1. Первое погружение в озеро

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Первое погружение в озеро

Озеро было совсем гладким, если не считать широкий след от нашего катера. Легкая мгла скрадывала даль, и залив Святого Сульпиция, к которому мы шли со скоростью 10–12 узлов, чем-то напоминал мне атолл в тропиках Тихого океана. Ради предстоящего великого эксперимента озеро, так сказать, надело морскую тельняшку.

— Вон он, прямо по курсу, около тысячи метров осталось, — сказал мне рулевой.

«Он» — мезоскаф. Все говорили о мезоскафе, вот уже больше года он оставался злобой дня, не проходило недели, дня без того, чтобы какая-нибудь газета не писала о нем — всегда с большим почтением и частенько без глубокого знания дела. Сперва появились заметки о его зачатии, потом пошли статьи о его рождении, росте и развитии. Подробно описывалось, как мезоскаф покинул отчий дом у подножия гор; Дан-дю-Миди и Дан-де-Моркль, словно две шеренги почетного караула, приветствовали его первые шаги; специальный поезд встретил его на пороге. Чтобы создать мезоскаф, пришлось своротить горы; чтобы провезти его, понадобилось отодвинуть мост. Газеты сообщили о его крещении; после этой важной и торжественной процедуры мезоскаф, чтобы не утомился, отбуксировали в новую обитель под Лозанной. И поминутно звучали удивленные возгласы, ибо он с самого начала опровергал все прогнозы, даже наиболее пессимистические. Люди ожидали, что он будет маленьким, а он оказался большим. Думали, что он будет серым или желтым, а он оказался белым. Твердили, что он не поспеет к сроку, а он вот, перед нами, хотя до открытия Выставки еще два месяца.

До нас дошел мощный звук, похожий на выдох всплывшего кашалота. Мостик мезоскафа опустел, но кругом сновало несколько суденышек — с микрофонами, с фотоблицами и с деятелями из администрации, которых можно было опознать по сверкающим в лучах вечернего солнца лысинам. Громкое сопение продолжалось: это мезоскаф под напором воды, врывающейся в балластные цистерны, выдыхал содержащийся в них воздух. Слегка наклонясь вперед, он приготовился впервые погрузиться целиком в свою стихию. На секунду его рубка — алюминий и плексиглас — задержалась, глаз телевизионной камеры, скользнув по горизонту, остановился, как бы в смятении, на двух связках бочек, напоминающих уродливые груды бензиновых канистр. Эти безобразные поплавки наскоро смастерили по требованию неких экспертов, которые никогда не выходили в море и никогда не окунались в воду с головой. Боясь очутиться на дне озера, эксперты настояли на том, чтобы мезоскаф был подвешен на буях из бочек подальше от грунта.

Помешкав несколько секунд, аппарат пошел вниз. Окончательно скрылся под водой мостик, затем рубка с двумя антеннами и, наконец, флаг с белым крестом — символом мученичества, надежды и мира. Флагу предстояло погрузиться всего на пять метров в мутные воды Женевского озера, а четырьмя годами раньше он благополучно достиг глубины почти 11 тысяч метров под лоснящимися на солнце волнами Тихого океана.

Флаг исчез, бочки остались.

Около четверти часа все взгляды были прикованы к этим бочкам. Они играли исключительно большую роль, на них возлагались все упования Выставки. Бочки удерживали не только груз мезоскафа, но и несравненно более тяжкое бремя — тысячи проблем и забот, былых и предстоящих, тысячи мелких интриг, которые уже вынашивались; на них делали ставку все те, кого оргкомитет Выставки нежданно-негаданно облек доверием: инженеры, эксперты, суперэксперты, кучка дилетантов и несколько вполне солидных лиц. В глазах каждого, кто так или иначе был причастен к первому погружению, одна бочка была эквивалентна одному эксперту. Если она треснет и мезоскаф пойдет ко дну, лопнет престиж и рухнут все надежды. А так как вокруг Женевского озера развито виноградарство, бочки к тому же воспринимались как символ. Правда, эти бочки и людей, заключенных в корпусе на глубине 10 метров, объединяло или, как еще говорят, роднило другое: не габариты и не содержимое, а — пустота. Именно пустотой обусловливались их подъемная сила, их эффективность и достоинство.

Однако бочкам не положено трескаться; проконопаченные, проолифенные, всесторонне проверенные, они должны быть готовы принять плоды земли, когда соберут урожай. Так и теперь бочки не подкачали, каждая из них до последней минуты несла причитающуюся ей долю груза. И когда мезоскаф всплыл, у всех было такое чувство, что бочки — подлинные герои дня.

Вы спросите, как это вышло, что я находился на катере и был всего только очевидцем, а не активным участником. Об этом можно долго рассказывать, но я остановлюсь лишь на нескольких эпизодах, а началось все в 1953 году, когда я возвращался с другого погружения, проходившего в устье Неаполитанского залива.