19
19
— Посмотри, никого тут не узнаешь? — обратился Крикун к Пуханову, передавая ему в руки групповую фотокарточку, добытую Гуляевым.
Тот долго рассматривал, но, как заметил Гуляев, следивший за выражением его лица, ни на ком не останавливался.
— А вот этого не знаешь? — указал Крикун на Мацкова, не называя его.
Пуханов пристально посмотрел на офицера в форме, стоявшего рядом с генералом, но бывшего адъютанта в нем не опознал. Тогда Крикун напомнил его показания о неизвестном в Краснодаре, которого пришлось ему видеть в Константинополе. Пуханов еще раз посмотрел на фотокарточку и неуверенно заявил, что как будто бы похож.
Крикун и Гуляев были огорчены такими показаниями и не могли им верить, так как сами указали на Мацкова. Правда, Пуханов по-прежнему стоял на своем, не отказывался от того, что говорил раньше, но надежда на него уже была не та, его неуверенность вызвала у чекистов разного рода сомнения.
— Ото, може, он никого и не видал, — сказал Крикун, после того как увели Пуханова. — А задал нам работу…
— У нас в запасе козырный туз, — не терял уверенности Гуляев, — сам полковник Урумов! Предъявим ему карточку, а потом будем решать, покажем ли Пуханову живого адъютанта Букретова.
— Ото, торопишься. Его еще надо найти.
— Найдем.
Урумов сразу опознал Мацкова, как адъютанта Букретова, но заявил, что ничего не знает о его пребывании за границей. Никаких разговоров ему слышать не приходилось и показать о его намерениях против Советской Республики ничего не может. Что и было записано Гуляевым в протокол.
— Ото, ты был прав насчет Мацкова, — с удовлетворением признался Крикун, пообещав Гуляеву доложить об этом начальнику отдела. — Толк будет, — уже про себя добавил он, имея в виду сообразительность своего помощника.
Они обсудили свои дальнейшие действия, сойдясь на том, что, прежде чем ехать в Уманскую, следует снова побывать в Павловской, показать там фотографию Мацкова, с тем чтобы проверить, не является ли Кривенко и Мацков одним и тем же лицом. Гуляев в этом не сомневался, а Крикун предупреждал его, что только после подтверждения личности разыскиваемого Гуляев может выехать в Абинскую и Холмскую для задержания владельца лесопилки Кривенко.
Крикун выдержал свой характер. На пути из Павловской в Уманскую сообщил Гуляеву, что вдова опознала Кривенко, и предлагал ему немедленно отправиться в Абинскую. Однако ни в Уманской, ни в Абинской и Холмской Кривенко-Мацкова не оказалось. Лесопилка была продана, а ее владельцы сразу уехали, и о месте их пребывания никто не знал. Единственное, что успокаивало Крикуна, — отсутствие в станице невесты Кривенко, которая якобы выехала к матери и сестре в Краснодар. Крикун, раздобыв в Уманской нужные ему для розыска невесты адреса, спешил в Краснодар. А невеста, девичья фамилия которой, как оказалось, была Феськова, уже собиралась с женихом в Новоминскую к своим родственникам.
Эту фамилию и многие родственные связи Феськова Крикун хорошо знал по «Кругу спасения Кубани», что облегчало ему розыск Ольги в Краснодаре.
И он не ошибся в своих предположениях, нагрянув прямо с дороги вместе с Гуляевым и еще одним сотрудником отдела к сестре Ольги, которая оказывала ранее разного рода услуги бывшим офицерам, уклонявшимся от регистрации. Об этом тоже не позабыл Крикун.
Мацков-Кривенко при появлении чекистов в квартире все понял, сразу скис. Оружие выложил сам. Другого выхода у него не было.
— Карта бита, — вырвалось у него с отчаянием. Сестры тоже находились в подавленном состоянии и упорно молчали.
— Фамилия? — спросил Гуляев, проверяя изъятое у задержанного удостоверение личности, выданное Кубсоюзом.
— Кривенко.
— А еще? — не терпелось Гуляеву услышать настоящую фамилию задержанного.
— Вы же знаете.
— Знаем. А все же?
Мацков, низко опустив голову, старался не показать своего волнения.
— Начнем все по порядку, — сказал Крикун, когда задержанного привели на допрос. — За границей был?
Мацков молчал. Он несколько пришел в себя от первого шока, и лицо его было злое. Крикун ждал ответа. Гуляева он предупредил, чтобы на допросе тот помалкивал. Ответ затягивался, поэтому Крикун пояснил, что ЧК ни с сего ни с того не забирает, и посоветовал не тянуть кота за хвост.
— В Турции был?
— Ну был.
— Был, — подтвердил Крикун. — Где?
— В Константинополе.
— Как туда попал?
— Выехал из Новороссийска на пароходе.
— На каком?
— «Апостолосе».
— Под какой фамилией?
Опять надолго замолчал Мацков, удивляясь про себя тому, что чекистам многое было известно.
— Не Зимин случайно? — преднамеренно подсказал Крикун.
— Зачем эта комедия, если все знаете? — возмутился Мацков.
— Ото, не комедия, а следствие, — спокойно поправил его Крикун.
— Следствие… — скривился в язвительной улыбке Мацков.
Крикуну не понравилось такое пренебрежение к следствию, и он тут же ему выговорил:
— Слыхал ли ты про диктатуру пролетариата? Если нет, то я тебе расскажу, шо она значит и с чем ее едят.
— Слыхал.
— Так вот. Мы ее исполнители, и, будь добр, отвечай, а не умничай. Под какой фамилией выехал за границу?
— Зимин. Что еще?
— Не торопись. Все по порядку. Кто помог пробраться на заграничное судно?
— Переводчик.
— Фамилия?
— Не помню.
— Вспомнишь — скажешь. Сколько заплатил ему и капитану за услуги?
— Отдал золотые часы.
— Одни на двоих? Дешево…
— Какое это имеет значение?
— Ладно. С кем имел дело в Константинополе?
— С Дробышевым.
— Кто таков?
— Алексей Исидорович, член Кубанской войсковой рады. Был председателем от кубанцев на Терском войсковом круге. Хорошо разбирается в политике и политических партиях…
— С кем еще встречался в Константинополе?
— С Намитоковым.
— А это что за птица?
— Юрисконсульт.
— Чьи интересы защищает? — спросил Гуляев, заметив, как Крикун над чем-то задумался.
— Кубанской рады.
— То бишь — контрреволюции, — уточнил Гуляев.
— Кто еще с тобой там занимался? — допытывался Крикун, надеясь услышать фамилии белоэмигрантов, которые были известны в ЧК как лица, проводившие вербовку и засылку агентуры на Северный Кавказ.
— Полковники Роговец Тимофей Кононович, Гамалий Василий Данилович, князь Трубецкой Сергей Евгеньевич…
— Ну и компания там собралась. А Трубецкой — это не тот начальник разведки, который в штабе великого князя?
— Угадали.
Крикун хотел было тут же выговорить контре за «угадали», но Гуляев жестом руки призывал пропустить мимо ушей дерзости Мацкова.
— По своей охоте вернулся на Кубань или послали эти господа хорошие? — продолжал Крикун.
Для Мацкова-Зимина-Кривенко это был трудный вопрос.
— Молчишь, — сказал Крикун. — Ясно. Чем интересовались там белые господа?
— Отношением казачества к Советской власти, бело-зеленым движением, отрядом Рябоконя…
— Бандой Рябоконя, — поправил его Гуляев.
— Что же ты им порассказал? — спросил Крикун.
— Я давал информацию о голоде, экономическом положении на Кубани, об отношении к религии, движении зеленых…
— Ну а откуда ты знаешь, скажем, о бандитах, или, как ты называешь их, движении?
Мацков потупился и уже который раз замолкал, когда надо было отвечать на вопрос, застававший его врасплох.
— Значит, выдумывал, а проще — врал. Так?
Мацков не мог признаться в этом, а Крикун упрекнул его еще и в том, что поступал он за границей не по-офицерски, продался публике, у которой святого ничего нет, коль она бежала из России и теперь оттуда посылает пополнение к бандитам.
— С каким заданием пожаловал?
— Связаться с полковником Бересневым.
— Где и как?
— В станице Ханской, под Майкопом.
— Зачем?
— Передать ему, что посылали к нему из Константинополя связь, ждут от него информацию, обеспокоены его молчанием.
— Лично знаешь Береснева?
— Не знаю.
— Значит, пароль дали?
— Да. «Я из Поти от Павла, хочу видеть Павла».
— Нашел Береснева?
— Нет.
— С кем должен был поддерживать связь, перед кем отчитываться?
— С полковником Бересневым.
— Но его же не нашел. Что дальше?
О Рутецком-Белове Мацков пока умалчивал, хотя и предпринимал попытки связаться с этим бандитским главарем, после того как не удалось найти Береснева.
— Откровенно, я обрадовался, что не встретился с Бересневым. Меньше риска попасть в руки ЧК.
— Это потом, — перебил его Крикун. — Дальше…
— Я отправил связь в Константинополь о том, что Береснева не нашел.
— А другие задания?
— Доносил, что выполняю. А что я еще мог доложить?
— Потом все расскажешь, что и как выполнял. А сейчас, что за связь отправил в Константинополь?
— В Константинополе Намитоков меня обучил шифрам на основе первой и пятой глав из «Евгения Онегина» и стихотворения «Утопленник». Эти вещи я знаю наизусть, нетрудно их достать, и они не вызывают никаких подозрений, если бы их кто-то даже увидел у меня. Зашифрованный текст записывался в виде дроби.
— Через кого отправил зашифрованное донесение?
— Я отослал в Батум, директору гимназии Кикнадзе, а он, видимо, должен направить дальше, как я полагаю, через курьера на иностранных судах.
— Береснев тоже в этот адрес направлял сообщения?
— Не могу знать. Я должен был ему передать, чтобы он позаботился о собственной связи через Новороссийск и Туапсе.
Гуляев листал потрепанную книгу — пятый том Полного собрания сочинений Леонида Андреева, изъятую у Мацкова при обыске, пробегал страницы, искал пометки, закладки…
— Тоже для зашифровки? — спросил он, показывая книгу.
— Нет, это мы с Ольгой Петровной на досуге «Сашку Жигулева» читали.
— Когда же ты успел найти Ольгу? — поинтересовался Крикун.
— С ней я встречался еще до отъезда за границу, когда разыскивал Феськова. Она его родственница.
— Зачем понадобился тебе Феськов?
— Генерал Букретов приказал мне найти Феськова и поступить в его распоряжение.
— Нашел?
— К тому времени он был уже арестован.
— Кто тебе сказал?
— Ольга Петровна.
Крикун и Гуляев переглянулись. Мацков пожалел, что назвал Ольгу, насторожился, предчувствуя, что с ней будет разговор.
— Ольгу Петровну вы не трогайте, — сказал он угрожающе, изображая из себя заступника слабого пола. — Она женщина горькой судьбы. Первый муж умер от туберкулеза, и я не жилец. Она ничего не знает.
— Какие еще получил задания? — продолжал допрос Крикун.
— Я сказал все.
— Так уж и все? Купил мельницу, потом лесопилку. Зачем они тебе понадобились? Карася нанял в батраки и убрал, а жинка его плаче. По ночам в Павловской засиживался с бывшими офицерами. Яки таки дела решали? Давай рассказывай.
Мацков уходил от ответов на эти вопросы, пытаясь все свести к тому, что время убивали за игрой в карты. Крикун не соглашался с ним, намекая на то, что все участники сборищ известны и играть в карты можно было с открытыми дверьми, вместе с хозяйкой. Это заставило Мацкова-Кривенко заговорить о том, что реально действующих подпольных групп, которые предлагалось ему организовать, создать не удалось, хотя разговор об этом он вел.
Что касается мельницы, то купил с компаньоном, чтобы как-то прокормиться в тяжелое, голодное время, но не смог объяснить, откуда взял деньги на покупку, и очень неохотно говорил о Карасе. Из показаний выходило, что послал он Карася продать муку и тот больше не вернулся.
— Куда послал Карася? — снова спросил Крикун, нащупав уязвимое место в показаниях Мацкова.
— Я сказал.
— А сам чего смотался из Павловской? Ото, Карась рассказал, шо был в ЧК, и его решили убрать, шоб не узнали, кому муку носыв. Так?
— Зачем спрашиваете, если все знаете? — нервничал Мацков.
— Значит, так, — подводил итог первому допросу Крикун, — приехал к нам тайком, под другой фамилией, с револьвером в кармане, понятно, чтоб стрелять большевиков и всех, кто попадется на дороге, смутой заражать казаков, подбивать их против пролетарской власти, бандитам помогать и сообщать шифром своим господам-буржуям за границу. На первый раз хватит, — решил усталый Крикун. — Подписывай протокол.
Чекистам предстояла большая, нелегкая работа по расследованию дела Мацкова-Зимина-Кривенко, но главное уже было сделано — тот неизвестный, который, выполняя задание контрреволюции, мог причинить много зла на кубанской земле, был обезврежен.
* * *
Все реже и реже на горных тропах и в плавнях раздавались бандитские выстрелы, разносившиеся тревожным эхом в округе.
В станицах и на хуторах уже не полыхали по ночам пожары, не рыскали с обрезами бандиты, установилась тишина. Станичники пахали поля, сеяли и убирали урожай без винтовок за плечами. Все реже к ним наведывались чекисты, жившие все эти годы напряженными, полными самоотверженности буднями борьбы с теми, кто посягал на завоевания Великого Октября. Врагов настигло неотвратимое возмездие.
«Вчера, 17 апреля 1923 года, — сообщала газета «Правда», — военная коллегия Верховного Суда начала слушание в открытом заседании дела о 15 белогвардейцах, ведших ожесточенную борьбу с Советской властью.
Начало «операций» подсудимых относится к двадцатому году, когда после разгрома деникинской армии на Кубани и подавления восстания генерала Фостикова остатки их армии скрылись в лесах Кубанской области и положили начало бандитизму. Отдельные бандиты объединялись под командой офицеров бывшей царской армии и совершали налеты на населенные пункты Кубанской области; грабили и убивали представителей Советской власти. Одним из организаторов таких банд, особенно проявивших себя ожесточенностью, был бывший полковник Рутецкий-Белов, скрывавшийся в лесах, чтобы не регистрироваться в числе военных специалистов. Около трех лет Белов скрывался в лесах, принеся Советской власти и населению Кубанской и прилегающих областей неисчислимый вред. Все подсудимые признали себя виновными в части преступлений, инкриминируемых им обвинительным заключением».