Первый и последний
Первый и последний
Одним из инициаторов кампании за отмену 6-й статьи Конституции СССР был Андрей Дмитриевич Сахаров. Став одним из сопредседателей Межрегиональной депутатской группы (радикального крыла сторонников перестройки, во главе которого вместе с ним стояли Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, Борис Ельцин, Виктор Пальм), именно он настоял на том, чтобы включить требование отмены 6-й статьи в программные документы «межрегионалки».
Позже отмену 6-й статьи стали называть «поправкой депутата Сахарова».
На III съезде 6-я статья была не отменена, но модифицирована — в новом виде помимо КПСС она признавала возможность участия в руководстве государством «других политических партий, а также профсоюзных, молодежных, иных общественных организаций и массовых движений».
В то же время партийно-государственному руководству удалось сохранить в тексте основного закона исключительное положение компартии как первой и основной политической организации в стране. Михаил Горбачев был избран президентом СССР при сохранении за ним поста Генерального секретаря ЦК КПСС, что фактически означало победу компартии в борьбе за президентский пост — без всеобщих выборов. Правда, против совмещения постов президента и генсека голосовало полторы тысячи депутатов — показательный результат.
Распад страны продолжался и по «парламентской линии». Хрупкий альянс между МДГ, которую тогда называли «левой оппозицией» (а сегодня обозвали бы «либерастами» и другими обидными кличками), и депутатами от республик дал трещину при голосовании по кандидатурам на пост Председателя Верховного Совета. Этот пост, бывший после 1977 года высшим в Советском Союзе, после III съезда стал аналогом позиции спикера в парламенте. Занял его Анатолий Лукьянов, а наиболее авторитетные «еще вчера» фигуры МДГ сильно потеряли в своей популярности в результате быстрой смены своей позиции по вопросу о способе избрания президента. На первый план вышли новые лидеры — молодые и последовательные: в то время как Анатолий Собчак получил всего 77 голосов, Константин Лубенченко — 377.
По вопросу о фактическом выходе Литвы из состава СССР на съезде Михаил Горбачев высказался в том смысле, что он категорически против каких-либо двусторонних переговоров с Литвой как с суверенным иностранным государством, и съезд принял постановление, признающее незаконными решения Верховного Совета Литвы. Но не прошло и месяца, как принимая уже в ранге президента СССР эстонского «министра без портфеля» (30 марта Верховный Совет ЭССР провозгласил восстановление Эстонской Республики) Энделя Лигшмаа, Михаил Горбачев стал уже гораздо более красноречив. Услышанное от г-на Горбачева г-н Лигшмаа передал так: «Вот когда у вас начнутся межнациональные столкновения и будет введено президентское правление, тогда вы узнаете, что такое находиться в оккупации».
Намеренно или нет Михаил Горбачев продемонстрировал, что президентская власть превращается в некоторый силовой инструмент системы, способный подавлять взрывы национальных и политических страстей, но не устранять их причины. Для функционирования в качестве иной, хоть сколько-нибудь конструктивной или объединяющей силы, власти необходимо было доверие. Между тем, как заметил журнал «Власть», комментируя итоги III съезда народных депутатов, «и процедуры, и сама атмосфера избрания президента на съезде подобного доверия не внушали».
Союз продолжал разваливаться. Республики откровенно бунтовали против, по словам президента Казахстана Назарбаева, «безумной политики центра», разговоры о военном перевороте сделались повседневностью. «Парад суверенитетов» набирал силу. Грузия объявила о независимости в апреле. В мае — Латвия и Эстония. В июне — Узбекистан и Молдавия. Противостояние российского и советского руководства обострялось. 6 августа 1990 года глава Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин в Уфе заявил: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить». За месяц до этого он вышел из КПСС.
Центральная власть продолжала вести себя именно как силовой инструмент, в качестве универсального лекарства предлагая «дисциплину и порядок», обеспечиваемые все большим вовлечением армии и тайной полиции в политическую и экономическую жизнь. Бойню в Ферганской долине между узбеками и киргизами в первых числах июня удалось остановить, только введя армейские части. По данным следственной группы прокуратуры СССР, в «Ошской резне» погибло около 300 человек. По неофициальным данным — в несколько раз больше.
Горбачев, всю жизнь руководивший аморфными «массами», оказался перед необходимостью искать свое место в складывающемся гражданском обществе. При этом он сам постепенно превращался в обузу для всех участников политической игры: «левые» считали, что отныне он будет жестко блокировать все либеральные преобразования; «правым» же он был нужен только как ширма при «наведении порядка», а отнюдь не как их признанный вождь — на будущее.
Обозреватель журнала «Власть» Максим Соколов, описывая взаимоотношения Горбачева с политическими силами начала 1990-х, отмечал, что «до лета 1990 года и левые, и Горбачев имели одну общую цель: вывести из игры партийную власть. XXVIII съезд КПСС, по сути дела, похоронил прежнюю КПСС, кормило власти перешло к военно-чекистской коалиции, пытавшейся железной рукой остановить нарастающий развал и — в перспективе — железной же рукой совершить технологический рывок, возвращающий стране теряемый статус сверхдержавы.
При этом уступки Горбачева консерваторам (отказ от программы “500 дней”, выдача голов Бакатина и Шеварднадзе, ужесточение позиции по отношению к республикам, фактическое президентское вето, наложенное на российскую аграрную реформу) только разжигали аппетит “сторонников фундаментальных ценностей”».
«Центризм», который пытался демонстрировать президент СССР, все больше начинал напоминать политику в режиме «ни нашим ни вашим». Аморфная позиция Горбачева в известной степени соответствовала аморфному состоянию общества. В 1990 году стремительно оформлялись протопартии (условно — «Союз» и «Демократическая Россия») и протогосударства (бывшие союзные республики), решительно заговорили о своих интересах различные сословия (торгово-промышленный класс, военные, рабочие, крестьяне и т. д.), позиция же Горбачева в основном характеризовалась отсутствием позиции. И тем не менее предложение депутата от КПСС Сажи Умалатовой вынести президенту вотум недоверия было поддержано лишь 426 депутатами IV съезда. Ни одна из политических сил не могла выдвинуть лидера, сопоставимого с Горбачевым по «технологическим навыкам», аппаратной квалификации, тактическому искусству и чутью. Горбачев оставался единственным политиком, в котором и аппарат, и либералы видели отчасти «своего».
Правда, были и другие мнения. Во время ноябрьской демонстрации на Красной площади в честь годовщины Октября Горбачева пытался застрелить из обреза ленинградский слесарь Александр Шмонов. Попытка не удалась, но то, что Шмонов выражал настроения многих, было очевидно. Журналист Владимир Гендлин вспоминает: «Наливая мне водку к щам, моя бабушка приговаривала: “Горбачева расстрелять! Ельцина расстрелять! Гайдара расстрелять!”».
В конце 1990 года Горбачев назначил вице-президентом молодежно-профсоюзного активиста Геннадия Янаева. А тот порадовал депутаток удалыми шутками. Сообщив съезду: «Я болею всеми теми болезнями, которыми болеют настоящие мужчины», — второй человек в государстве отвлек парламентариев и репортеров от вопросов текущей политики. А исполненная комсомольско-молодежного задора фраза претендента: «Я обязательно повернусь лицом к женским вопросам, если моя жена не будет возражать», — еще более порадовала общественность: наконец-то унылым моралистам Распутину и Губенко будет противостоять настоящий жизнелюб.
Напроказил, как всегда, российский парламент во главе с Борисом Ельциным: на сей раз он всего-навсего прекратил финансирование Союза ССР. На что «Коммерсантъ» с известной долей сарказма отметил, что теперь «союзному министру финансов Валентину Павлову будет легче объяснять депутатам, куда же деваются бюджетные средства. При прежней системе, когда все деньги уходили в центр, никому, даже депутатам союзного парламента, так и не удалось добиться от Павлова полной и достоверной информации о “черных дырах” бюджета».
Новый 1991 год страна встречала в мрачном настроении. Надежд на лучшее будущее не оставалось почти ни у кого: либералы боялись «наведения порядка», сторонники сильной власти — «анархии и разгула сепаратизма», не говоря уже об «отказе от социалистических ценностей». «Прогрессисты» опасались коммунистического реванша, их оппоненты — жидомасонского заговора и американской оккупации. Эти настроения выливались в стотысячные митинги, и по центру Москвы было невозможно ходить из-за постоянных милицейских оцеплений и шествий.
Горбачевское руководство, избавившись от либералов и колеблющихся, приняло решение о спасении империи любой ценой (кроме, возможно, цены массового кровопролития). Создавались соответствующие инструменты в виде законов о референдуме, комплекса чрезвычайных полномочий президента, усиления внутренних войск путем передачи им четырех армейских дивизий.
Перспективы развития ситуации журнал «Власть» видел в построении «казарменного капитализма», при котором относительная свобода предпринимательской деятельности сочеталась с высокими налогами, жесткими санкциями за невыполнение договорных обязательств и «контроле за мерой труда и потребления». Естественно, в сочетании с ограничением политических свобод и «сильной исполнительной властью». Насколько этот прогноз воплотился в 1991 году, а насколько сегодня, судить читателю.
Но скучно не было, это точно. С начала года по телеку давали захватывающие сериалы — «Буря в пустыне», штурм телецентра в Вильнюсе под командованием будущего сепаратиста Аслана Масхадова, возвращение в Камбоджу принца Народома Сианука, «Богатые тоже плачут», южноосетинская война, сюжет питерского ТВ о том, что Ленин — гриб, осуждение Винни Манделы за похищение людей и затем реформы в ЮАР, вмешательство советских войск в карабахский конфликт, президентство Звиада Гамсахурдии и его война с «Мхедриони» в черных очках, созданной писателем, режиссером и вором в законе Джабой Иоселиани, избрание Джохара Дудаева президентом Ичкерии, декларация независимости Приднестровья и еще куча всяких деклараций, референдумов, независимостей…
Последней попыткой спасти Союз стал мартовский референдум. Граждане тех республик, которые согласились его провести (прибалтийские республики, Грузия, Армения и Молдавия его проигнорировали), должны были ответить на вопрос: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?» — так звучала его формулировка в версии Верховного Совета. Однако даже в тех республиках, где референдум прошел, формулировку меняли или добавляли свои вопросы. Жители Казахстана, например, голосовали за «Союз суверенных государств». Жители РСФСР — за введение поста президента РСФСР. Так что для них референдум вылился еще и в очередной раунд противостояния Горбачева с Ельциным.
«Борьба титанов» окончилась ноздря в ноздрю — 71% за Горбачева (процент граждан РСФСР, голосовавших за сохранение СССР) и 70% за Ельцина (процент голосовавших за введение нового поста в России). Это вынуждало соперников перейти на новый уровень социалистического соревнования, на глазах перераставшего в предвыборную кампанию. Иными словами, массы, к которым были вынуждены апеллировать вожди, продемонстрировали высокий уровень бесконфликтности благих намерений — большинство высказались и за Союз, и за Россию. Ситуация осталась патовой.
В общем же, несмотря на то что больше 75% граждан Советского Союза высказались за его сохранение, особых иллюзий власти не питали. «Когда из 182 млн. избирателей не поддерживают союз 70 млн., а шесть субъектов федерации отвергают референдум — это никакая не победа», — заметил корреспонденту «Коммерсанта» заместитель председателя Комитета по законодательству Верховного Совета СССР Константин Лубенченко.
А противостояние Ельцина и Горбачева закончилось, как и следовало ожидать, вводом войск в Москву. Для начала 29 народных депутатов РСФСР пожаловались президенту СССР на москвичей (за поддержку Бориса Ельцина) и потребовали оградить себя от них. Жалоба нашла отклик: 27 марта 1991 года премьер Павлов де-факто ввел в Москве осадное положение и обратился к народу со словами: «Неужели мы ввергнем народ в пучину непредсказуемых бед?» В город были введены войска, намеченная демократами манифестация в поддержку Ельцина запрещена. Открывшийся 28 марта Съезд народных депутатов РСФСР отменил постановление союзного кабинета. Демонстрация, на которую вышло до 100 000 человек с депутатами в первых рядах, началась.
Войска и демонстранты мирно соседствовали друг с другом. Возле ЦУМа компания джазистов исполняла регтайм. А собравшиеся вокруг ОМОНовцы наслаждались музыкой, поедая мороженое. Офицеры и солдаты, кажется, и сами не вполне понимали, какая нужда заставила выйти их на улицу. Курсанты военно-воздушного училища на вопрос корреспондента: «Что вы здесь делаете?» — мрачно отвечали: «Летаем». Анекдоты про Горбачева и Павлова равно веселили и манифестантов, и войско.
В целом все было очевидно. Солдаты охраняли не порядок и не мирных обывателей. Они охраняли от горожан, собственно, президента, остававшегося в пустом круге Садового кольца. Выходило как-то неловко…
За день до демонстрации, выступая по телевидению, Михаил Горбачев сказал: «Если случится насилие — это будет моя политическая смерть». Насилия, слава богу, не случилось, не случилось и политической смерти. Вместо нее наступила клиническая смерть на политической арене. С 29 марта центр начал загробное существование, суть которого сводилась к отсутствию сколько-нибудь серьезных политических возможностей влиять на действительность. Выходило, что 28 марта цепочка военных грузовиков четко обозначила границы владений Горбачева — бульварное кольцо г. Москвы. И если кто-то догадывался, что март — репетиция августа, то предпочитал о своих догадках не распространяться.
Михаил Горбачев занялся «новоогаревским процессом» — подготовкой нового союзного договора, — что одновременно и несколько затянуло агонию, и приблизило развязку. Летом Борис Ельцин стал президентом России, Гавриил Попов и Анатолий Собчак — мэрами Москвы и Ленинграда. «Советская Россия» публиковала «Слово к народу», призывая «остановить цепную реакцию гибельного распада государства, экономики, личности, чтобы содействовать укреплению советской власти, превращению ее в подлинно народную власть, а не в кормушку для алчущих нуворишей, готовых распродать все и вся ради своих ненасытных аппетитов; чтобы не дать разбушеваться занимающемуся пожару межнациональной розни и гражданской войны». Среди подписавших были Людмила Зыкина и Геннадий Зюганов, Александр Проханов и Валентин Варенников, Валентин Распутин и Юрий Бондарев…