло. И я шагнул навстречу, чтобы познакомиться. Он оставил адрес и пообещал часто бывать в Москве.
Следующая встреча произошла осенью на одном из «домашних» концертов в квартире близ метро «Автозаводская». Квартира была бедной, горела одна-единственная настольная лампа, и ничего звукозаписывающего не крутилось. А он пел настолько круто, что я понял: если мы это не запишем, то может случиться непоправимое. Мы уже тогда мучились с Высоцким, выискивая с разных старых, жуткого качества пленок по одной-две песни. Наши предки совершили непоправимую ошибку, не записывая Высоцкого всего и полностью.
После концерта я подошел к Башлачеву и предложил собраться и сделать запись. Башлачев к этому отнесся очень скептически. Он говорил, что запись не передает настроения. Но я продолжал его ломать. Окружающие дергали меня сзади: не надо, мол, давить. Но Башлачев сказал, что подумает и позвонит сам.
Он позвонил только в январе 1986 года и сказал, что пробудет в Москве несколько дней. Я начал готовиться. Обратился за помощью к Катомахину, звукорежиссеру «Машины Времени», и тот выдал мне четыре микрофона и пульт.
Вообще та запись полна мистики. Мы договорились, что Башлачев приедет ко мне домой утром в субботу. Прошел час — его не было. Я подсел к окну и стал смотреть на улицу. Из соседнего подъезда вынесли две табуретки и поставили на них гроб. И тут появились Башлачев с девчонкой. У него в руках были цветы, он подошел к группе родственников, положил их, постоял, сняв шапку. Когда он вошел ко мне, то был очень веселый: «Там покойник. Это нам поможет!»
Я всех удалил на кухню, и мы начали работать.
Мы договорились, что будем писать все песни. Но первое, что случилось, — сгорел пульт. Я позвонил знакомому звукорежиссеру Игорю Васильеву, он как раз писал Задерия и Терри, но оказалось, что пульт у него сегодня свободен. Мы договорились, что один мой приятель сейчас подъедет к нему за пультом на машине. От меня до Игоря и обратно ехать от силы полчаса. Багшлачев пока разыгрывался, а я пытался чинить пульт. Но прошел час, а машина все не возвращалась. Лишь часа через полтора приятель позвонил и сообщил, что едва он выехал на Нагатинскую набережную, как у него отвалилось колесо.
Башлачев обламывался, девчонка ныла: не надо писать. И я снова стал давить, потому что чувствовал: нельзя отпускать, если не запишем сегодня, то никогда уже не запишем. Девчонка ушла. Он хотел уйти с ней, но я его удержал.
Шел уже шестой час. В квартире никого. Башлачев попросил занавесить все окна. Полная темнота. Только огарок свечи, который давал небольшой круг света. Я сел как можно дальше и даже отгородился крышкой пульта. Башлачев должен был командовать: «Поехали!» — запись же я обрывал сам. Дубли он требовал стирать: «Нерожденное дитя!»
Записали несколько песен, и вдруг он говорит: «Ничего не получается…» — и просит разрешения позвонить в Новосибирск, где в больнице лежит его жена с больным ребенком.
«Конечно, можно, — ответил я. — Только вряд ли позовут ее к телефону». Но ее позвали, предупредив Башлачева, что ребенок умирает. Он, как мог, успокаивал ее, говорил, что находится сейчас в Москве, рассказал, чем занимается.
«Хорошо, что мне дали поговорить, это мне поможет…»
И он стал петь. Двадцать четыре песни. Без перерыва. Восемь вещей с двумя-тремя дублями. Он командовал, потом сидел с минуту молча, собирался. И пел. «Ванюшу» записали с первого раза. «Лучше я не смогу». Он минут десять ходил по комнате, прежде чем начал петь. То же — «Егор Ермолаевич». Ошибся — очень жалко — в песне «Верка, Надька, Любка», но не захотел ее переписывать.
Мы закончили в одиннадцать вечера. «Я больше не могу», — сказал Башлачев. Мы не записали «Вахтера» и еще шуточные песни, потому что было не то настроение. Я включил свет и увидел, что все его пальцы на правой руке стерты в кровь и вся гитара в крови «Слишком много играл в последнее время», — ответил Башлачев.
Все эти песни были написаны с 1984 по 1986 год. Башлачев объяснял, что каждому человеку отпущена определенная доля творчества, которую он получает в течение всей жизни по чуть-чуть. Но если человек захочет и очень попросит, то ему это будет выдано сразу. «Я попросил», — говорил он, не указывая, однако, у кого и как. Но в последующие годы он написал, может быть, песни три, а вернее, какие-то обрывки и наброски, которые жена смогла найти. И он их никогда не исполнял.
На этой записи много брака: завывания, стучит микрофон, звенят колокольчики, висевшие у него на груди. Башлачев требовал, чтобы, все было, как на концерте».
Предчувствия Агеева, к сожалению, подтвердились: два года спустя, в феврале 1988-го, Башлачев погиб. «Я чувствовал, что делаю правильно, давя на него, чувствовал, что если перенесем запись, то этого уже не будет никогда…»
Запись, сделанная Александром Агеевым, послужила основой для первой и в то же время посмертной пластинки Башлачева, вышедшей на фирме «Мелодия» в 1989 году.