Зима 1981 года

Зима 1981 года

Мы беседуем с Евгением Александровичем совсем недалеко от дома того раненого солдата, с которым он добирался когда-то до Краснодара. Большой город шумит за окном. Дружной стайкой бегут школьники, троллейбусы скопились перед светофором, молодой, затянутый в кожу орудовец строго выговаривает что-то водителю «Жигулей». Перекрестов задумчиво смотрит в окно.

— Да, кажется, целая вечность прошла с той памятной встречи. Она ведь для меня была очень важна. С тех пор часто слышался мне хриплый голос того солдата…

Конечно, не думал я тогда, что придется мне вплотную заниматься розыском карателей, гитлеровских пособников и прочей нечисти. Тогда я, как и тысячи моих сверстников рвался на фронт. Сейчас трудно даже представить, какой была ненависть к врагу… Но пришлось по заданию партии заниматься другим, не менее важным делом. — Перекрестов на минуту умолкает.

Я смотрю на его изрезанное морщинами лицо, сильные жилистые руки и думаю, что не случайно писатель Лев Владимирович Гинзбург в своей известной книге «Бездна» писал о нем как об одном из самых опытных и проницательных чекистов, работавших по розыску и разоблачению карателей из зондеркоманды СС-10А.

— Как же все-таки это начиналось? — мой вопрос отвлекает собеседника от воспоминаний.

— Как начиналось? — Перекрестов не спеша разминает сигарету. — Первые каратели предстали перед судом еще в годы войны. Летом 1943 года в только что освобожденном Краснодаре состоялся первый процесс над изменниками и палачами. Этот процесс был не просто первым в городе, крае и в стране. Он стал первым в истории открытым судебным процессом над фашизмом. Уже тогда твердо прозвучал голос правосудия — возмездие неотвратимо, несмотря на годы и расстояния. Оно настигало палачей через пять, десять, двадцать лет, через четверть века…

Того карателя, который издевался над белорусским партизаном, мы разыскали почти через двадцать лет. По крупицам, по мельчайшим деталям искали путь к его логову. Ведь сложность этой работы заключалась в том, что иной раз не было никаких видимых зацепок. Сожженная деревня, расстрелянные жители. Если и сохранились очевидцы, то помнили они только смертельный ужас, который чудом удалось пережить.

Для них каратель был един в своем зверином облике. Ни имени, ни более или менее точного описания внешности. Свои подлинные фамилии каратели часто скрывали даже друг от друга, значились в списках подразделений под вымышленными именами.

О трагедии, разыгравшейся в белорусской деревеньке, мы узнали в конце концов в мельчайших деталях. Большинство карателей разыскали, а вот главаря, того детину, который вешал партизана, обнаружить долго не могли. Участники этой акции все время называли имя некоего Женьки Флоренко. Углубленный розыск описанного человека не дал результатов. Не можем обнаружить, и все! И вот на допросе один из близких друзей главаря упомянул новое имя — Виктор Лактионов. Этого было достаточно, чтобы нащупать ту верную нить, которая в конце концов привела нас в маленький среднеазиатский городок. Мы приехали туда поздним вечером. В местном строительно-монтажном управлении шло профсоюзное собрание. Сели потихоньку на последнем ряду. На трибуне предместкома — высокого роста грузный мужчина. Горячо распекает кого-то за нерадивость, говорит о недостатках, заботе о человеке и так далее. Двадцать лет рядился этот тип в чужие одежды. Ему казалось, что никто и никогда в активном общественнике, в «непримиримом борце с бесхозяйственностью» не опознает карателя, на совести которого сотни человеческих жизней. Как видите, просчитался. — Евгений Александрович достает пожелтевшие от времени газетные вырезки. Читаю репортажи многолетней давности:

«Работники Краснодарского краевого управления Комитета государственной безопасности сумели разоблачить и арестовать преступников, хотя они разъехались по всей стране. Аккерман работал на заводе в Омске, Олюнин — в научно-исследовательском институте в Кривом Роге. Попов был товароведом в Запорожской области. Ихно — Ивахненко — лаборантом Краснодарской краевой больницы…»

— За каждой из этих фамилий, — продолжает Перекрестов, — огромный труд моих товарищей-чекистов. Сутками мы тогда не спали, перебирали горы архивных материалов, беседовали со множеством людей, из крошечных штрихов составляя портрет того или иного карателя. И все это при строжайшем соблюдении социалистической законности, даже тенью подозрения стараясь не обидеть невинных людей. Однажды мне в руки попал протокол допроса некоего Гоя, командира отделения зондеркоманды СС-10А (его захватила наша контрразведка сразу после освобождения Новороссийска). В то время с такими типами разговаривали довольно коротко, и тем не менее в протоколе допроса упоминалась фамилия некоего Жирухина. Гой говорил следующее: « У меня в отделении служил Жирухин, довольно хитрый парень». И больше ничего! Я обратил внимание на эту деталь, хотя Гой никак не пояснял, в чем же заключалась хитрость этого Жирухина. Но для себя я отметил, что при розыске от этого преступника надо ожидать всяческих уловок. Известно было, что в составе отделения Гоя он принимал активное участие в расстреле военнопленных, уничтожении мирного населения в Цемдолине и других местах под Новороссийском. Ищем интенсивно. Жирухин — фамилия не очень распространенная, но и не такая уж редкая. И вдруг в числе других получаем известие, что в Новороссийске в одной из средних школ работает учителем немецкого языка Жирухин Николай Павлович. Честно говоря, вначале даже значения не придали этому сообщению. Как-то не укладывалось в голове, что злодей не только останется в городе, где чинил расправу, но и будет работать в таком заметном месте, как школа. Обычно эти субъекты, как клопы, прятались по щелям. И тут я вспомнил слова Гоя о хитрости Жирухина. Решил проверить — а вдруг действительно тот самый?

Характеристику Жирухину дают самую благоприятную: «Проявил умелым педагогом… добросовестный, дисциплинированный… избран в состав месткома…» и т. д. и т. п. Стал я сопоставлять кое-какие факты из его биографии — что-то не все стыкуется. Служил он в начале войны в Новороссийске, при гарнизонной гауптвахте, потом якобы принимал участие в освобождении города… Словом, разыскали мы человека, под командой которого проходил воинскую службу Николай Жирухин. Показали фотокарточку — да, именно он, нынешний учитель, и был в годы войны его подчиненным. Вопрос в другом — при эвакуации личного состава гауптвахты Жирухин исчез и, по сведениям, которыми располагал его бывший начальник, служил у гитлеровцев.

Стали проверять дальше, и сомнений наших уже почти не осталось: военный билет подделан, подчистки обнаружены в аттестате об окончании педучилища.

Приглашаем Жирухина в краевое управление КГБ.

Явился он, физиономия сытостью сияет:

— Чем могу быть полезен?

— Да вот хотели бы с вашей помощью выяснить кое-какие вопросы…

— Пожалуйста, я к вашим услугам, — на стуле расположился удобно, держится осанисто. Меня уже, грешным делом, стала мысль мучить — а вдруг ошибка?

Поговорили для начала на всякие отвлеченные темы, а потом напрямую спрашиваю:

— А почему вы, Николай Павлович, скрыли факт своего нахождения в плену? Даже запись об этом в военном билете подчистили?

Забегал тут было Жирухин глазами, но быстро справился с растерянностью (верно подметил Гой — изворотливости он был превеликой), посмотрел на меня с нагловатой усмешкой:

— А кого, собственно, это интересует? Если даже я и был в плену, то ответственности по закону никакой не несу. Подчистил я эту запись или нет — это сейчас тоже не имеет значения… Тысячи людей были в плену.

— Верно! Многим людям пришлось испытать горечь и страдания плена. Увы, войны без этого не бывает. Но очень немногие работали на врага. Вот как вы, например, Николай Павлович! Вы ведь служили в зондеркоманде СС-10А?

И тут Жирухин даже нас с Маратом Дмитриевичем Метелкиным, с которым мы вели этот допрос, нас, людей достаточно опытных и немало повидавших, привел в оторопь. Не моргнув глазом, он говорит:

— А что, Указ об амнистии уже не действует? Я действительно служил в этой команде короткое время конвоиром, но все это уже давно списано амнистией, и вам, уважаемые товарищи, об этом надо знать. — Жирухин раздраженно взглянул на часы и встал: — Попрошу меня не задерживать, я и так уделил вам слишком много времени. А время педагога — это драгоценное время, — назидательно произнес он.

— Все это так, Николай Павлович. Вопрос в другом — служили-то не конвоиром, а активным карателем — принимали участие в массовых расстрелах, лично убивали людей.

И тут Жирухин, что называется, взорвался:

— Это вам даром не пройдет! Клеветать на человека только за то, что он живым вырвался из плена…

Дождались мы с Метелкиным, пока он «пробурлит», а потом спокойно говорим:

— Вот этот основной вопрос мы и должны выяснить.

Жирухин за это время, видимо, просчитал про себя какие-то варианты и заявляет:

— Все, о чем вы здесь говорили, — голословно. О моей роли в зондеркоманде могут знать только два человека: командир взвода Федоров и помкомвзвода Скрипкин — мои непосредственные начальники. Разыщите их, пусть они подтвердят, чем я занимался в это время…

Сел он на стул, вытер платком испарину со лба и вроде бы даже повеселел от своей находчивости. Жирухин хорошо знал, что Федоров при отступлении был застрелен эсэсовцами, а Скрипкин в мае 1945 года сбежал к американцам.

Не ведал Жирухин, однако, что бывший его сослуживец Валентин Скрипкин, подавшись к американцам, по иронии судьбы, а точнее — по закоренелому пренебрежению ко всем наукам, в том числе и географии, перепутал города и прямехонько прибыл в советскую зону оккупации, где и был задержан. Правда, тогда ему удалось многое скрыть, но в данный момент Скрипкин находился в соседней комнате и ждал вызова.

— Вы настаиваете, что только эти люди или один из них могут подтвердить вашу подлинную роль в зондеркоманде? — спрашиваю я.

— Да! — уверенно говорит Жирухин.

Нажимаю на кнопку. Дверь открывается, и в комнату вводят Скрипкина.

— Пожалуйста, Николай Павлович! Узнаете этого человека? — показываю на Скрипкина.

Лицо Жирухина пошло красно-белыми пятнами. Он заерзал на стуле, заискивающе улыбаясь, стал приподыматься:

— Конечно, узнаю! Это Скрипкин Валентин…

— А вы, Скрипкин, знаете этого человека?

Скрипкин вытянулся во весь свой немалый рост и докладывает четко:

— Этот человек известен мне — Жирухин Николай. С ним вместе мы служили в эсэсовской команде, вместе принимали участие в расстрелах ни в чем не повинных граждан. Могу показать, где и когда это было…

На Жирухина жутко было смотреть. Вот когда оно, возмездие, явственно дохнуло ему в лицо.