§ 1. Претенденты на верховную власть

Безусловно, самой высокой ставкой в борьбе за власть был ханский трон и, соответственно, контроль над всем государством. Лже-Кильдибек в Золотой Орде, лже-Эренг-Мухаммад в Хивинском ханстве, кокандский лже-Пулад-хан – все они ставили цель именно захвата власти над своими государствами в целом. Для ее достижения их и поддерживали влиятельные кланы, а иногда даже и иностранцы, готовые ради этой власти бросить вызов крови – вызов законным претендентам на трон, имеющим право на ханский титул в силу происхождения. Так, например, золотоордынского самозванца, помимо ряда ордынских эмиров, поддержали венецианцы, имевшие торговые интересы в Причерноморье и надеявшиеся увеличить свою долю на рынке благодаря собственному ставленнику [Григорьев, 2007, с. 124–129]. Хивинский лже-хан был поддержан родственными ему туркменами, которые, пусть и на короткое время, сумели взять верх над своими соперниками при ханском дворе – узбекской аристократией [МИТТ, 1938, с. 330–331; Munis, Agahi, 1999, р. 52–53]. Кокандский самозванец также был поддержан преимущественно киргизской знатью и войсками, его соплеменниками, которые и прежде нередко выступали против законной ханской власти [Хасанов, 1977, с. 65 и след.].

Некоторые правители (и явные самозванцы, и претенденты с сомнительными правами на трон) формально, присваивая себе титул монарха, претендовали на власть во всем государстве, но на деле ограничивались фактическим контролем над конкретным регионом. Так поступали, например, противоборствующие ильханы в Иране – ставленники различных могущественных сановных семейств, которые традиционно были связаны с той или иной областью государства Хулагуидов. Поэтому власть, например, ильханов Мухаммад-хана и Джахан-Тимура, ставленников Шайх Хасана Бузурга, ограничивалась Ираком: именно этот регион находился под контролем Хасана и его рода Джалаиров. Аналогичным образом, Хасан Кучак и Малик Ашраф, соперники Хасана Бузурга, могли обеспечить своим ставленникам – Сатибек, Сулейману и Ануширвану – власть над Азербайджаном, поскольку в этом регионе наиболее сильно было влияние клана Чопанидов [Шараф-хан, 1976, с. 69–70] (см. также: [История, 1977, с. 156]). Однако при этом каждый из марионеточных ильханов в силу своего происхождения (истинного или мнимого) и принятого монаршего титула формально претендовал на власть во всем государстве, что, собственно, и являлось формальной причиной длительных междоусобиц на осколках государства Хулагуидов.

Можно предположить, что Хасан Бузург в конечном счете решил отказаться от практики возведения на трон подставных потомков Хулагу, в том числе и по той причине, что другие регионы отказывались их признавать. Поэтому его решение провозгласить самого себя верховным правителем в собственных владениях – Ираке и значительной части Ирана – вряд ли было рискованным и необдуманным: эти регионы и так находились под его полным контролем, а непризнание Джалаиров в ханском достоинстве другими регионами их не смущало – ведь и они сами отказывались признавать власть других правителей, в том числе и Хулагуидов, являвшихся ставленниками рода Чопана.

А вот судьба еще одного хана с сомнительным происхождением – Тоглук-Тимура, внука Дувы – сложилась гораздо более удачно. Сначала он был единодушно признан в ханском достоинстве всей знатью и населением Могулистана, восточной части Чагатайского улуса, фактически положив начало самостоятельному государству в Восточном Туркестане. Однако при поддержке влиятельного рода Дуглатов и местного духовенства, он почувствовал себя настолько уверенно, что стал задумываться о дальнейшем расширении своих владений. Пользуясь непрекращающимися междоусобицами в Мавераннахре, западной части Чагатайского улуса, Тоглук-Тимур вторгся туда и в 1360 г. был признан также и ханом Мавераннахра, объединив, пусть и на короткое время, государство Чагатаидов под властью одного хана [Караев, 1995, с. 50–51]. Обратим внимание, что своими действиями этот «сомнительный» Чингисид бросил вызов чагатайским ханам, в принадлежности которых к «золотому роду» никто не сомневался, и одержал над ними победу. Трудно сказать, насколько чагатайские эмиры, признавшие власть Тоглук-Тимура (а среди них – и Амир Тимур), верили в его чагатайское происхождение: претенденту удалось доказать свое право на трон предков не столько генеалогическими сведениями, сколько силой оружия и дипломатическими талантами, позволявшими ему устранять одних противников и привлекать на свою сторону других. Правда, сразу же после смерти Тоглук-Тимура Чагатайский улус, объединенный им в формате «личной унии», вновь распался на две части: эмиры Мавераннахра отказались признавать власть Ильяс-Ходжи – сына и наследника Тоглук-Тимура. Однако в Могулистане, основы государственности которого были заложены именно Тоглук-Тимуром, династия его потомков оставалась на троне до конца XVII в.

В отдельных случаях амбиции не зависели от воли сомнительных претендентов на трон: на что им претендовать, решали стоящие за ними влиятельные политические силы либо внутри государства, либо даже иностранные.

Узбекский хан с сомнительным происхождением – Ядгар, правивший в Восточном Дешт-и Кипчаке в середине XV в., изначально не ставил целью власть над всем государством и довольствовался владениями в Приаралье, которые затем унаследовали его прямые потомки. Однако политическая ситуация в «государстве кочевых узбеков» сложилась таким образом, что он при поддержке правителей Ногайской Орды был признан верховным правителем всей страны в целом, и его власти подчинились даже его политические противники, включая несомненных султанов-Шибанидов.

Аналогичным образом не мечтали о власти в Крымском ханстве, а уж тем более о ханском троне, представители династии Чобан-Гиреев. Однако Мустафа-чобан (Девлет-Гирей) стал нураддин-султаном по воле хана Мухаммад-Гирея III, а его сын Чул-Болад – Адил-Гирей по воле своего сюзерена и покровителя, османского султана, был возведен на престол, на котором провел пять лет (1666–1671). Выбор, таким образом, был сделан за самих претендентов, которые, хотя и обладали чингисидскими титулами, будучи нечингисидами, отнюдь не могут быть признаны авантюристами. Кроме того, ни один из Чобан-Гиреев, несмотря на титулы, реальной монаршей властью не пользовался: Девлет-Гирей очень быстро погиб в бою, а Адил-Гирей-хан все свое номинальное правление провел, стараясь не вызвать неудовольствия ни султана Османской империи, ни членов рода Гиреев.

Зато достаточно велики оказались амбиции Дукчи-ишана – предводителя Андижанского восстания 1898 г., хотя сам он отрицал, что метил в ханы. Возникает вопрос: ханом какого государства могли видеть его ферганцы? Ведь их собственное ханство было упразднено имперскими властями за 22 года до восстания. Таким образом, если не Дукчи-ишан, то стоявшие за ним политические силы ставили цель ни более, ни менее как реставрация Кокандского ханства! Духовный авторитет предводителя восстания, а также поддержка его османским султаном-халифом (пусть даже и подтвержденная всего лишь сфальсифицированным султанским фирманом), по их мнению, могли способствовать достижению этой цели. Другое дело, что в случае успеха на трон восстановленного ханства можно было возвести одного из представителей прежней династии Минг, которые в это время оставались не у дел, получив насмешливое прозвище «ханы-сироты» [Россия – Средняя Азия, 2011, с. 373].[177]

Не менее глобальные планы, как оказалось, ставил перед собой и монгольский «экзотический» самозванец Джа-лама. Хотя фактически он контролировал сначала Кобдосский район, а потом некоторые горные регионы на юго-западе Монголии, в конечном счете он видел себя восстановителем и правителем прежнего Джунгарского ханства (не будем забывать о его калмыцком, т. е. ойратском, происхождении), в которое, по его замыслу, должны были войти также земли Тибета и Восточного Туркестана [Рерих, 1982, с. 153; Юзефович, 1999, с. 332]. Как и в случае с Дукчи-ишаном, его религиозный авторитет, образ перерождения Амурсаны в сочетании с реальной военной силой и связями в Китае и Тибете делали эту цель не такой уж недостижимой в политических реалиях начала 1920-х годов. Неудивительно, что правительство МНР приняло решение о его устранении, что и претворило оперативно в жизнь.