Джордано Бруно (1548–1600)

8 февраля 1600 года в Риме во дворце Мадруцци в присутствии знатных гостей на балконе появились папа Климент и группа кардиналов.

Дюжие стражники вывели, как дикого зверя, изможденного узника и повергли его на колени. Нотарий зычно читал решение святой инквизиции: «Называем, провозглашаем, осуждаем, объявляем тебя, брата Джордано Бруно, нераскаянным, упорным и непреклонным еретиком».

Его передавали суду губернатора Рима. «Причём усиленно молим, – продолжал нотарий, – да будет ему угодно смягчить суровость законов, относящихся к казни над твоею личностью, и да будет она без опасности смерти и членовредительства».

Торжествующая ложь казнила честность. Мольба о смягчении казни означала: кровь не будет пролита – жертву сожгут заживо. И тут раздался необычно звонкий голос Бруно: «Вы с большим страхом произнесли приговор, чем я его выслушал».

Казнь свершилась 17 февраля. Ночью загудел колокол на башне «Братства усекновения главы Иоанна Крестителя». Из замка Святого Ангела вереницей выходили попарно монахи в капюшонах с прорезями для глаз. Факелы освещали путь. Негромко тянули заупокойные гимны. В капелле началось отпевание человека, которого вывели из тюрьмы, – отпевание заживо.

Он шёл спокойно в одежде смертника: высокий колпак, накинутый на плечи балахон – санбенито – с нарисованными языками пламени, чертями и крестом Святого Андрея. Его затащили на кучу хвороста. Рядом готовили к казни бывшего священника. Последние призывы к отречению от ереси и раскаянию. Ноланец безответен. Его белое лицо устремлено в небо. Он ждёт солнца.

Несильное пламя уже ластилось к его ногам. Струйки дыма вились вокруг лица. Затрещал хворост, и пламя воспрянуло, бросив искрами одежду и лицо. Ткань дымилась. К его губам на шесте подвели крест: «Лобызай!» Он стиснул зубы и отвернулся. Крестом с силой провели по лицу, оставив багровый след. Ноланец смотрел в небо. Он ждал.

И в тот миг, когда первый луч коснулся его глаз, пламя вспыхнуло мощно, сжигая одежду; столб дыма взвился, скрывая лицо Ноланца.

Тогда же грозно загрохотал Везувий – родная гора Ноланца. Взметнулся чёрный столб дыма, раздвоился в вышине наподобие креста. Сотряслась земля. Дрогнули стены и зазвенели стекла домов. Стадо быков, которое гнали через площадь Навона, в ужасе разбежалось, заколов и затоптав сто двадцать человек.

Теперь, спустя сотни лет, никто не вспоминает о тех погибших римлянах, никто не помнит их имена, всё население Вечного города многократно обновилось, а имя, образ, мысли Ноланца летят сквозь века. «Погибший в своём веке живёт в последующих…» Пророческие его слова.

Распространено мнение, будто Бруно казнили как сторонника системы Коперника. Но он не считал Солнце центром Мира, не был коперникианцем. Он утверждал: существует множество звёздных миров и обитаемых планет.

Да и разумно ли отдавать жизнь за научную или философскую идею? Что от этого изменится? Лишь одним мыслителем станет меньше. Разве так доказывают теории? Нет. Свою единственную жизнь можно отдать только во имя чего-то бесценного, без чего нет смысла существовать.

От него не требовали отречения от какой-то идеи. Просвещённый епископ Николай Кузанский полтора века ранее утверждал, что имеется бесчисленное множество солнечных систем, а центр Мира везде.

Его арестовали как еретика. Он бежал из монастыря, отрёкся от ордена доминиканцев. Писал о принадлежащих к этому нищенствующему ордену:

«Большинство из них избегало труда и забот, свойственных людям, соблазнилось бездельем и обжорством, и лишь немногие преследовали цель подлинной добродетели души… Даже знаменитейшие среди них, их доктора, превратились в гнуснейших паразитов вследствие злоупотребления бездельем… И будущий век, когда мир слишком поздно поймёт своё бедствие, позаботится о том, чтобы уничтожить людей, избалованных бездельем, жадностью и надменностью».

В монастыре он написал комедию «Подсвечник». В ней торжествуют шарлатаны, проходимцы, куртизанки, сводницы, а ещё влюбленные.

Только за то, что он предал доминиканский орден, его имели право осудить на смерть. А он вдобавок проповедовал своё учение – «философию рассвета». Верил в могущество разума, не признавал Троицы, а Иисуса Христа считал пророком, но не богом в образе человека…

Инквизиторы требовали от него, казалось бы, не слишком многого: покаяться и отречься от своих убеждений. Раскаяние известного еретика стало бы ценным подарком католической церкви к юбилейному 1600 году. За это ему была бы дарована жизнь.

Знавшие его взгляды были удивлены: почему он избрал смерть? По его словам, «жизнь проходит навеки, без всякой надежды на возвращение». Он не верил в существование души в мире ином. В таком случае надо стараться как можно дольше пребывать в мире этом.

Разве так уж трудно признать свои заблуждения и вернуться в лоно церкви? Притвориться. Лицемерие под угрозой смерти вполне оправдано. Никто не залезет в твою душу и не выяснит, насколько искренне раскаяние. Если лицемерят, лгут служители церкви, почему не ответить им тем же?

Позже так поступил Галилео Галилей. Ничего нет в этом позорного. Истина восторжествует рано или поздно. Она пробьёт себе дорогу. Так живой росток, проклюнувшись из зерна, преодолевает мрак почвы и выходит к солнечному свету.

Что же заставило Джордано Бруно избрать смерть? Это не было «безумием храбрых», воспетым Максимом Горьким в «Песне о Буревестнике». Бруно имел немало времени в застенках инквизиции, чтобы обдумать своё решение. Его мучили восемь лет, пытали, но и это не сломило его упорства. Или он был маниакально одержим своими идеями? Или сошёл с ума от пыток? Кто в здравом уме предпочтёт мученическую смерть на костре ни к чему не обязывающему и необязательно искреннему отречению от своих взглядов?

На некоторых допросах он не выдерживал и начинал отказываться от некоторых своих идей, прибегал к схоластическим ухищрениям, чтобы представить их созвучными учению католической церкви (а софистом он был великолепным!). Но затем вновь настаивал на своём. Во вторник 21 декабря 1599 года, как записано в анналах инквизиции: «Сказал, что ему не в чем каяться, что каяться он не должен и не желает».

Это решение было им продумано и выстрадано. К нему привели его избранный жизненный путь и выработанное учение.

…Родился он в небогатой дворянской семье в посёлке Нола близ Неаполя (отсюда его прозвище Ноланец). Назвали его Филиппо. Учился в монастырской школе доминиканского ордена; став монахом, получил имя Джордано. Бруно благодаря своим способностям быстро получил сан священника и степень доктора философии. Отличаясь свободомыслием, чувством собственного достоинства и остроумием, он высказывал крамольные вещи. Его обвинили в ереси. В 1572 году он бежал из монастыря и покинул Италию.

В трудах Джордано Бруно натурфилософия Возрождения выражена полно и ярко. Он обладал необычайным набором качеств: великолепной памятью, обширными знаниями, творческой активностью, поэтическим воображением, литературным даром, неутолимой жаждой познания, смелостью мысли, героическим энтузиазмом.

В Париже Бруно читал лекции по философии и математике в университете, блестяще выигрывал диспуты-турниры. То же было и в Лондоне, где он жил с 1583 по 1584 год, издав трактаты: «О причине: начале и едином», «Пир на пепле», «О бесконечности, Вселенной и мирах». Переехав в Германию, опубликовал несколько своих сочинений.

В 1582 году его пригласили в Венецию для преподавания, но там предательски выдали инквизиции.

«Природа есть Бог в вещах», – по-своему формулировал Бруно принцип пантеизма; слепую бездумную веру он отвергал. Вселенную считал единством материи и сознания, вещества и Бога. «В мире, – писал он, – идёт постоянная война между светом и тьмой, между наукой и невежеством».

Он предполагал многомерность пространства: «Подобно тому, как в этом равном по величине миру пространстве, которое называется платониками материей, существует этот Мир, так и другой мир может быть в другом пространстве и бесчисленных пространствах, равных этому и находящихся по ту сторону его».

Одно из прозрений Бруно – представление о круговоротах материи: «Мы непрерывно меняемся, и это влечёт за собою то, что к нам постоянно притекают новые атомы и что из нас истекают принятые уже ранее». Таков один из основных законов природы. Земля тоже живёт: «Недрами, внутренностями Земли одни вещества принимаются, другие выносятся… И наши вещества входят и выходят».

Идею круговорота атомов через два века после Бруно возродил Ж. Кювье, а в XX столетии – В.И. Вернадский в своём учении о биосфере как живом организме. Человек, по словам Бруно, «сын Отца-Солнца и Земли-Матери». Вселенная одухотворена, а Бог – душа её:

«Нечестиво искать его в крови клопа, в трупе, в пене припадочного, под топчущими ногами палачей и в мрачных мистериях презренных колдунов. Мы же ищем его в неодолимом и нерушимом законе природы, в благочестии души… сиянии солнца, в красоте вещей, происходящих из лона нашей матери-природы, в её истинном образе, выраженном телесно в бесчисленных живых существах, которые сияют в безграничном своде единого неба, живут, чувствуют, постигают и восхваляют величайшее единство».

…Люди больше всего ценят то, в чём испытывают нужду. Не потому ли в середине ХIХ века вспомнили о героическом энтузиазме Ноланца, о его преданности высоким идеалам мудрости, добра, любви? Научно-технические достижения, успехи индустриализации не только повысили благосостояние общества, но и обострили капиталистическую конкуренцию, яростную «борьбу за существование» среди жаждущих наживы.

«Синица в кулаке лучше, чем журавль в небе» – возобладал этот убогий принцип жизни именно тогда, когда успехи научных исследований необычайно расширяли пределы Вселенной, доступной наблюдению, когда вычислили расстояния до звёзд и открыли новые звёздные системы. Словно стремительное расширение горизонта познания столь же быстро сужало область личного духовного бытия.

Но сохранялась мечта о прекрасном, вера в высокое предназначение человека разумного на Земле и в Космосе. Возродились идеи Бруно. Он знал, что это свершится: «И смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих!» Он был счастлив этим бессмертием.

…Джордано Бруно не был беспечным оптимистом. Не исключал, что может настать пора всеобщего одряхления, угасания светлых порывов и героического энтузиазма. Предупреждал нас:

«Явятся новая правда, новые законы, не останется ничего святого, ничего религиозного, не раздастся ни одного слова, достойного неба и небожителей. Одни только ангелы погибели пребудут и, смешавшись с людьми, толкнут несчастных на дерзость, ко всякому злу, якобы к справедливости, и дадут тем самым предлог для войн, для грабительства, обмана… И то будет старость и безверие мира!.. После того как исполнится все это… правитель мира, всемогущий промыслитель, водным или огненным потопом, болезнями или язвами… несомненно, положит конец этому позору и воззовёт мир к древнему виду».

«Это не предопределение свыше, – утверждал Бруно. – Мы сами творим свою судьбу. Нам противостоит не Вселенная – противостоят наши низкие помыслы, столь жалкие и пошлые перед неизбежностью смерти каждого. Лишь борьба дарует счастье победы. Достигнув умения жить прошлым и будущим, человек приобщается к бессмертию и вечной красоте Мироздания».

«Долой, долой эту тёмную и мрачную ночь наших заблуждений, ибо прекрасная заря нового дня справедливости зовёт нас; приготовимся встретить восходящее солнце; да не застанет оно нас такими, каковы мы теперь».

…Только постоянно возрождаясь, подобно огню, существует жизнь. И если в смене многих поколений, вопреки имущим власть и капиталы вновь и вновь возрождается образ Джордано Бруно, значит, жизнь его продолжается, значит, он необходим людям, значит, сохраняется вера в высшее предназначение человека и остаётся надежда.

Научные идеи переходят в учебники, истираются от частого употребления, блекнут со временем. Но кроме них есть высокие проявления человеческого духа: честь, совесть, мужество, любовь, доброта.

Будь Ноланец прославлен только своими мыслями, этого было бы вполне достаточно для его посмертной славы. Но велик он, более того, своей жизнью, своей великолепной личностью. А это – достоинства высшей пробы, неподвластные времени. Нам необходимы не только его идеи, но и он сам. Такие люди придают смысл существованию человечества.

Он учил словом, но более всего – собственной жизнью; мыслил и жил честно; умер героем. Для него «лучше достойная и героическая смерть, чем недостойный и подлый триумф». Он жил так же честно, как учил жить. И в этом был подобен Иисусу Христу.