Б. Шамша, В. Бурлаков СЛОВОМ, ВИНТОВКОЙ, ЖИЗНЬЮ
Б. Шамша, В. Бурлаков
СЛОВОМ, ВИНТОВКОЙ, ЖИЗНЬЮ
След человека в истории далеко не всегда достойно отражается в исторических документах. Мало ли прекрасных людей честно делали свое дело, оставаясь незамеченными для летописцев? И прямой долг потомков кропотливо восстановить память о тех, кто в первую очередь думал о деле, а потом о славе. Ведь они, эти герои, твердо верили: мол, вспомнят о нас в том неминуемом светлом будущем, за которое кровь проливаем…
Михаил Полуян — один из первых кубанских чекистов. Сведений о его детстве, мечтах и надеждах, о его привязанностях, о взаимоотношениях с родителями и товарищами, о поведении в быту и в бою сохранилось мало. Но даже то, что известно, вызывает восхищение этим преданным делу партии бойцом. И обязывает думать о самых главных вещах на свете — о цене жизни и смерти, о нашем национальном духовном наследии и богатстве, о будущем.
Что делает людей несгибаемыми? Что помогает молчать под пытками и презирать палачей? Какой человеку нужен запас духовной прочности, чтобы даже свою смерть рассматривать как форму борьбы за свои идеалы? Это вопросы из разряда вечных и в то же время таких, на которые каждый должен ответить в своей жизни хотя бы раз.
По законам драматического действия следовало бы иметь представление о той ночи с 30 на 31 марта 1921 года в станице Кущевской. Какая была весна в те трагические часы? С каким небом, с какими звездами, с каким вишневым цветом прощался Михаил Полуян? Ничего этого не известно. Можно только предположить, что ночь была такая, когда восемнадцатилетнему человеку больше всего на свете хочется жить.
Поздним вечером с несколькими станичниками Миша Полуян возвращался с молодежного вечера, организованного им. И говорил с ними, конечно, о том, что было у него на языке все последние годы. О скорой победе мировой революции и начале счастливой жизни. О задаче дня — овладеть грамотой, и о задачах на десятилетия — учиться коммунизму. Наверное, он ощущал полную гармонию бытия в эти минуты: весна в природе совпала с весной революции и весной его жизни. Станичники жадно ловили его слова, он ощущал, что за ним готовы были идти не то что до окраины станицы, а до конца света…
По-разному можно представить то, что произошло затем. То ли сначала раздался из темноты ночи окрик: «Руки вверх, чертова комсомолия! Сдавайтесь, или стрелять будем!» То ли Полуян напоролся грудью на обжигающе-ледяной ствол обреза и уловил чье-то распоряжение: «Это он. Брать только живым».
Ноги сработали, как катапульта. Он отлетел в сторону быстрее, чем грянул бандитский выстрел. Даже успел выхватить свой револьвер и несколько раз нажал курок.
Но засада действовала наверняка. Михаил рухнул под тяжестью навалившихся сзади тел…
Многие называют происшедшее в ту ночь трагической случайностью. Мол, и поехать он мог с продотрядом не в Кущевскую — в тысячу любых других станиц, и вечер его никто не просил организовывать, и охрану мог взять. В конце концов, другой улицей пойти.
Следуя предположенной логике рассуждений, случайность смерти можно даже объяснить случайностью рождения. Ну что, действительно, мешало Мише Полуяну появиться на свет в наше время, лет этак через семьдесят? Но он родился в 1903 году. Революция была его юношеской романтической любовью. И в пекле смертельной битвы за нее он сам себе отводил не больше шансов остаться целым и невредимым, чем боевому патрону в барабане своего револьвера.
В борьбе за Советскую власть менялась тактика — то атака, то контратака, менялось направление главных ударов — то военный, то продовольственный фронт, то борьба с разрухой. Но не менялось место в рядах борцов таких рыцарей революции, как Миша Полуян — он был только на переднем крае.
…Пожелтевший от времени переплет личного дела. Бережно раскрываем тонкую папку.
«Регистрационный листок сотрудника ЧК № 372. Полуян Михаил Васильевич, 18 лет, родился в станице Елизаветинской Кубанской области, профессия — подручный токаря и переплетчика, член РКП(б), в партию вступил 8 июня 1918 года».
На небольшой фотографии запечатлены черты его лица — открытого, прямого, с ясными глазами. Сам он в светлой рубашке со стоячим воротником и шапке-кубанке, слегка сдвинутой на затылок.
В несколько строк собственноручно написанная автобиография:
«До 14 лет учился, а с 14 лет сначала работал на заводе «Кубаноль» в г. Екатеринодаре, потом работал в переплетной мастерской и в 1918 году начал работать в Союзе молодежи, и в мае месяце перешел работать в агитпропагандотдел, в июне 1918 года вступил в партию и в агитпропотделе был агитатором на Кубани…»
Да, революция прервала его учебу. Все, что к пятнадцати годам он успел понять, впитать в себя, воспитать в себе, теперь отдавал ей одной. Отдавал без остатка, яростно и беспощадно растрачивая себя на ее победу. Его оружием были то слова, то винтовка, то сама жизнь…
В период корниловского похода белогвардейской армии Мишу Полуяна часто можно было видеть в окопах среди героических защитников Екатеринодара. Здесь он выступал перед молодыми рабочими и казаками, поднимал их в контратаки и сам шел впереди с винтовкой наперевес.
Вскоре после разгрома корниловских полчищ в Екатеринодаре проходило общее собрание революционной рабочей и казачьей молодежи. Умелому агитатору Михаилу Полуяну было предоставлено право огласить на нем приветственное письмо членам екатеринодарской революционной молодежи от Петроградского Коммунистического Союза рабочей молодежи.
Волнуясь, он читал громким голосом:
«Товарищи революционная молодежь, рабочие и работницы!.. Корниловская авантюра под Екатеринодаром кончена, необходимо приступить к революционному творчеству.
Так давайте вместе строить нашу новую, лучшую, свободную социальную жизнь… Вы, революционная молодежь, краса и гордость всех революций, должны и даже обязаны принять участие в жизненном творчестве, вы, будущее поколение и строители будущей жизни…»
Это было его новым фронтом — создание первых комсомольских ячеек в кубанских станицах. И здесь он попал под перекрестный огонь глаз кулаков и зажиточных казаков, ненавидящих все новое.
Когда же они от угроз перешли к делу, когда Кубань захлестнула волна бандитизма, молодой комиссар Кубчека Михаил Полуян оказался на переднем рубеже борьбы с контрреволюцией.
Снова читаем личное дело Михаила:
«В августе, когда отступала Красная Армия, я ушел с ней и работал с октября в ЧК 11-й армии в Пятигорске…»
На скупой анкетный вопрос: «Подпись рекомендующих» — ответ: «Атарбеков».
Заслужить рекомендацию для работы в ВЧК от Г. А. Атарбекова — особоуполномоченного Революционного военного совета Кавказского фронта, члена Кубревкома, руководившего борьбой чекистов с контрреволюцией на Кубани, можно было только беззаветным служением делу революции. Эта рекомендация стала бессрочным кредитом доверия, выплачивать по которому Мише Полуяну пришлось до последнего вздоха.
Бело-зеленые банды терроризировали население многих горных и приазовских станиц, убивали коммунистов, комсомольцев и советских активистов, совершали налеты на железнодорожные станции, грабили население. Михаил Полуян во главе оперативных групп выезжает в города и станицы Кубани, аулы Адыгеи, где совместно с партийным и комсомольским активом, опираясь на поддержку трудового народа, ликвидирует контрреволюционные банды.
Поздно ночью 14 августа 1920 года все сотрудники Кубанской ЧК были созваны на экстренное совещание. В президиуме председатель чрезвычайной комиссии Дмитрий Павлович Котляренко и члены коллегии Сергей Владимирович Виноградов, Иван Данилович Павлов и другие. У всех озабоченные лица.
Слово взял Котляренко.
— Товарищи чекисты! — сказал он. — Только что получено сообщение, что на Азовском побережье в районе Приморско-Ахтарской высадилась врангелевская сволочь. Белогвардейцы также десантировали под Новороссийском и на Таманском полуострове. Имеются проверенные данные, что притаившиеся в Екатеринодаре белогвардейцы готовят восстание. Ровно через час мы начнем операцию по ликвидации вражеского подполья. В распоряжение штаба 9-й армии выделяется отряд из числа работников ЧК.
Чекистами к утру было ликвидировано несколько белогвардейских конспиративных квартир, изъято большое количество винтовок, револьверов, десятки пулеметов и патроны к ним. Несколько суток практически без сна работал секретарь комячейки ЧК Михаил Полуян.
Нечеловеческое напряжение организма, перенесенный в астраханских песках тиф, а тут еще больные ноги… В декабре 1920 года Михаил Полуян пишет рапорт заведующему секретно-оперативным отделом Кубчека:
«Принимая во внимание то, что у меня ни к черту не годятся ноги, а при моей работе с утра до вечера приходится ходить, для чего у меня по состоянию здоровья не хватает сил, прошу Вас хотя бы на несколько времени перевести на другой участок работы».
Ему отказали. Слишком горячая была пора. Да он и не настаивал. Так и остался без движения этот рапорт. А Полуян уехал на очередную операцию.
И чуть позже, уже в конце марта 1921 года, собираясь со своим небольшим отрядом в Кущевку на помощь сельсовету в проведении продразверстки, он думал просто об очередной работе. О том, что если саботаж, то его нужно пресечь в корне, что нельзя не помитинговать, не поспорить со своими сверстниками — молодыми казаками…
Невольно задумываешься об облике сотрудника ЧК. Он не только карающая рука Советской власти, разрушитель зла. Он активный пропагандист, агитатор и созидатель новой жизни, авторитетный помощник партийных, советских и комсомольских активистов, кумир трудовой молодежи.
Приехав вечером 14 марта в станицу, Михаил сразу же направился в сельсовет, где встретился с советскими и комсомольскими активистами. Обсуждали, как помочь хлебом рабочему классу городов, как обучать грамоте молодежь и стариков.
На другой день М. Полуян арестовал заместителя командира Кущевской ударной группы по проведению продразверстки, который не выполнял указаний областного исполкома. По этому поводу было созвано общее собрание станичников. Там все узнали, что из Кубчека приехал Полуян…
В ночь с 30 на 31 марта в Кущевскую ворвалась банда бело-зеленых верхом на лошадях. Банда имела три тачанки, на одной из которых был пулемет.
Окружили исполком. Воровски подкрались к зданию, вызвали на улицу начальника караула и там забили прикладами, закололи штыками.
Силы были неравны: пять красноармейцев против пятидесяти бандитов с пулеметом. Тяжело ранен, находится без сознания караульный начальник Рогожин, убит член исполкома Воронков, пали геройской смертью красноармейцы караула. Освобождены контрреволюционеры, четверо из них — бывшие белогвардейцы — тут же присоединились к банде. Сжигали и рвали все документы, находившиеся в Совете.
Большая часть налетчиков бросилась на квартиры коммунистов и комсомольцев станицы, но никого не нашли, так как в этот вечер в здании, именуемом в документах театром, шло собрание актива коммунистов, комсомольцев и беспартийных станицы, а затем силами комячейки давался концерт. И тогда банда окружила площадь и стала задерживать шедших с концерта кущевцев. Искали Полуяна…
…Михаил рухнул под тяжестью навалившихся со всех сторон бандитов. Его затащили в разграбленное здание исполкома, раздели до нижнего белья.
«Одна из задержанных с Полуяном девиц подняла крик, ее придушили и заставили молчать».
Это из показаний свидетеля разыгравшейся трагедии. Что смертельно испугало казачку — неизвестно. Не знаем мы ничего и о разговоре между бандитами и Полуяном. Был ли он вообще, этот разговор?
Конечно же, фамилия Полуян была отлично знакома контрреволюционному отребью. Биограф семьи Полуянов А. М. Седина — дочь видного кубанского революционера Митрофана Седина, — пишет:
«Миша рос в революционной казачьей семье. Да кто не знал семью Полуянов! Мать, дяди — Яков, Ян, Николай, Дмитрий — все были активными участниками революционного движения и гражданской войны…»
И конечно же, фамилия Полуян вызывала совершенно однозначную реакцию у врагов Советской власти — жгучую ненависть, желание дотла разорить «красное казачье гнездо» — так называли их дом в станице Елизаветинской. В классовой битве пал дед Михаила — Василий Макарович. Исторический момент «вырывания корня рода» запечатлел на фотоснимке белый офицер. На нем изображено, как измученного пытками, окровавленного, со связанными руками огромного казака ведут на казнь пьяные сослуживцы того добровольного фотографа. По многим рукам ходила карточка, пока вместе с владельцем и автором расправы не попала к… Яну Полуяну, которого называли «председателем Советской власти на Кубани». А теперь перед бандитами стоял его племянник. Пользуясь сегодняшней политической терминологией, они захватили заложника, который открывал возможности большой игры.
Само по себе предательство комиссара, секретаря комячейки Кубчека Михаила Полуяна в обмен на сохранение ему жизни нанесло бы удар по органам ВЧК. Оно подорвало бы только утверждавшуюся в казаках веру в идеалы, за которую большевики не жалели отдать жизнь. А Полуян знал: из веры людей в таких, как он, складывается их вера в Советскую власть. Кроме того, предательство Михаила Полуяна рикошетом могло выбить из борьбы не только ответработника ЦИКа Синклетию Васильевну Полуян — его мать, но и «председателя Советской власти» Яна Полуяна — его дядю, председателя Казачьего отдела ВЦИК Дмитрия Васильевича Полуяна, председателя облпотребсоюза Якова Васильевича Полуяна — других…
Пятно позора неминуемо легло бы и на Атарбекова.
Такова простейшая арифметика классовой борьбы.
Смерть одного равняется жизни по крайней мере десятерых. Именно жизни, потому что между жизнью и борьбой за дело Ленина эти люди давно поставили знак равенства.
Если даже Михаилу был предложен шанс остаться в живых ценой измены и предательства, то, думается, этими подсчетами он не занимался. В связи с этим хочется привести еще один, нигде раньше не публиковавшийся документ. Это рукописные воспоминания коренного казака станицы Елизаветинской М. С. Шарафана, которые хранятся в музее станичной средней школы № 2.
«В семье Полуяна, кроме меня, жило еще трое мальчишек-гимназистов. От нас, как от старших по возрасту, Мише иногда наносились обиды, от которых он зачастую плакал. Но… Миша никогда не шел к своей маме жаловаться на нас. А наоборот, уединялся, успокаивался и приходил снова к нам. А если когда мать и заметит его плачущим и спросит, почему слезы, то Миша уж старается не выдать своего обидчика».
По-другому это звучит так: «Миша Полуян просто не был способен к предательству. Уж так он был устроен».
И еще из Мишиной характеристики:
«Никто никогда не видел его в грязной одежде. Он был во всем чистоплотен…»
В ту ночь с 30 на 31 марта 1921 года он был весь в грязи и крови. Но оставался чистоплотным в высшем проявлении этого качества — был неспособен запятнать свою честь, родных по духу и крови людей, революцию.
Мишу били шомполами, хлестали нагайками, а потом, полуживого, поставили лицом к стенке и ударом шашки срубили голову.
В некрологе, опубликованном 2 апреля 1921 года в областной газете «Красное знамя», говорилось:
«Если бело-зеленые банды думают ночными убийствами одержать победу над рабоче-крестьянской властью, то они глубоко ошибаются. С еще большей энергией, с единственной мыслью раз и навсегда покончить с бессмысленными жестокостями зелено-белогвардейских банд клянемся мы над свежей могилой тов. Михаила продолжать начатое им дело.
Спи спокойно, дорогой товарищ. Недалек тот час, когда мы придем на твою могилу и расскажем, как мы отомстили за твою смерть. Дорогой Михаил, спи спокойно, мы продолжим твое дело».
Они сдержали это слово. Из множества ответов на вопрос: «Как им это удалось в смертельной схватке?» — один будет такой: преданности, мужеству, героизму они учились у Миши Полуяна.