Эхо в тумане

Эхо в тумане

1

Вполнеба полыхал над озером Закат, вытягивал из воды легкую золотистую дымку. За высокие камыши только что село солнце. Оно даже не село — нырнуло. «Как расписная ложка в майский мед. — От невольного сравнения политрук Василий Колосов грустно усмехнулся: — Ничего себе мед… Оттуда, из камышей, жалят пулями — только покажись…» И все же такой удивительно красивый закат Колосов наблюдал впервые. Карелия… вот ты какая!

В роте он политруком недавно. Командиром роты был Виктор Кургин, жилистый светло-русый лейтенант. Командир и политрук считали себя ленинградцами. Кургин перед самой войной закончил Ленинградское пехотное училище имени Кирова, Колосов — Ленинградское военно-политическое имени Энгельса. Кроме них, в роте было еще два таких ленинградца — командиры взводов лейтенант Григорий Лобода и Олег Иваницкий, выпускники пехотного училища. Все они на этом участке фронта воевали уже месяц — с самого начала войны.

Всматриваясь в дымчатый противоположный берег, Колосов услышал певучий голос бойца Сатарова, своего ординарца:

— Товарищ политрук, вас вызывает капитан. Говорят, срочно.

В батальоне капитан один — комбат Анохин. «Никак принимать пополнение?» — подумал политрук, радуясь. Батальон занимал оборону на восточном берегу озера. Вроде и спокойный участок, а потери большие. Злее всего досаждали снайперы: чуть зазевался — и вот уже из-за озера пуля.

Догорал июль. А белые ночи над Карелией все еще царствовали. В лесах было светло, как в городском парке. Устремленные ввысь сучковатые сосны, близко подступавшие к озеру, казалось, излучали желтый сочный свет, и вражеские снайперы чаще охотились по вечерам, когда заря через озеро стелется к нашему берегу, высвечивая каждую ветку.

Два часа назад Василий Колосов шел по ходу сообщения в первую траншею. Нужно было выбраться на мысок, клином уходящий в озеро. Туда выдвинулись пулеметчики. На пути попалась рубленая лесная сторожка, крытая тесом. И политрук решил взглянуть, где там пулеметчики устроились. Только нащупал замшелый конек тесовой крыши, как у самого виска пуля ковырнула щепку.

Ординарец, от неожиданности распахнув раскосые глаза, с запозданием крикнул: «Снайпер!», но политрук не стал ждать второй пули — мгновенно очутился у порожка. «И зачем я вылез?..» — обругал себя. Он все еще не мог избавиться от чувства, которое им овладело после удара пули рядом с виском. То ли снайпер ошибся, то ли он, Василий Колосов, родился в рубашке. «А может, капитан вызывает меня по поводу моей глупой вылазки на крышу?» — думал по дороге к штабу.

Пока политрук беседовал с бойцами, Сатаров побывал в штабе и оттуда принес почту. «Наверное, это он доложил комбату, Вот снимут с меня стружку… И поделом». С этой невеселой мыслью, пригибая голову, Колосов ускорил шаг. И хотя он был в каске, предосторожность не мешала.

Ход сообщения не везде в полный профиль, поэтому кое-где приходилось чуть ли не щекой прижиматься к сырому колючему граниту. На открытой местности обостряется чувство ожидания пули. Но на этот раз политрук торопился и раньше времени приподнял голову — пуля тут же цокнула о каменный выступ, высекла искру и рикошетом отлетела в сосны. Спустя четверть часа политрук входил в землянку командира батальона.

— Наконец-то, — нетерпеливо встретил Анохин и вместо того, чтобы «снимать стружку», показал на деревянный ящик из-под снарядов. — Садись.

Здесь уже был лейтенант Кургин и что-то записывал в блокнот, перед ним на грубо сколоченном столике глянцем отсвечивала карта.

— Повторяю… Приказано: выслать в тыл противника рейдовый отряд в составе усиленной роты… Вот сюда. — Комбат осветил фонариком лист карты, на котором теснились зеленые пятна, обозначавшие хвойные и сосновые леса. На синих разновеликих овалах Колосов успел прочесть: «Сямозеро», «Шотозеро». Судя по тону синевы, озера глубокие. Их разделял довольно широкий перешеек.

— Здесь дороги, — показывал комбат, водя пальцем по карте. — Железная и шоссейная. Этими объектами уже занимаются наши соседи. По данным разведки, противник перебрасывает важные грузы… Перебрасывает не только здесь. Севернее Сямозера есть уже, оказывается, колонные пути, короче, их войска движутся вне дорог. В полосе наступления нашего полка пути сходятся вот здесь. Восточнее населенного пункта Хюрсюль. Задача отряда: внезапным ударом захватить узел колонных путей и удерживать его до подхода основных сил полка. Вы, лейтенант Кургин, командир, Колосов — политрук отряда.

Приказ был издан еще накануне, но в роте о нем узнали с запозданием.

— Впрочем, сейчас выяснять некогда, — продолжал Анохин, возвращаясь к карте. — Считайте, с приказом вы ознакомлены. В отряде двести человек; ваша рота плюс бойцы из других батальонов. Они уже прибывают в пункт сбора. Все. Действуйте.

Поспешность, с которой формировался отряд, радовала: значит, скоро наступление. Будем гнать врага до самой границы, а может, и дальше. В училище курсантам говорили: если нам фашисты навяжут войну, мы ее закончим на чужой территории.

В этом мало кто сомневался: перед войной газеты писали о могуществе Красной Армии. Плохо знали другое — возможности фашистской Германии. Месяц войны показал, что фашисты имели неплохое вооружение, особенно авиацию и танки. Но то, что наше командование создавало рейдовый отряд, вселяло надежду: пора поворачивать на запад.

— Теперь, комиссар, повоюем, — говорил Кургин, подмигивая карим глазом: дело ему было явно по душе. Молодое сердце командира рвалось в наступление. А рота держала оборону, несла потери от вражеских снайперов.

Командир заставил бойцов зарыться в землю. А земля в Карелии особая: в низинах — болота, высоты — из гранита. И все-таки рота Кургина не просто приспособилась к местности, а выступила инициатором снайперского движения. Пример подал командир, его поддержали командиры взводов лейтенанты Иваницкий и Лобода.

Роту в полку скоро заметили, может быть, поэтому она и составила ядро рейдового отряда.

— Уточните маршрут, — попросил Кургин. Желтый луч фонарика, выхватив из сумрака роившуюся мошкару, снова лег на карту.

— Отсюда по прямой, то есть по перешейку, ровно двадцать километров. — Анохин, не отрывая от стола указательного пальца, приблизил к нему фонарик. — Вы двинетесь в обход Шотозера.

— К верховьям реки Шуя? — переспросил Кургин.

— Не совсем… За озером вам встретятся водосбросы. От них до узла колонных путей километров пять, не больше.

— По болоту?

— Да… Собственно, весь маршрут по болотам.

— На болоте мы, товарищ капитан, как мишени…

Лейтенант Кургин не скрывал опасения, что по низине благополучно пройти не удастся: белая ночь — она тут не союзница.

Анохин, прежде чем вызвать командиров, сначала многое обдумал сам. Только вчера ему стало известно, что полк перейдет в наступление — двинет на Суоярви. Южнее, на Ведлоозеро, ударят другие полки, — и тогда вся Урская гряда до реки Олонки снова будет в наших руках. Этот удар обезопасит Петрозаводск. Но главная задача, пожалуй, другая. О ней Анохин лишь догадывался: раз командование бросает полк в наступление, по существу, неподготовленным — на юге, за Ладожским озером, дела неважные. Но как сказать об этом командиру и политруку рейдового отряда, Анохин не знал. Посылая своих подчиненных на смертельный бой, он многое недоговаривал… Напрасно. Политрук Колосов, двадцати двух лет от роду, считал себя политработником вполне сложившимся, готовым выполнять любую задачу.

— Цель наступления? — спросил он молчавшего комбата.

Анохин поднял на политрука усталые глаза:

— Нашему родному городу, ребятки, нашему Ленинграду мы должны помочь.

Анохин выключил фонарик, и в землянке стало еще сумрачней, как бывает при заходе солнца в лесном доме, окна которого выходят на восток.

— Начало выдвижения — в полночь. Ровно через сутки выступает полк.

Комбат сворачивал карту: главное он сказал. Теперь, а точнее, по мере того, как командир и политрук осмысливали, что им делать до общего наступления, вопросы возникали, казалось, сами собой.

— Ночь, товарищ капитан, условная. — Политрук не хотел, чтобы комбат строил иллюзии: никакой темноты не будет.

Комбат кивнул. Карелию он знал не понаслышке: здесь служил до войны и вот уже второй месяц воюет.

— Ночью будет туман… Сильный…

— Туман — это хорошо, — отозвался Кургин. Комбату он верил: если тот сказал, что ночью будет туман, да не какой-нибудь, а сильный, это значило, что отряд сумеет скрытно выйти в тыл противника.