Вероломное нападение
Вероломное нападение
— Смирно! Равнение направо! Поднять флаг!
Головы выстроившихся на узкой палубе членов экипажа повернулись в сторону установленного за боевой рубкой флагштока. Офицеры отработанным до автоматизма движением дружно поднесли правые ладони к лакированным козырькам фуражек. На вертикальном шесте взвился военно-морской штандарт.
— Равнение прямо! — приказал командир и, набрав в грудь воздух, приготовился выкрикнуть «Вольно», но тут боцман запел во все горло:
Сегодня песню мы споем,
Вина бокал холодного нальем.
Постепенно к нему присоединился весь экипаж во главе с командиром. Над плещущейся у причалов переименованного после оккупации Польши в Готенхафен порта Гдыня темной маслянистой водой ежедневно гремела «Песня о битве за Англию». По традиции ее исполняли подводники, завершившие курс обучения и после учебного плавания в Данцигской бухте впервые отправившиеся в боевой поход.
Подводная лодка разрезала форштевнем блестевшую на солнце зеленоватую поверхность Балтийского моря. Командир и оба помощника оживленно беседовали на мостике, пытаясь выяснить причину столь поспешной отправки их в боевое плавание.
В итоге они пришли к выводу, что множество новых подводных лодок будет использовано для нанесения массированного удара по наиболее уязвимым коммуникациям Британии в Атлантике.
Неожиданно на мостик пулей выскочил радист и передал командиру радиограмму. Капитан-лейтенант пробежал глазами текст и, удивленно вскинув брови, спросил, обращаясь как бы к самому себе:
— Неужели англичане хотят высадиться в Северной Норвегии?
Старший помощник скользнул по бланку изучающим взглядом и недоуменно пожал плечами. Экипажу предписывалось повернуть на север и войти в Баренцево море.
Полуденное солнце окрасило небо яркими красками, его отсветы легли на воду. Море было пустынно. Не было видно ни одного рыбацкого судна, обычного в этих широтах. На встречу с транспортом или военным кораблем командир даже не рассчитывал.
На рассвете 22 июня 1941 года радист щелкнул тумблером радиоприемника и, когда в левом верхнем углу засветился зеленый глаз, до упора повернул регулятор громкости. Послышался срывающийся голос министра иностранных дел гитлеровского правительства:
— Я обязан вкратце изложить меморандум фюрера…
Члены команды даже представить себе не могли, насколько тяжело было Иоахиму фон Риббентропу произносить эти слова. По свидетельству первого секретаря посольства СССР в Берлине, у главы внешнеполитического ведомства Третьего рейха заметно тряслись руки, лицо опухло, глаза воспалились и помутнели. После пресс-конференции он подбежал к советскому дипломату и в отчаянье прошептал ему на ухо:
— Передайте в Москву, а еще лучше лично Сталину… Я был против нападения на вас… Не хочу… Не могу…
В это время по советской земле уже катился огненный смерч войны. В четыре часа утра оглушительная канонада разорвала рассветную тишину на всей западной границе, самолеты с черными крестами на крыльях обрушили мощные бомбовые удары на мирно спавшие города. Началась Великая Отечественная война.
Подводники после недолгого удивления пришли в неописуемый восторг. Их возраст в среднем составлял двадцать — двадцать пять лет. Все они прошли надлежащую выучку в школе, Гитлерюгенде и на военно-морском флоте, где им постоянно внушали, что Советский Союз — злейший враг Германии. Их приучили люто ненавидеть эту страну и считать «недочеловеками» ее граждан. Правда, такие события, как спасение ледоколом «Красин» участников возглавлявшейся Умберто Нобиле итальянской экспедиции на Северный полюс, которое произвело сильнейшее впечатление на всех моряков, никак не укладывались в разработанную пропагандистами Геббельса схему. Тем не менее немецкие юноши и девушки в большинстве своем сохраняли приверженность нацистской идеологии. Поэтому они испытали самый настоящий шок, узнав о подписании в августе 1939 года Пакта о ненападении с Советским Союзом.
Они не знали, что советское правительство было вынуждено пойти на этот беспрецедентный в его политике шаг только после окончательного отказа исповедывавших антикоммунизм руководителей Англии и Франции создать в Европе систему коллективной безопасности для совместного отпора гитлеровской агрессии.
Подготовка к нападению на СССР полным ходом развернулась после июля 1940 года и проводилась в четырех направлениях: идеологическом, политическом, экономическом и военном.
Еще в середине двадцатых годов Гитлер в своем опусе «Майн кампф» («Моя борьба»), ставшем впоследствии своего рода «Библией национал-социализма» и, в сущности, представлявшем собой сборник его разглагольствований на самые разнообразные темы, с предельной откровенностью писал: «Мы со всей определенностью указываем в сторону восточных территорий и начинаем проводить политику, направленную на завоевание новых земель в Европе. Нам остается лишь устремить свой взор на Россию… Это огромное восточное государство обречено на гибель. По воле самого Провидения нам суждено стать свидетелями невиданной катастрофы, которая явится неопровержимым доказательством правильности расовой теории… Крах системы большевистского господства неминуемо повлечет за собой крах всей российской государственности».
Эти слова Гитлера, когда-то считавшиеся просто хлесткими митинговыми фразами, легли в основу комплекса мер по идеологической подготовке вермахта и гражданского населения к войне с Советским Союзом.
Политическая подготовка включала в себя планирование акций, направленных на ликвидацию социалистического общественного строя. 17 марта 1941 года на совещании с представителями высшего командного состава вооруженных сил Гитлер заявил, что «на территории Великороссии следует применять методы жесточайшего насилия. Идеологические узы недостаточно крепко связывают русский народ. После истребления партийного актива он распадется на отдельные нации и народности».
В сфере экономики происходило дальнейшее наращивание военно-технического потенциала и предпринимались меры по переводу всех предприятий, так или иначе связанных с военным производством, на «особый режим работы». При содействии крупнейших концернов и государственно-монополистических органов разрабатывались планы разграбления Советского Союза и управления его экономикой колониальными методами. 9 января 1941 года Гитлер в беседе с главнокомандующим сухопутными силами генерал-фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем утверждал, что «огромные российские пространства таят в себе неисчислимые богатства. Германия должна установить над этими землями политический и экономический контроль, но ни в коем случае не присоединять их к себе. Тогда в дальнейшем мы сможем вести войну со всеми континентами, и никому не удастся нас разбить».
Тщательная разработка оперативных планов нападения на СССР закончилась в середине декабря 1940 года, когда полковник Хойзингер из оперативного управления Генерального штаба сухопутных войск доложил о результатах Гитлеру. В огромном, облицованном плитами карерского мрамора конференц-зале рейхсканцелярии присутствовали также генерал-фельдмаршал Кейтель, Гальдер и начальник Штаба Оперативного руководства вермахта генерал-полковник Йодль. Гитлер одобрил стратегический план нападения на Советский Союз под кодовым названием «Барбаросса»[31] и лишь распорядился внести в него некоторые изменения. Характер и направление стратегии Германии в этой войне также определялись принципом «блицкрига». В директиве ОКВ от 18 декабря 1940 года перед вооруженными силами ставилась задача «в ходе краткосрочной военной кампании полностью разгромить Советский Союз… Конечной целью операции является создание вдоль всей линии Волга — Архангельск защитного вала, отделяющего завоеванные земли от азиатской части России».
К моменту нападения на СССР из 214 дивизий вермахта 153 (вместе с войсками сателлитов 190)[32] были сосредоточены в районах вторжения. 5,5 миллиона отлично вымуштрованных солдат и офицеров имели на вооружении 3,7 тысячи танков, почти 5 тысяч самолетов и свыше 42 тысяч орудий и минометов.
Уничтожение Советского Союза как государства предусматривало также истребление населявших его народов. Поэтому в тылу германских войск были развернуты специальные эсэсовские формирования. Согласно секретному плану «Ост» («Восток»), в течение 25–30 лет должны были погибнуть 120–140 миллионов человек. В конечном итоге предполагалось «полностью ликвидировать людской потенциал» Советского Союза.
Эти классово-политические устремления германского империализма полностью соответствовали намерениям подавляющего большинства офицеров подводного флота, люто ненавидевших социалистический общественный строй и отнюдь не забывших восстания матросов в Киле, положившего начало Ноябрьской революции 1918 года. Они даже не догадывались о том, что результаты боевых действий на Восточном фронте определят также исход подводной войны.
Уже через несколько минут после выступления Риббентропа на субмарине приняли радиограмму из штаба подводного флота: «Баренцево море объявляется запретной зоной. Атаковать без предупреждения любой корабль».
Еще через час сигнальщик радостно выкрикнул:
— Вижу на горизонте дымок!
— Полный вперед!
В ту же секунду за кормой утробно заурчал электродвигатель, мелко завибрировал корпус, и подлодка, взбив за кормой высокий белый бурун, на предельной скорости устремилась к кораблю. Вскоре командир понял, что перед ними советский сухогруз, идущий из Шпицбергена на родину с наполненным до краев углем трюмом. Экипаж наверняка с нетерпением считал часы, оставшиеся до возвращения в порт приписки.
Капитан-лейтенант приказал погрузиться под перископ и склонился к окулярам, внимательно рассматривая судно с низкой осадкой. В отличие от кораблей в Атлантике, постоянно срезавших курс зигзагами, чтобы не дать подлодкам противника рассчитать правильный угол для атаки, сухогруз шел в прежнем направлении. Спасательные шлюпки и шторм-трап также не были подготовлены к спуску на воду. Командир знал, что на таких неказистых «двухвахтенных» судах рулевой обычно еще и обслуживает радиостанцию. В пять часов утра он, несомненно, спокойно спал, а не лихорадочно прослушивал эфир. Иначе команда уже знала бы о начале войны.
Когда форштевень транспорта появился в перекрестье прицела, капитан-лейтенант хрипло выдохнул:
— Первый аппарат, товсь!
Глухо булькнув, облепленная пузырями воздуха торпеда пошла на сухогруз.
Вздыбившийся из пучины бурлящий водяной столб обрушился на палубу корабля, перевернув его набок. Командир отчетливо разглядел в перископ облепленное ракушками и водорослями днище.
Несколько моряков успели выпрыгнуть за борт. Командир приказал всплыть, спустился с мостика и встал в позе победителя на выведенный на носовой палубе — чтобы не бомбили свои самолеты — черный в белом круге крест. Несколько минут он с нарочитым равнодушием всматривался в искаженные страхом лица людей, беспомощно барахтавшихся в ледяной воде. Немецким подводникам было запрещено оказывать какую-либо помощь экипажам потопленных ими кораблей. Столь бесчеловечных приказов еще не получал ни один моряк.
Командир распорядился отправить радиограмму Деницу и занести сведения о потопленном судне в бортовой журнал. Затем он окинул гордым взглядом собравшихся в центральном посту и невольно вспомнил о своей прежней службе старшим помощником на «У-144» под началом капитан-лейтенанта фон Миттельштедта.
* * *
«У-144» во второй раз вышла в боевой поход. Ни Миттельштедта, ни его команду данное обстоятельство никак не устраивало. В первом боевом плавании им пришлось неоднократно уходить под воду из-за постоянно появлявшихся в небе советских самолетов. К тому же русские еще во время Первой мировой войны накопили богатый опыт постановки минных заграждений и теперь вновь широко применяли его на практике. Их самолеты сбрасывали мины даже в устье Одера и своей активностью поставили под угрозу срыва снабжение немецких войск через недавно захваченные порты на Балтике. Пришлось также временно прекратить учебные плавания в Данцигской бухте. Не удалось полностью защитить даже Любекскую бухту. Стойкость и мужество немногих оставшихся на кораблях моряков Краснознаменного Балтийского флота и летчиков морской авиации — большинство из них сошло на берег, чтобы принять участие в оборонительных боях на суше, — поразило даже искушенных в сражениях солдат и офицеров вермахта.
Поэтому германским военно-морским силам так и не удалось полностью блокировать Финский залив и перекрыть советским кораблям доступ в Балтийское море. Советские подлодки проходили даже над установленными в 1943 году стальными противолодочными сетями.
«У-144» вышла на позицию севернее Хюлсаа у входа в Финский залив. Ей предписывалось «не допустить проникновения вражеских судов в Балтийское море и уничтожать транспорты, идущие в обоих направлениях».
В начале августа ночи в здешних широтах очень короткие. Все члены экипажа постоянно находились на боевых постах. В небе регулярно появлялись советские самолеты, а из-за горизонта в любую минуту могли выскочить торпедные катера. Поэтому лодка была вынуждена находиться под водой, и инженер-механик во время недолгого надводного плавания едва успевал подзарядить батареи.
— Дьявольщина! — в сердцах пробормотал Миттельштедт. — Это же полный идиотизм: использовать подлодки в таком замкнутом морском пространстве!
В очередной раз из-за солнца вынырнул самолет-разведчик, субмарина спешно погрузилась, и командир, боясь быть замеченным с воздуха, не осмелился даже выдвинуть перископ. Лодка шла, вплотную соприкасаясь с поверхностью моря, и пилот, снизившись, вполне мог разглядеть ее очертания. Но больше всего командира беспокоили мины. Старший радист уверял, что слышал, как якорный трос мины со скрежетом терся о борт.
— Что вы стоите и глаза таращите, словно глупый теленок? А ну-ка живо за дело! — набросился Миттельштедт на инженер-механика.
— Я не позволю так со мной разговаривать, господин каплейт. Как офицер я требую…
Страшный грохот заглушил последние слова, через пробоины внутрь мощными струями хлынула вода, тяжелым грузом заполняя отсеки и прижимая к стенке людские тела. Затем все вокруг погрузилось во тьму и наступила тишина.
Водяной гейзер медленно осел, разбрасывая возле себя широкие круги, и на поверхность выбросило два огромных пузыря.