Заключение

Итак, нами были рассмотрены многочисленные примеры незаконных претензий на власть и захвата власти в тюрко-монгольских государствах чингисидского и постчингисидского времени, на основе которых была предпринята попытка выявить некие общие закономерности борьбы за власть тех претендентов, которые не имели прав на престол. По итогам исследования можно выделить несколько основных периодов, в которые наиболее ярко проявлялись определенные особенности борьбы за власть и средства обеспечения легитимации власти в случае незаконного занятия трона.

Первый этап мы предлагаем рассматривать как имперский – это период существования Монгольской империи и «четырех улусов», выделившихся из ее состава в результате распада, которые также являлись государствами имперского типа. Этот период, охватывающий XIII–XV вв. (хотя некоторые тюрко-монгольские имперские государственные образования распались и раньше, в XIV в.), характеризуется тем, что борьба за власть шла преимущественно между потомками Чингис-хана. Таким образом, признавалась своеобразная монополия этого рода на ханский титул и верховную власть, причем в любом из государств на пространстве распавшейся империи Чингис-хана.

Это, впрочем, не означало, что незаконных захватов власти в это время не было: многие Чингисиды занимали трон либо путем восстания против законно избранного хана, либо же игнорировали необходимость соблюдения процедуры избрания. Однако будучи ревностными приверженцами монгольского имперского законодательства («Ясы Чингис-хана»), Чингисиды не могли допустить, чтобы их обвиняли в незаконных действиях при занятии трона, поэтому использовались самые разнообразные средства, для обоснования захвата власти – от прямого апеллирования к закону и завещаниям предшественников до ссылок на свое более привилегированное положение или в крайнем случае на обвинения монарха, занимающего трон, с целью его смещения.

Второй этап, охватывающий преимущественно XV–XVIII вв. (в некоторых государствах хронологические рамки могут несколько отличаться), характеризуется окончательным распадом чингисидских империй, хотя отдельные попытки их восстановления предпринимались еще и в XVI в. Соответственно, авторитет Чингисидов падает, и они утрачивают статус единственно законных правителей в глазах своих подданных. Прямым следствием этой тенденции является вступление в борьбу за верховную власть и даже за ханские титулы претендентов нечингисидского происхождения. Поскольку, несмотря на кризис чингисидской легитимности, происхождение от Чингис-хана в качестве условия занятия трона не отменяется, новым претендентам нужны другие основания для претензий на власть, чтобы не выглядеть узурпаторами. Причем они должны быть равнозначными происхождению от «золотого рода». В результате на троны бывших чингисидских государств (вернее, государств, образовавшихся после их распада) вступают выходцы из нечингисидских династий. В качестве альтернативы чингисидскому происхождению они задействуют новые факторы легитимации, среди которых тем не менее имеется также и родство с Чингисидами (по мужской боковой или прямой женской линии), однако наравне с родством обоснованием захвата власти выступает религиозный фактор – действия в интересах религии, либо с санкции высших духовных авторитетов, а также региональный фактор: чингисидским имперским амбициям противопоставлялась защита интересов конкретного региона (что должно было склонить симпатии местных жителей к представителю региональной элиты, а не «чуждому» Чингисиду). При этом очень важно отметить, что в большинстве случаев эти факторы, во-первых, проявляются по-разному (т. е. можно выделить отдельные варианты задействования каждого из них), во-вторых, зачастую используются в комбинации – например, родство с Чингисидами в сочетании с получением инвеституры от высшего духовного лица соответствующей религии.

Наконец, третий этап, охватывающий XVI – начало ХХ в., – это эпоха иностранного владычества над большинством тюрко-монгольских государств: Османской империи над Крымским ханством, китайской империи Цин над монгольскими ханствами (в том числе и кратковременный сюзеренитет над ойратскими государствами в Тибете и Джунгарии, до времени их полной аннексии), сюзеренитет России над Казахстаном и протекторат над среднеазиатскими ханствами. В связи с этим происходит существенная трансформация политико-правовых ценностей, появляются новые факторы легитимации власти, равно как и новые основания для признания лиц, добившихся этой власти, незаконными правителями. Так, например, даже законно пришедшие к власти ханы могли утратить легитимность в глазах своих подданных, если слишком явно пользовались поддержкой и покровительством иностранных государей. В то же время воля сюзерена в этот период также становится источником власти и фактором легитимации: даже если потомственный Чингисид избирался в ханы с соблюдением всех необходимых церемоний и ритуалов, он мог быть признан узурпатором, если его не утверждали власти государства-сюзерена (естественно, узурпатором в глазах этих самых властей). Следствием жесткой политики государств-сюзеренов являлась национально-освободительная борьба, которая также становилась способом прихода к власти руководителей освободительных движений и закрепления легитимности их в глазах подданных.

Особняком от трех вышеописанных этапов в книге рассмотрены случаи самозванства, имевшие место в истории тюрко-монгольских государств. Не такие многочисленные, как, например, в европейской истории (что связано с более глубоким знанием представителями тюрко-монгольских народов своих родословных), эти примеры тем не менее также могут быть рассмотрены в рамках нескольких категорий, включая виды самозванства и пределы их претензий на власть.

Завершает книгу небольшой раздел историографического характера: в нем рассматриаются случаи, когда правители тюрко-монгольских государств обвинялись в узурпации власти или самозванстве не своими современниками, а более поздними историками. В результате число «узурпаторов» и «самозванцев» в истории тюрко-монгольских государств оказалось намного больше, чем было известно современникам тех деятелей, которых историки впоследствии обвинили в незаконном посягательстве на власть.

Безусловно, предлагаемая периодизация является в значительной степени условной. Ее хронологические рамки применительно к отдельным государствам и регионам могут сдвигаться или раздвигаться; тема же самозванства вообще не вписывается в хронологию, поскольку критерии классификации самозванцев предлагаются совершенно иные. Кроме того, мы не можем утверждать, что Чингисиды не участвовали в борьбе за власть в рамках второго периода, который мы обозначили как эпоху борьбы за власть именно нечингисидов. Однако эта условность, на наш взгляд, еще лучше отражает степень сложности политико-правовых процессов в сфере борьбы за власть, характерную для истории тюрко-монгольских государств, невозможность вписать все примеры ее проявления в жесткие рамки, а также и применения, во-первых, современных, и во-вторых, западных, европейских политико-правовых стандартов и категорий к историческим реалиям евразийского мира.

И хотя наше исследование посвящено прошлому тюрко-монгольских государств, думаем, нетрудно будет заметить, что многие черты их политико-правового развития и сегодня довольно четко проявляются в политической жизни стран и народов, являющихся преемниками этих государств. Надеемся, что в связи с этим книга окажется полезной всем тем, кого интересуют вопросы исторического, политического, правового, а также и геополитического развития Евразии.