Якоб Бёме (1575–1624)

В конце европейского Средневековья (Эпохи веры) христианство разделилось на восточное православное, южное католическое и северное протестантское. Западная и отчасти Центральная Европа были полем острых религиозных столкновений, имеющих социальные корни.

Расшатывалось мировоззрение, основанное на библейских канонах. Развивались философия и науки по свойственному людям стремлению к познанию тайн природы. Рост промышленных производств потребовал новой техники. Это стимулировало развитие механики и появление основ физики, химии, технических наук: купцы, банкиры, предприниматели были прежде всего прагматиками.

Характерная примета времени – триумф механики. Епископ философ Николай Кузанский называл Вселенную мировой машиной, хотя при этом верил в присутствие в ней души и божественного разума. Но уже один из первых президентов Лондонского королевского общества Роберт Бойль считал Мир только космическим механизмом.

Устойчивое средневековое мировоззрение стало вытесняться новым, основанным в первую очередь на данных науки. В этот переходный период жил и творил в Священной Римской империи на немецко-польских землях сапожник по профессии, религиозный философ по призванию Яков Бёме.

В нём совместились религиозная мистика Средневековья и натурфилософия Возрождения. Русский философ Николай Бердяев писал: «Гениальные, опережающие время антропологические прозрения открываются у величайшего из мистиков-гностиков (от греческого «гнозия» – знание) всех времён – Якова Бёме». Немецкий философ Вильгельм Виндельбанд высказался проще: «Во время своих странствий он набрался разных идей и затем перерабатывал их в тиши».

Оба мнения верны. Надо лишь добавить, что у Бёме были видения и он считал, что на него находило просветление свыше.

«Я плохо понимал раньше, – вспоминал он, – возвышенные символы веры по примеру всех мирян и ещё менее природу, пока не начал мне сиять свет вечной природы, чему я так обрадовался, что начал записывать познанное мной. Ибо дух пронзил меня, как молния, и я увидел глубину вечности; когда проходит ливень, он настигает то, что настигает; так было и со мной: я начал писать, как мальчик в школе, и записывал познанное с большим рвением».

Родился и воспитывался Бёме в небогатой крестьянской семье в лютеранской вере; пас домашний скот, учился в школе. Как подмастерье странствовал вместе с бродячим сапожником. Став сапожных дел мастером, обосновался в городе Гёрлице, в 1599 году женился на дочери мясника Катарине и открыл своё дело, не переставая интересоваться всем на свете. Читал труды теологов, мистиков, алхимиков. Большое впечатление произвели на него идеи Теофраста Парацельса.

Следующий год стал для него знаменательным. В семье родился первенец (всего было у них четверо сыновей), а у Якоба было видение.

«Я созерцал, – вспоминал он, – необъятную глубину этого мира, наблюдал за солнцем, звёздами, облаками, дождём и снегом, представлял себе мысленно всё творение этого мира и находил добро и зло, любовь и гнев во всём – не только в людях, в животных, но и в неразумной твари: в дереве, камнях, земле и стихиях».

Философ И.И. Лапшин писал: «Духовный переворот, которым определялся ход его философского развития, имел место дважды, когда ему было 25 лет и 35 лет. В 1606 г. он раз, сидя у себя в комнате, увидел внезапно яркое отражение солнца на оловянном (тёмном) сосуде. Это красивое зрелище не только поразило его, но сыграло известную символическую роль в его последующей философии. Этот тёмный сосуд является условием для светлого отражения солнца, это, по аналогии, можно было перенести и в область теодицеи, которая так занимала Бёме. Примирить Бога с мировым злом возможно, если предположить, что в самом Боге есть тёмное начало, как бы фон для светлого отражения».

Мысль о присутствии в едином Боге «тёмного начала», элементов зла, на первый взгляд кажется кощунственной. Но ведь единое предполагает именно такой вывод. Иначе получается двойственность миропорядка по учению зароастризма.

Блаженный Августин предлагал считать зло всего лишь отсутствием добра. Однако в общественной жизни и в душах людей присутствует и порой проявляется с убийственной силой активное воинствующее зло.

Связь Мира и Бога с нашей сущностью, по-моему, можно представить так:

В любой былинке разум дремлет.

Планету, звёзды, электрон

Непостижимый Бог объемлет…

Так, значит, дьявол тоже в нём!

Мы – существа иного сорта,

Премного мельче и слабей,

Коль в Боге есть частица чёрта,

Так что же спрашивать с людей?

По мнению Лапшина, в Бёме «никак нельзя отрицать значительного философского дарования, и хотя его философская “интуиция” не дала миру новой истины, но всё же она выражает известный взгляд на природу и Бога, яркий и интересный, как образчик кустарно-примитивного философского творчества».

В последних словах можно усмотреть высокомерие интеллигента к недоучке. Хотя, несмотря на обширные профессиональные знания, Лапшин не создал оригинального философского учения. В отличие от сочинения «Аврора, или Утренняя заря в восхождении», то есть Корень или мать философии, астрологии и теологии, или Описание природы, каким всё было и как стало вначале: как природа и стихии стали тварными, также об обоих качествах, злом и добром; откуда всё имеет своё начало, и как пребывает и действует ныне, и как будет в конце сего времени; также о том, каковы царства Бога и ада и как люди в каждом из них действуют тварно; всё на истинном основании и в познании духа, пробуждением Божиим прилежно изложено Якобом Бёме в Герлице, в лето Христово 1612, возраста же его на 37 году, во вторник, в Троицын день».

Действительно, есть ощущение философского примитивизма: с детской наивностью автор предполагает изложить и объяснить суть Мира, Бога и человека!

Якоб Бёме понимал дерзновенность своего труда, в котором немало было расхождений с канонами богословия (за это в те времена могли его жестоко покарать). Он не страдал манией величия, сознавая и своё незнание, и субъективный взгляд:

«Всё это исследовано за долгие годы премудрыми и разумными учёными людьми, прилежным наблюдением, и подмечанием, и глубоким размышлением, и исчислением. Я же этому не учился и не изучал и представляю речь об этом учёным; но моё намерение в том, чтобы писать по духу и смыслу, а не по наблюдению».

Он писал о своём творчестве: «И я не восходил также на небо, и не видел всех дел и творений Божьих; но оное небо открылось мне в моём духе, дабы я в духе познавал дела и творения Божьи; также и воля на то не есть моя природная воля, но побуждение духа; и немало пришлось мне потерпеть при этом и поражений от дьявола».

В отличие от Ивана Лапшина, Николай Бердяев высоко, возможно даже с преувеличением, оценивал «кустарно-примитивное» творчество: «Вся потрясающая натурфилософия Бёме, хотя и не до конца понятная нам, предполагает, что человек – микрокосм и что всё свершающееся в человеке свершается в космосе. Душа и природа – едины. Бёме должен войти в нашу духовную жизнь как вечный элемент, ибо никогда ещё гнозис человеческий не поднимался до более сверхчеловеческих высот».

Мне кажется, вернее было бы назвать это поэтическими высотами. Бёме предпочитал не формулировать логически выверенные мысли, а предлагал художественные образы. У него языческая картина природы как мирового дерева переходит в «драгоценное дерево познания», и стоит оно на земле, которая питает его соками.

Для Бёме вечны Бог и Природа. «Где нет ничего, там ничего и не бывает; всякая вещь должна иметь свой корень, иначе ничего не вырастет: если бы семь духов природы не было от вечности, то не возникло бы ни ангела, ни неба, ни земли».

Вера в познание у него сильнее веры в Писание. Творческое отношение к Библии. Он не боится сказать про миф о сотворении Мира: «Это описание показывает, что не высокий муж Моисей – автор его, обо оно совсем невразумительно и простовато написано, хотя, однако, заключает в себе весьма точный смысл».

Он, мистик, не избежал веяний времени перемен и образов механических: «Божество есть как бы колесо, вращающееся со своими спицами и ободами и со своею ступицею, и ободы его так вделаны один в другом, как если бы оно состояло из семи колес, могущих идти: не поворачиваясь, и вперед, и назад, равно как и вверх, и вниз, и в стороны».

Однако, в отличие от механической модели Мироздания, которую создавали астрономы и физики, для Бёме Вселенная была живой, пронизанной Святым Духом. У него основой знания была наша родная Земля и непосредственное восприятие природы человеком. А учёные исходили из наблюдений за движением небесных тел.

До сих пор физико-математические модели Мироздания считаются подлинной научной картиной природы, несмотря на то, что в них отсутствуют представления о Жизни и Разуме, основанные на изучении Биосферы.

Создаётся впечатление, что техническая цивилизация со времён позднего Средневековья формирует и во многом уже сотворила техногенного человека, воспринимающего мир как механизм.

Голосом Бёме говорил отчасти биогенный человек, ощущающий своё единство с живой природой. О таком человеке писал поэт философ Максимилиан Волошин в поэме «Путями Каина»:

Адам был миром, мир же был Адам.

Он мыслил небом, думал облаками,

Он глиной плотствовал, растеньем рос,

Камнями костенел, зверел страстями,

Он видел Солнцем, грезил сны Луной,

Гадал планетами, дышал ветрами,

И было всё – вверху, как и внизу, —

Исполнено высоких соответствий.

Как можно истолковать озарения Якоба Бёме? Быть может, это психическая аномалия, переход в изменённое состояние сознания, когда человек становится либо безумцем, либо гением? Не так ли объяснял Сократ подсказки своего демона?

Сторонники оккультных тайн предполагают, что избранным дано постигать непостижимое с помощью Вселенского Разума. Нечто подобное предполагал Бердяев, когда писал о микрокосме и сопоставлял человека с Мирозданием. Он только не учёл, что для Бёме Вселенная была ограничена сферой неподвижных звёзд.

Надо сознавать бесконечную малость нашей планеты и всей Солнечной системы в современной модели Вселенной с миллиардами галактик, в каждой из которых – миллиарды звёздных систем. Эти звёздные миры, в которых присутствует своя жизнь, чужды нам – существам, сотворённым Биосферой, в ней живущим и умирающим. Она для нас есть единственная на всю Вселенную космическая родина.

Из этого неявно исходил в своих прозрениях Бёме. Его вдохновляла живая природа Земли, с которой он чувствовал и телесную, и духовную связь. На сломе эпох в нём сохранялись основы средневекового мировоззрения.

Под воздействием искусственной среды обитания, цивилизации, воспитания и образования ощущение единства с природой стало вытесняться в глубины подсознания. Оно проявляется эмоционально в любви к растениям, животным, пейзажам. Такова позиция потребителя. В общественном сознании господствует физико-математическая модель Мира.

Научная мысль расчленяет природу на объекты познания. Научный метод строг и требует убедительных доказательств. В наибольшей степени этому принципу отвечает математика.

Ответом на него может служить восклицание Якоба Бёме: «Если ты владеешь искусством этого мира, то я владею искусством божественного мира: ты изучил своё, а моё есть дар милости Божьей».

Не будем забывать: у него Бог и Природа были едины.