Герой Советского Союза И. Кузнецов ДЗЕРЖИНЦЫ СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ

Герой Советского Союза И. Кузнецов

ДЗЕРЖИНЦЫ СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ

Рано утром в расположение батареи, которой я командовал, приехал генерал Киселев, наш комдив. Мне не раз приходилось встречаться с ним, но таким, как сегодня, видел его впервые. Крупная, всегда подтянутая фигура заметно сутулилась, под глазами круги, лицо осунулось. Вторую неделю наша дивизия вела тяжелые бои за Северный Кавказ.

Генерал обошел позицию. Наша батарея — это два взвода автоматчиков, четыре танка Т-60, столько же «сорокапяток» и два пулемета. Впереди, в полукилометре, затаился Гизель, сильно укрепленный опорный пункт частей СС. Артиллерийские обстрелы следовали один за другим.

Гитлеровцы вначале рассчитывали подавить огнем батарею, создав коридор для выхода к нашим частям в тыл, к Орджоникидзе. От города открывался прямой путь на Грозный, на Военно-Грузинскую дорогу. А там, в горах, находилась их отборная дивизия «Эдельвейс».

Но мы держались.

— Слушай, Кузнецов, — заговорил генерал, — хозяйство твое невелико, но надо выстоять. Немец бросит на вас танки, пехоту — все бросит. Помочь сейчас ничем не могу. Понимаешь? Словом, соберите коммунистов, комсомольцев, разъясните обстановку. — Он остановился в раздумье и твердо добавил: — Верю, выстоите. Не напрасно дивизия носит имя Феликса Дзержинского, верю в вас…

На позиции было тихо. Артиллеристы спокойно хлопотали у орудий. Я невольно подумал: «Привыкают люди и к войне». Сколько боев позади — Мценск, Ясная Поляна, Тула, Москва.

— Тишина-то какая, — осторожно ставя ящик снарядов, произнес рядом боец Поздеев. — Аж в ушах звенит.

— Затишье-то знаешь к чему бывает? — многозначительно сказал Андрющенко, старательно протиравший лафет «сорокапятки».

Старшина Андрющенко был призван в Красную Армию еще до войны. Попал в войска НКВД, на фронте с первого дня и давно отвык от домашнего уюта. Но всякий раз, когда Поздеев оказывался рядом, старшина почему-то вспоминал родную Украину, маленькую хату на краю села, родных. Спокойный, уравновешенный Поздеев располагал к таким беседам.

— Затишье, понятно, бывает разное, — не стал возражать Поздеев. — Помню, возвращался я с гражданской к себе на Волгу, подхожу к дому, а меня встречает такая же глухота. Травинка не шелохнется. От голода почти вся деревня вымерла. — Его голос дрогнул. — И мои тоже… Но жизнь есть жизнь. — Он отряхнул запачканный ватник, закурил и, пыхнув дымом, добавил: — А вот когда моя Анастасия собиралась подарить мне сына, я целый день не находил себе места, вокруг дома ходил. А потом Андрюшка как закричит, меня подстегнуло словно… Сейчас сынок под Ленинградом. Воюет…

И. Л. Кузнецов. Фото 1951 г.

Я шел от орудия к орудию, перебрасывался фразой-другой с бойцами, и с каждой минутой ощущение тревоги рассеивалось. Люди были уверены в себе, спокойны. Выстоят.

Погода портилась. Небо затянуло тучами. Накрапывал мелкий ноябрьский дождь. Это неплохо. «Мессеры» не налетят.

Гитлеровцы открыли огонь ровно в полдень. Из тяжелых минометов. Под ногами заходила земля. Взрывы вскидывали вверх редкие деревья, осколки косили кустарник.

Потом поползли танки, за ними — пехота.

Мы молчали. Все уже заняли свои места. Артиллерийские расчеты выбрали себе цель. Пехота врага — под прицелом пулеметов и автоматчиков, занявших позиции чуть впереди.

Рядом тяжело ухнул взрыв: вражеские танки начали пристрелку. Но батарея молчит. Танки все ближе. Ближе.

— Огонь!

Головная машина со свастикой закрутилась на месте, задымила.

На батарее бушует смерч. Замолкло одно орудие: смертельно ранен наводчик Саша Аненков. К орудию бросился секретарь комсомольского бюро батареи Николай Сергеев.

И вновь расчет вступает в бой. Но время упущено. Прямо на него несется стальная махина. Успеют ли? Машина со свастикой на борту уже у наших окопов.

Кто-то метнул связку гранат. Танк крутнулся на одной гусенице. Поздеев выстрелил из пушки в хищный изгиб креста. Загорелась еще одна вражеская машина.

Танки не выдержали и повернули. Пехота тоже откатилась под нашим огнем.

И снова тихо.

— Комбат! Комбат! — окликают меня.

Я стою у разбитого орудия, оглушенный боем. В виски глухо ударяет кровь.

— Отошли, товарищ старший лейтенант, можно перекурить. — Поздеев протягивает мне кисет и устало улыбается.

Но некогда радоваться успеху. Опять атака. Опять ползут на нашу позицию фашистские танки.

— Огонь!

Орудия стреляют в упор. Загорелся вражеский танк. Другой решил обойти его. Расчет Андрющенко заставил вздрогнуть машину. Из другого орудия ее окончательно «прописали» на месте.

Под прикрытием танков на батарею рвалась фашистская пехота. Осмелели.

— Картечью — огонь!

Гитлеровцы упорно лезли вперед. В окопах завязалась рукопашная. У пушек остались лишь наводчики, остальные бросились товарищам на помощь. Все, кто мог держать в руках винтовку, были уже в окопах. А фашисты все лезли и лезли, не считаясь с потерями.

— Коммунисты, комсомольцы, дзержинцы, за мной! — крикнул парторг батареи Артюха.

Он выскочил из окопа и, размахивая пистолетом, бросился вперед. Батарейцы кинулись за ним.

— Ура! — Над окопами пронесся боевой клич. — За Родину! За Родину!

Мы отбили атаку. Потом еще несколько. Батарея поредела. Погиб Поздеев.

Но и у немцев силы, очевидно, иссякли. Вечером атаки стали реже. Но прекратились они только под утро.

— Слушай, Кузнецов, — позвонил мне комдив, — передай всему составу батареи большое спасибо. Я знал, что не дрогнете. Буду ходатайствовать перед командованием о награждении твоих дзержинцев. Подготовь список, никого не забудь.

— Не забудем, товарищ генерал! Не можем забыть…

Начинался новый ратный день. До перелома войны оставались считанные месяцы. До победы — три трудных года.