Нет безымянных героев
Нет безымянных героев
Над Цемесской долиной ветер с моря гонит рваные облака, срывает огненную листву каштанов, мнет сухие травы… Неподвижны только они — три фигуры, поднявшиеся над осенней землей: женщина, ребенок, припавший к ней, и старик. Когда облака гасят солнце, скорбь проплывает по бронзовым лицам. На постаменте вырублено слово:
«Непокоренным».
К памятнику, будто гряды морских волн, набегают рядки виноградников. Их листва уже схвачена багрянцем. Лозы оплетают проволоку, натянутую от столба к столбу. Я смотрю на суровую скульптуру, на белый обелиск, вознесенный в небо, и вспоминаю то, что изо дня в день слышал на процессе карателей в Краснодаре… Тогда на этом месте не было виноградных лоз. Их затоптали в щебенчатую землю. Столбы и колючая проволока огораживали лагерь советских военнопленных…
Но эта прекрасная солнечная долина была в ту годину не только долиной Скорби и Смерти. Она была долиной Мужества. Здесь шла борьба достоинства и чести против изуверства, против фашизма. Сегодня над Цемесской долиной дуют мирные ветры. Сверкают россыпи белых домов, клубятся трубы цементных заводов. Но пропитанная кровью земля хранит в себе скорбь и гнев. И идет суд над теми, кто пытался продать и растоптать ее. Но сейчас разговор не о них — не об убийцах, пригвожденных уликами к скамье подсудимых, а о тех, кто вместе с членами трибунала незримо входит в зал с гордо поднятой головой, — о непокоренных.
Шумит море, холодеющее октябрьское море. Это случилось тоже в октябре. В анапский «филиал» зондеркоманды СС-10А привели схваченного десантника-моряка, парня шестнадцати лет. От предателя узнали: его задача — в условленный день и в условленном месте дать сигнал катеру, который должен подойти с моря. Но где и когда? Это было известно только юному моряку.
Их было много. Садист и убийца Вейх, другие каратели, целая свора, спущенная с цепи. А он — один… Ему ломали ребра, засовывали под ногти иглы… «Когда? Где?» Он молчал.
Но однажды разжал зубы:
— Покажу. Выведите на берег.
Его поволокли к морю.
— Не здесь. Дальше.
Он поднялся на самый гребень скалы, его можно было хорошо различить на фоне неба. Он смотрел на солнце, зачерпнувшее море, на далекую синь горизонта…
И в этот момент эсэсовцы увидели катер, вынырнувший из-за мыса. Парень взмахнул бессильными руками, подавая сигнал опасности. Катер застопорил ход. Потом повернулся и скрылся за мысом.
— Я выполнил задание, — сказал моряк. — Теперь стреляйте!
Сами преступники из зловещей зондеркоманды, рассказывавшие на суде о подвиге юного моряка, были потрясены его мужеством.
Кто этот герой? Неужели не отыщется его след, неужели мы так и не узнаем его славного имени?
Но вот письмо из Ленинграда. Алевтина Григорьевна пишет:
«Все совпадает. Это был мой брат Игорь. В начале войны я, сестренка и мама жили в Анапе. Отец был на фронте, брат, ему было шестнадцать лет, ушел с моряками. Но однажды рано утром к нам кто-то постучался. Открываем дверь — перед нами Игорь. Мама очень обрадовалась. Брат за эти месяцы сильно возмужал. Он рассказывал, что участвовал в боях под Новороссийском. Мама ему сказала: «Оставайся, мы тебя спрячем». Но он ответил: «Я пришел по заданию и должен его выполнить». Не знаю, выполнил ли он задание. Через несколько дней я пошла его провожать. Всю дорогу он молчал, только ел пирожки, которые мама испекла ему на дорогу. В Супсехе, в семи километрах от Анапы, я вызвала мальчика, не помню его фамилии. Он должен был провожать брата дальше. Здесь мы распрощались. Я знала только, что он должен дать сигнал катеру.
На другой день в Анапе мы с мамой были на рынке и услышали разговоры о том, что полицейские с собакой схватили парнишку, что он был одет в форму моряка, что его сильно били, посадили в машину и повезли в Анапу. С того дня мы об Игоре ничего не знали…»
Он или не он? Может, это случайное совпадение и перед нами рассказ еще об одном герое?
Новые письма, новые факты… Да, юный моряк, павший от руки гестаповца на анапским берегу, — Игорь Смирнов!
Родные Игоря, его друзья рассказывают: он любил книги, особенно роман Фурманова «Чапаев». Как все мальчишки, он любил кино, и особенно картину «Чапаев». Он играл в военные игры и всегда в них был бесстрашным Чапаевым с самодельным клинком в руке. До приезда на Кавказ семья жила в Поволжье. Однажды в весенние каникулы — Игорь учился тогда в третьем классе — ребята играли на берегу реки Самарки. Река широко разлилась во время половодья, Игорь, подражая Чапаеву, бросился вплавь через реку. Он переплыл ее, повернул обратно. Устал, чуть не утонул, но добрался до берега.
В Анапе отец Игоря служил в военно-морской пограничной части. Игорь все свободное время проводил среди моряков. И решил обязательно стать военмором.
Весной 1941 года он окончил девять классов. Он был комсомольцем, членом райкома. И когда началась война, когда враги подошли к Анапе, он с военным отрядом пробрался под Новороссийск, на легендарную Малую землю… Пути по суше уже были перерезаны фашистами. Моряки добирались к Малой земле вплавь, пока их не подобрали в открытом море наши военные катера.
Потом Игорь вместе с моряками был в Геленджике, в воинской части № 42621. И оттуда переправлялся в тыл гитлеровцев. Шесть раз он возвращался с задания, принося важные сведения о враге. И ушел в седьмой раз…
Об этом седьмом задании нам рассказал в письме его друг Василий Назаров:
«Во время войны я жил в Анапе. Игорь нашел меня. Он сказал, что пришел по заданию уже в седьмой раз. Я подробно сообщил ему, где расположены огневые точки фашистов, где стоят гитлеровские части. Он все повторял, пока не запомнил наизусть… Потом он ушел. Больше я его не видел. Уже позже узнал, что Игорь погиб в гестапо».
Отец Игоря Николай Ефремович Смирнов слышал: его сын представлен к награде. Но опоздала награда…
Пусть не знали бойцы-черноморцы, как погиб их славный товарищ, пусть не получил он перед торжественным строем заслуженного ордена. Память народа — высшая ему награда.
В деревню Жуки Белорусского Полесья гестаповцы нагрянули неожиданно. Они рассчитывали захватить партизан. Каратели зондеркоманды оцепили деревню со всех сторон и пошли от избы к избе, простреливая палисадники очередями пистолетов-пулеметов. Отряда партизан не нашли. Но командир был схвачен врагами. Почему он оказался в тот день в деревне? Кто знает. Может быть, выполнял задание, а может, потому, что его жена, тоже партизанка, уже носила под сердцем ребенка…
Их привели в штаб вдвоем. Сначала били его. Потом ее. Резиновыми шлангами, коваными сапогами. Каратель Вейх на суде сказал, что даже он впервые участвовал в таком зверском избиении. Они убили ребенка, уже шевелившегося у женщины под сердцем.
Истерзанного командира отволокли в сарай. На рассвете Вейх заглянул в сарай — в нем никого не было. Под задней стеной был прорыт лаз. Каратель бросился за сарай и увидел по росе темный широкий след. Значит, командир очнулся ночью, нашел в себе силы сделать подкоп и ползти. Вейх настиг его в семидесяти метрах от сарая.
Ему накинули на шею петлю и поволокли к яме. В яму уже была брошена его жена. Она была еще жива.
Каратели говорили на суде: им стало страшно — партизан и партизанка не сказали ни слова.
Кто эти герои? Кто назовет их имена?
Краснодар. Улица Кирова в акациях и каштанах. Приземистый домик под номером 119/1. На окне стручки красного перца, банки с компотом. А на стене портрет мальчика в рубахе-украинке, с шевелюрой, старательно зачесанной на пробор.
Денис Антонович Головатый тяжелым ногтем скребет на столе клеенку. Под прикрытыми веками слезы.
— Он был комсомолец, наш Володька, секретарь комитета школы. Ему было семнадцать…
За стеной в вечернем дворе под навесом винограда девушка грустным контральто поет о любви, где-то рядом дребезжат пустые трамваи.
— Меня тогда не было дома. Воевал… Но Варвару Зиновьевну не спрашивайте — с того дня она не может говорить о Володьке, болеет сердцем… Он-то у нас один. Я сам расскажу…
Может быть, не надо тревожить душу? Но о Владимире Головатом, секретаре школьного комитета комсомола, должны знать все.
В ту осень 42-го Владимир пошел бы в десятый класс. Но Краснодар захватили оккупанты. Накануне он и его друзья слушали радио: бои под Армавиром. Решили: если Красная Армия будет отходить, то уйдут тоже. А утром по улице уже грохотали фашистские танки.
Они остались. Они создали подпольную комсомольскую группу. Владимир — во главе. С ним — Александр Зубашев, Леонид, всего семеро, и среди них девушки — Вера и Лида. С Лидой он дружил — светло и тревожно, как дружат с девушкой в семнадцать лет.
Их место сбора было в доме на углу улиц Шаумяна и Буденного, около Сенного рынка. Комсомольцы слушали радио, писали листовки по сводкам Совинформбюро и распространяли их в толпе на рынке. Они успели сделать мало. Они так и не установили связи с партийным и комсомольским подпольем. Известно только, что они готовились взорвать мастерские напротив рынка. В них стояли на ремонте фашистские танки и был склад горючего. В конце января во время бомбежки склад взлетел на воздух, и танки сгорели. От авиабомбы или Головатый с товарищами осуществили свой план — неизвестно.
На второй день после взрыва на складе остановилась у дома Головатых легковая машина. В ней — эсэсовцы из зондеркоманды…
Одного из друзей Владимира, Леньку, гестаповцы схватили. Остальные успели скрыться. Через полмесяца Красная Армия освободила Краснодар. Тогда весь мир впервые узнал о страшных зверствах карателей, о душегубках. В Краснодаре начала работать Чрезвычайная комиссия по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Отец Владимира, тяжело контуженный перед тем в бою под Лозовой, был демобилизован из армии и вернулся в родной дом. От коллектива завода «Краснолит» его выбрали членом комиссии по расследованию злодеяний фашистов.
В один из вечеров в его дом постучался незнакомый человек.
— Я был полицаем, — признался он. — Меня подсаживали в камеру к вашему сыну. Мы спали с ним рядом, накрывались вашим пальто. Владимир говорил: «Я знаю, что меня расстреляют. За мастерские… Нас выдала женщина, у которой мы собирались».
Раскапывали противотанковые рвы у поселка Калинина и завода электроизмерительных приборов. В рвах тысячи замученных — женщин, стариков, детей. Вдруг Денис Антонович услышал крик жены, бросился к дальнему рву и увидел сына. Владимир лежал в отцовском широком пальто. Когда подняли, когда распахнули пальто, увидели маленькую девочку. Владимир крепко прижимал ее к себе. На лице юноши были следы зверских побоев. Он был убит не пулей, он был задушен в душегубке. Наверное, он хотел и в этот свой последний час спасти ребенка.
Его хоронили комсомольцы Красногвардейского (ныне Ленинского) района — в том месте, где хоронили героев-воинов, участвовавших в освобождении Кубани. Райком комсомола увековечил подвиг Владимира памятником-обелиском. Рядом с памятником прямо на земле лежит башня танка, огороженная гусеницей. Под ней павший в бою полковник-танкист.
Общественным обвинителем в трибунале в Краснодаре выступает декан экономического факультета Кубанского сельскохозяйственного института Василий Семенович Клочко. Всю войну он был первым секретарем Краснодарского крайкома ВЛКСМ, во время оккупации — помощником командира группы партизанских отрядов края по комсомольской работе. Василий Семенович говорит в своей речи от имени тысяч юных патриотов, оставленных крайкомом в партизанских отрядах и для подпольной работы в тылу врага. В тот год в партизанских отрядах было три с половиной тысячи коммунистов и тысяча двести комсомольцев, среди них — сто сорок семь секретарей райкомов партии и сорок шесть секретарей райкомов ВЛКСМ. Он говорит от имени Нади Горшковой, секретаря Приморско-Ахтарского райкома, оставшейся в подполье и схваченной зондеркомандой. От имени Вали Верещагиной, секретаря Тахтамукайского райкома, сражавшейся в предгорьях Кавказа и попавшей в лапы гестаповцев за несколько дней до освобождения края. Он говорит от имени сотен и тысяч героев.