Трупное место

Марьина роща – одно из самых таинственных и загадочных мест Москвы. Большинство историков склоняются к тому, что все народные домыслы связаны с сентиментальной повестью Жуковского. Городской фольклор связывает это событие с именем своей негласной «королевы» – разбойницы Марьи, известной знахарки и ворожеи, получившей свои знания от древнего языческого волхва. Согласно народным легендам, черноволосая Марья была неземной «потусторонней» красоты, удивительно похожая на грозную Мару, которую местные жители представляли в виде высокой девушки с длинными черными распущенными волосами, одетую в рваные одежды.

Согласно легенде, древний отшельник посвятил ее в тайны воинствующего колдовства. Все разбойники беспрекословно подчинялись ей, чувствуя поистине мистическую силу своей «королевы». Любопытно, но как только Марья выходила за пределы Марьиной рощи, ее магическая сила ослабевала и угасала. Она словно подпитывалась темной энергией этого сакрального места.

По другой легенде, Марьей звали местную красавицу-крестьянку, приглянувшуюся первому владельцу этих мест – московскому боярину начала XV века Федору Голтяю. Против воли выйдя замуж за боярина, Марья полюбила его слугу Илью, которого подстерег и убил ревнивый муж. Тогда Марья ушла от него и стала атаманшей шайки разбойников, обосновавшейся в той самой роще, которая получила ее имя. По другой романтичной версии, слуга Илья зарезал боярина накануне его женитьбы на Марье – и скрылся в Марьиной роще со своей возлюбленной и ватагой удалых молодцов. Однако, заподозрив жену в неверности, Иван сам убил Марью, распустил свою шайку и ушел каяться за грехи в монахи.

Вероятно, у этих легенд была одна реальная подоплека. Владелец Марьина князь Я. И. Лобанов в 1687 году был уличен в том, что вместе со своими слугами напал у приметной «Красной сосны» на Троицкой дороге на обоз, шедший в Лавру с царской казной, и захватил ее, убив двух охранников. Царь Петр узнав о бесчинствах князя, приказал казнить его. Но, поостыв и вняв мольбам бездетной тетки беспутного князя, царь смягчил приговор, велев повесить участвовавших в налете княжеских подручных-калмыков. А князя Якова в Кремле публично выпороли кнутом и лишили 400 крестьянских дворов в счет понесенного казной ущерба. Впоследствии Лобанов искупил свою вину кровью, отличившись в войнах против Турции и Швеции.

Примечательно, что пресловутая «Красная сосна» на Троицкой дороге, где запоздалых путников подкарауливали выходцы из Марьиной рощи, сохраняла свою печальную славу до конца XIX века. Место было так насижено для грабежа, что на нем держали ночной пикет из окрестных крестьян. Лишь в начале XX века эта местность была застроена входившими тогда в моду дачами, на месте которых в 1960–70-х гг. появились жилые корпуса на нынешней улице Красной Сосны.

По другой версии, в здешних краях бесчинствовала банда Маньки Ростокинской, погубившей сотни невинных жизней. Но как бы то ни было, народное сознание связывало название «Марьина роща» исключительно с бандитами, убийцами и покойниками.

В стародавние времена трупы умерших зарывали там, где человека застала смерть. С появлением приходских церквей – Нив Божиих – хоронить стали в церковных оградах. Появление городских кладбищ связано с императрицей Елизаветой Петровной, страдающей, по мнению медиков, танатофобией – боязнью смерти. Однажды, проезжая мимо церкви, Елизавета встретила похоронную процессию, и у нее сделалось расстройство чувств. В тот же день она подписала указ об устройстве «в пристойных местах» за границей города мест для захоронений. В 1750-м году на окраине Москвы вблизи Марьиной рощи было устроено первое городское кладбище, которое стали называть по имени освященной на ней церкви св. Лазаря – Лазаревским.

На территории Лазаревского кладбища существовал «убогий дом», а точнее – морг для неопознанных трупов. В него свозили тела безродных, бродяг и нищих, найденных мертвыми на улицах, умерших насильственной смертью, от заразных болезней и без покаяния, умерших «дурной смертью», самоубийц, иноземцев, не опознанных или не разысканных родственниками. В убогом доме возводился большой, увенчанный крестом деревянный «мертвецкий» сарай, под ним устраивалась глубокая яма со льдом, куда в течение года складывали тела безвестных покойников. Полгода мертвецы лежали в леднике в темноте и мраке. Поистине, ледяное царство богини смерти Мары!

По обычаю дважды в год – на Семик (седьмой четверг после Пасхи) и на Покров – всех неопознанных хоронили на местном кладбище, прилегавшем к убогому дому. В эти дни в убогий дом приходил священник с благочестивыми горожанами, служил панихиду по всем умершим, после чего покойников облекали в погребальные саваны и хоронили в одной могиле. Похоронами занимались добровольцы из окрестных жителей, поминавшие усопших прямо на могилах нехитрой выпивкой и закуской.

Горожане также приходили в эти день на Лазаревское кладбище, чтобы помянуть своих без вести пропавших родственников. Поминки кончались лихим разгульем, буйными пьянками и драками.

Особенно многолюдно здесь было на Семик, когда на Руси справляли праздник русалок. Этот церковный праздник Святых отцов непонятно почему ассоциировался у народа с речной нечистью, но именно в эти дни девушки пускали в воду венки, гадая о женихах. Лесных духов гуляющие не обижали, пьянствовали, славили покровительницу этого места – Марью, а может быть, Мару-Морену?

Интересно, но именно Марьина роща ассоциировалась у народа с речной нечистью, русалками и кикиморами. Пропавших на болотах называли «замороченными кикиморой». Часто в народе Мару назвали «кикиморой одноглазой» и изображали в виде девушки с длинными распущенными косматыми волосами. По народным преданиям, мертвецы, скончавшиеся без покаяния, преследуют одиноких путников. Из страха перед местной нечистой силой предпочитали гулять шумными компаниями.

В 1763 году «убогий дом» был закрыт, но обитатели окрестных московских слобод и подмосковных сел по-прежнему собирались на Лазаревском кладбище на Семик, чтобы помянуть похороненных там безымянных бедолаг. К концу XVIII века скорбный характер этого события забылся, и оно превратилось в шумное гулянье. С годами такие гулянья стали происходить не только в Семик, но и в выходные и праздничные дни. Это было бурное веселье с песнями, хороводами и цыганами. Русский писатель М. Загоскин удивлялся: «Что за удивительная страсть у нашего народа веселиться на кладбищах? Пировать на гробах своих предков?». Именно тогда в роще появились легкие палатки, а затем и деревянные срубы первых трактиров; тут и там замелькали кибитки цыган и пестрые шатры балаганов.

За весь XIX век гуляний в Марьиной роще не было лишь в послевоенном 1813 году. Осенью 1812 года, в дни захвата Москвы французами, Марьина роща служила надежной «зеленой тропой» москвичам, покидавшим оккупированный город. Накануне бегства французов из сожженной Москвы сюда, в Марьину рощу, «заскочил» небольшой отряд мародеров, которых окрестные жители тут же перебили вилами, топорами и дубинами и закопали на пустыре у Лазаревского кладбища. Там же, на гигантских кострах из свежесрубленных деревьев, сжигали свозимые в Марьину рощу со всей Москвы останки погибших в городе французских солдат.