Четыре государственных машины против Германии

После окончания войны в Западной Германии под советским руководством активно работали четыре разведывательные машины:

Первая — старая советская разведывательная служба, главный штаб которой располагался в Потсдаме и Карлсхорсте.

Вторая — новая польская военная разведка, работающая под прикрытием официальных представителей в Восточном Берлине.

Третья — чехословацкая разведка, работающая прямо из Праги.

Четвертая — новая разведывательная машина, которая создавалась постепенно в Берлине в рамках правительства Германской Демократической Республики.

Действия этих четырёх служб были хорошо скоординированы (во всяком случае, они никогда не пытались соперничать и вмешиваться в дела друг друга). Явственно чувствовалось наличие сильной направляющей руки. Начиная с 1946–1947 годов, сами агентства и сфера их деятельности быстро расширялись; уже через несколько лет число агентов измерялось сотнями. Пресса начала обращать внимание на этот рост. Первый серьезный шпионский процесс был проведён американскими оккупационными войсками в феврале — марте 1949 года. Было учреждено несколько региональных американских судов и Апелляционный суд. Британцы и французы тоже основали суды в своих зонах, а с 1951 г. шпионские дела во всё больших количествах стали рассматривать также и германские суды. Менее чем через два года, рассматривая дело о шпионаже, американский Апелляционный суд в Германии отмечал: «Это уже четырнадцатое дело…». Всего через десять месяцев тот же суд сообщал: «Мы рассматриваем уже двадцать девятое дело…». Следует отметить, что только часть шпионских дел, которые рассматривалась региональными судами, доходила до Апелляционного суда.

Между серединой 1949-го и 1955-м годом было проведено 86 шпионских процессов, на которых в качестве обвиняемых предстали 174 человека.[281] Из них на советскую разведку работали 49 человек, на чехословацкую — 86 человек, на польскую — 13 человек, на восточногерманскую — 12 человек (не считая 24 человек, проходивших по делу «Вулкана» в германском суде), на неустановленные разведки — 14 человек.

Почти все они были признаны виновными. Приговоры были в пределах от нескольких месяцев до 15 лет, а в среднем — от пяти до шести лет. В отличие от других криминальных дел приговоры по поводу шпионажа редко смягчались. Осужденных содержали в охраняемой американцами тюрьме Ландсберг, где отбывали наказание и немецкие военные преступники. Их число держалось в секрете, а пресса не допускалась в тюрьму. И все же наказания в этих процессах были более мягкими, чем по другую сторону «железного занавеса»: американские суды не вынесли ни одного смертного приговора.[282]

Советская разведка старалась держаться в тени и по возможности не привлекать к себе общественного внимания. Схема организации была прежней: советский офицер-разведчик руководит из Берлина работой группы агентов на Западе. Агенты и связные всегда набирались из немцев. Со стороны могло показаться, что это — разведывательная сеть ГДР, а на самом деле вся власть принадлежала советским шефам в Берлине, которые были неизвестны своим агентам, но чьи приказы должны были выполняться быстро и точно. В отличие от немцев, которые действительно работали на новую восточногерманскую разведку, немцы, которых вербовали советские службы, редко принадлежали к коммунистическим кругам, в основном их набирали из бывших офицеров и военнопленных.

Типичным является дело Рудольфа Петерсхагена, человека пятидесяти лет, бывшего немецкого офицера, председателя местной организации Национального фронта в городе Грейсвальд в советской зоне оккупации.[283] Национальный фронт по замыслу должен был координировать работу всех общественных организаций в восточной зоне, но на самом деле подчинялся СЕПГ. Он помогал отыскивать способных людей, подходящих для разведывательной работы. После прохождения определенных тестов новичок получал назначение. Для отправки на Запад агентства предпочитали отбирать людей с нацистским прошлым.

Капитан Малиновский, местный шеф НКВД, оказал Петерсхагену несколько услуг, а потом подыскал ему работу на небольшой, но прилично оплачиваемой должности. Оказавшись в сети советского шпионажа, Петерсхаген начал под руководством Малиновского активно переписываться со своими товарищами по оружию, проживавшими на Западе. По содержанию это были письма личного характера, где просто высказывалась просьба о помощи в борьбе за «мир и демократию». Следующим предложением Малиновского, который теперь назывался «доктор Франц», было отправить Петерсхагена на Запад, чтобы он склонил своих друзей к шпионской работе. Разумеется, во главе списка наиболее желаемых лиц стояли имена тех, кто был связан с контрразведкой США. Пользуясь такими дружескими связями, Петерсхаген вошел в контакт с Эрнстом Бэром в Мюнхене.

Бэр прошел через концлагерь и с 1936 года жил в Соединенных Штатах. Там он вступил в армию и до 1949 года служил в корпусе контрразведки (СИС). В 1951 году он стал офицером безопасности Международной организации беженцев во Франкфурте. Он был как раз тем человеком, который требовался Малиновскому и Петерсхагену.

Петерсхаген сказал Бэру, что его друзья рекомендовали его как человека, «на которого можно положиться». Он попросил Бэра дать ему сведения о СИС, его структуре, личном составе, об именах тайных сотрудников, об агентах в советской зоне оккупации и в СССР, о методах их работы. За это Бэру обещали найти для него «теплое местечко», когда «через год или два американцы покинут Германию». Для начала он должен был поехать в Берлин и встретиться с Малиновским-Францем в определенном кафе и в назначенное время.

Петерсхаген не был ни ловким, ни практичным человеком, и он вышел из того возраста, когда становятся шпионами или вербовщиками шпионов. Посылая Петерсхагена вербовать агентов на Западе и ставя перед ним задачи, с которыми он заведомо не мог справиться, советское руководство продемонстрировало полное равнодушие к его судьбе. И девятого ноября 1951 года он был арестован. Из тюрьмы он послал письмо жене в восточную зону, чтобы она немедленно уехала оттуда, и она благополучно перешла в оккупационную зону Соединенных Штатов. Петерсхаген был приговорен судом США в Германии к 6 годам заключения.

Такое же равнодушие к судьбе человека советские власти продемонстрировали на примере Андре Эрвина Андриса из Штеттина. В августе 1944 г. семнадцатилетний студент, мечтавший о карьере журналиста, был призван в германскую армию. Вскоре он был взят в плен и провел пять лет в лагере для военнопленных. Он вернулся в Берлин в сентябре 1950 года, буудчи уже, очевидно, связанным каким-то образом с советскими спецслужбами. Он поступил в «лингвистическую школу», которая находилась в советском секторе, но жил во французской части города.

Через месяц после возвращения из России его вызвали и предложили начать тайную работу в пользу России. (Существовало правило, согласно которому военнопленный должен быть членом СЕПГ или пройти месячный «карантин» после возвращения из России, прежде чем он мог быть признан пригодным для тайной деятельности.) Начальник Андриса, майор Столяров из руководства советской разведкой в Потсдаме, дал ему указание обратиться в американское бюро по найму в Берлин-Далеме и устроиться на авиационную базу США в Темпельхофе. Андриса туда не взяли, и тогда Столяров решил использовать его, чтобы завербовать в советский аппарат Альфреда Крига, тайного агента американской сети.

Андрис получил фальшивый паспорт и тысячу марок, которые мог расходовать по собственному усмотрению с целью перевербовать Крига. Его также снабдили сведениями о прошлом Крига, включая и то, что он три года работал на американцев, уже побывал в США, но американцам не симпатизировал. В дополнение ему дали письмо для Крига, написанное на плохом немецком языке. Не будем приводить его полностью, его суть сводилась к одному: работайте на нас, мы заплатим больше.

В свой первый визит к Кригу Андрис передал ему письмо и 500 марок. Криг обещал дать определенный ответ позже. Через три дня Андрис снова пришел к Кригу и повторил свою просьбу, не подозревая о том, что их разговор записывается на пленку. Он хотел получить «имена, должности, распределение обязанностей и адреса американского персонала» в агентстве, где работал Криг, а также список немецких сотрудников и их адреса. Криг написал ответы, датировал и расписался данным ему псевдонимом — «Гансфельд». Потом сделал для Андриса набросок плана офиса и получил от него 200 марок. У выхода из дома Андрис был арестован.

Андрис признал вину и был осужден на 10 лет окружным судом Соединенных Штатов, потом апелляционный суд снизил этот срок до 7 лет.

Особое внимание советской разведки из всех учреждений США привлекали разведывательные школы. Не очень заметным, но типичным случаем проникновения в них было дело Георга Эрнста Бозенхарда. Он был учителем в школе возле Лейпцига, когда-то восемь лет жил в Соединенных Штатах, хорошо владел английским, и советские разведывательные органы посчитали его подходящим человеком для внедрения в американские агентства. В 1951 г. ему удалось составить отчёт о разведывательной школе в Обераммергау. Его арестовали, судили и приговорили к заключению на четыре года и девять месяцев. Его апелляция была отклонена. Судья Уильям Кларк писал:

«В качестве причин для смягчения приговора указано, что подсудимый является гомосексуалистом и его могли послать в Сибирь, если бы он не подчинился приказу. Это не может служить оправданием. Мы даже таких должны отпугивать от шпионажа. Пусть поймет, что немецкая тюрьма не лучше, чем Сибирь. Школа в Обераммергау — это один из нервных центров нашей защиты. Решение суда и приговор утверждаются».[284]

Подоплека моральной и политической деградации, которые ведут к шпионажу, хорошо видна в деле доктора Артура Пильца.[285] В 1951 году Пильцу было 43 года. До конца двадцатых годов он был социал-демократом и провел в нацистских концентрационных лагерях шесть лет. После войны он вместе с другими неустойчивыми социалистами вступил в СЕПГ. Как жертва фашизма, он получал разнообразную помощь. Три советских офицера разведки — майор Никитин, майор Васильев и капитан Волов — стали его близкими друзьями и покровителями. Полиция пристроила его к торговле запасными частями, что оправдывало его частые поездки в западные зоны.

«Ваше поручение — знак доверия партии», — так сказали Пильцу. Он после каждой поездки составлял отчет, в котором отмечал реконструкцию мостов, восстановление городов, движение военных машин и прочее. Он дважды арестовывался западными властями за нелегальный провоз валюты и продажу порнографической литературы, но не был отдан под суд. Когда его отпустили, то рекомендовали ему оставить торговлю и прекратить поездки на Запад.

Пильц был арестован американцами и отдан под суд в октябре 1951 года. Приговор — 18 месяцев тюрьмы — был довольно мягок из-за того, что подсудимый являлся жертвой нацизма. Отклоняя апелляцию Пильца, судья сделал следующее заявление:

«Мы удивлены тем интересом, который проявляют русские и чехи ко всему, что происходит в зонах их недавних союзников. Поскольку мы, по характерной для нас доверчивости (или глупости), разрешаем ездить по нашей зоне кому угодно, то шпиону легко получить информацию, за которую ему платят. В Соединенных Штатах утверждены смертные приговоры двум «атомным шпионам», и даже ребёнку ясно, что так и должно быть. Это побуждает придти к заключению, что управление в условиях демократии — тяжёлый бизнес».[286]

Самое крупное послевоенное шпионское дело в Германии было связано с Институтом научных экономических исследований, которому одно из западногерманских разведывательных агентств присвоило условное название «Вулкан». Несмотря на то, что этот институт должен был заниматься проблемами экономических отношений между разными зонами, на самом деле он служил прикрытием для шпионажа.

Институт экономических исследований был основан в Восточном Берлине в 1951 г. как научная организация. Среди его членов были хорошо известные фигуры советской зоны: Рихард Штальман, Антон Аккерман и другие. Институт проводил «исследования» на Западе. Во Франкфурте было создано Восточное бюро по внутренней торговле Германии под руководством Людвига Вайса, официального лица высокого ранга в министерстве торговли ГДР. Его непосредственным руководителем была Лора Штаймер — дочь президента ГДР Вильгельма Пика. В Гамбурге была создана «частная» торговая фирма «Восток-Запад». В берлинском институте два отдела были заняты сбором информации, а третий отдел должен был оценивать ее.

Шпионское дело «Вулкана» — одно из первых раскрытых и проведенных без активной помощи оккупационных держав — продемонстрировало большое мастерство и эффективность работы нового западногерманского бюро — аналога американского ФБР, а также судебных инстанций. На ранней стадии работы «Вулкана» бюро внедрило в него своих сотрудников и снабжало его фальшивой информацией. Вильгельм Рушмайер, делая вид, будто он имеет связи в высоких правительственных кругах, снабжал Людвига Вайса документами, специально изготовленными на этот случай.

Сначала эта игра развивалась успешно, но потом к Вайсу стала поступать истинная информация о военном и политическом развитии ФРГ, и ее власти решили положить этому конец. Вайс был арестован в сентябре 1952 года, но сеть продолжала работать еще целых шесть месяцев, не подозревая о том, что находится под внимательным наблюдением боннских властей. Шестого апреля 1953 года были арестованы остальные 35 человек.

Судебный процесс над лидерами «Вулкана», который начался в январе 1954-го, был весьма примечателен.

Глава сети, Людвиг Вайс, будучи не в силах опровергнуть обвинения, повел себя вызывающе и заявил, что не признает Федеративной Республики Германии, ее законов и судов, а признаёт только законы и суды ГДР: «Я не являюсь субъектом вашего государственного образования, которое, на мой взгляд, возникло по диктаторскому приказу союзных держав. Я признаю только одного легитимного представителя германской нации — Германскую Демократическую Республику. Это мое правительство, и оно послало меня в Западную Германию с благородной миссией налаживать межзональную торговлю».

Верховный суд, который рассматривал дело группы «Вулкан», продемонстрировал понимание и снисходительное отношение к обвиняемым. Коммунисты из числа обвиняемых, которые были в заключении во времена нацизма, включая Вайса и некоторых его помощников, получили сокращённые сроки заключения, равные тому времени, которое они провели под арестом до начала суда. Приговор Вайса — четыре года каторжных работ — был сокращен до 18 месяцев. Что касается Ганса Богенхагена, рабочего, который никогда не знал настоящего дома, был призван в армию в восемнадцать лет и за четыре года в лагере военнопленных принял сталинскую веру, то суд учёл искренность обвиняемого, который «действительно верил, что служит правому делу», и приговорил его к 21 месяцу заключения. И это был меньший срок, чем тот, который он провёл в тюрьме до начала суда.[287]

Отношение суда к другому обвиняемому, Йозефу Гебхардту, было таким же. В приговоре подчеркивалось, что Гебхардт рос в трудных условиях, начал свою подпольную деятельность в 17 лет и «провел решающие годы своего духовного развития в тяжелом труде в концентрационных лагерях». Естественно, что после окончания войны «он начал искать своих старых товарищей» и встретил среди прочих и Людвига Вайса. Приговор Гебхардту — семнадцать месяцев — был тоже меньше срока его предварительного заключения.[288]

Характерный тип послевоенного шпиона представлял Вильгельм Клейн, член СЕПГ, работавший на советскую разведку в британской зоне.[289] В 1950 году, в возрасте 33 лет, он уже имел за спиной ночные кражи со взломом, угоны автомобилей и торговлю на черном рынке. Когда англичане арестовали его в августе 1950 года, то Клейн назвал советского капитана Грабовского (для немцев он был «Виктор Шмитц») своим шефом и духовным руководителем. Советское шпионское ведомство рассматривало уголовное прошлое Клейна под своим углом зрения и сочло его вполне подходящим.

Клейну было приказано собирать информацию о британском аэродроме Гатов около Берлина. Как выяснилось, его доклады скорее направлялись в Центральный Комитет СЕПГ, чем капитану Грабовскому. По-видимому, Грабовский отошёл в тень, а роль СЕПГ в этом шпионском деле стала очевидной. В соответствии с советскими инструкциями Клейн направился в Кельн, чтобы собирать информацию о британских оккупационных войсках, мостах через Рейн, о бывшем немецком Восточном вале и других объектах. После возвращения он передал фотографии советской разведке. Во время второй поездки на Запад он сделал фотографии британских казарм и других военных сооружений.

Впрочем, советский шпионаж в британской зоне вёлся менее интенсивно, чем в американской, из-за меньшего количества войск там и их сравнительно небольшого значения. Но некоторые шпионские дела, раскрытые в британской зоне, были поучительными и важными.

Состоящая только из коммунистов и потому представляющая большой интерес группа Берга — Дончика включала шестерых немцев, среди которых были две женщины.[290] Группой руководили из-за «железного занавеса» два русских офицера: Виктор и Борис. Немецким руководителем был Роберт Кох, коммивояжер, который часто пересекал демаркационную линию и приезжал в советскую зону. Группа активно работала у Люнеберга и Брауншвейга, где располагались самые большие военные полигоны в Германии. Здесь проводились испытания танков, артиллерии, бронебойных снарядов. Кроме того, поблизости располагалось несколько авиационных баз. Важным источником информации была Эрика Крюгер, телефонистка на коммутаторе в военном лагере Мюнстер. Фрейлейн Крюгер по своей работе имела возможность поставлять важную информацию и передавать фотографии казарм и военных сооружений русской разведке.

Группа была арестована 9 июня 1953 г., когда местный кузнец Генрих Бек сообщил англичанам, что Вернер Берг, член этой группы, пытался уговорить его давать секретную информацию за плату от 400 до 700 марок в месяц. А когда вдобавок к этому одна из арестованных членов группы, Эдит Зеефельд, невеста британского офицера, во всем созналась, деятельность группы была полностью разоблачена.[291]Британский суд в августе 1953 года вынес приговоры, которые казались более суровыми по сравнению с теми, что давал американский суд: Берг был приговорен к 5 годам, Эрика Крюгер и курьер Эберхард Дончик — к 4 годам каждый. Обвинения с Эдит Зеефельд были сняты.

История советских шпионов Ганса Петера Фрама и Харальда Фрейданка, которые были арестованы в британской зоне, имела трагическое окончание. Советская разведка в этом случае была представлена человеком, носившем имя Морев. Ганс Петер Фрам, германский коммунист, журналист и агент советской разведки, сотрудничал с Моревым в добывании информации о британских агентствах в районе Киля.

Являясь шефом с немецкой стороны пресс-агентства в Киле, спонсируемого британцами, Харальд Фрейданк встречался со многими общественными деятелями, в том числе и с Фрамом.[292] Когда Фрейданку сообщили, что с сентября 1952 года его услуги в пресс-агенстстве больше не потребуются, Фрам пообещал подыскать ему другую работу в западном офисе Восточногерманского пресс-агентства. Фрам и Фрейданк поехали в Берлин, чтобы встретиться с тайным советским агентом Георгом. На их третьей встрече Георг предложил Фрейданку собирать информацию для советской разведки, и тот согласился.

Фрам и Фрейданк были арестованы, и была назначена дата рассмотрения их дела в Верховном суде ФРГ. Фрам покончил с собой в тюрьме еще до начала судебного процесса. Фрейданк, который еще не успел ничего совершить, не получил строгого наказания, несмотря на то что обвинитель отметил «угрожающий рост шпионской сети в Федеративной Республике». Его приговорили к одному году.

Советские спецслужбы с функциями тайной полиции сосредоточили свои усилия против целей двух типов — конкретных лиц и антисоветских организаций. Первые послевоенные годы официальные комиссии, занимающиеся репатриацией, посещали громадные лагеря перемещенных лиц, в которых были как русские военнопленные, так и остарбайтеры.

Репатриационные комиссии не добились особого успеха в решении их главной задачи — отправить домой не желающих возвращаться, но зато им удалось внедрить в массу голодных и отчаявшихся людей сеть информаторов. Временами то один, то другой узник этих лагерей бесследно исчезал, в других случаях люди говорили, что видели, как их похищали. Властям западной зоны пришлось много поработать, чтобы избавиться от этих «репатриационных комиссий».

Но сеть агентов, однако, осталась, и она информировала НКВД в Восточном Берлине о людях и событиях в мире беженцев и эмигрантов. Описание операций НКВД против советских эмигрантов не входит в задачу этой книги. Однако в некоторых случаях эти действия переплетались со шпионскими операциями против западных стран, особенно когда последние тем или иным способом помогали эмигрантам и их партиям.

Суд над Ольгой Робине, русской жены немецкого коммуниста из восточной зоны, стал сенсацией, когда после того, как обвиняемая созналась, ее оправдали и разрешили вернуться в восточную зону.[293]«Красная Ольга», учительница из Бранденбурга, привлекательная и умная женщина, нанесла три визита бывшему офицеру Красной Армии, а теперь сапожнику Николаю Солонарь-Фишеру, который жил в западной зоне в нескольких милях от границы с восточной зоной. Ее целью было завербовать его и сделать агентом НКВД. Чтобы добиться его расположения, Ольга применила стандартный метод: «письма от родственников», сфабрикованные НКВД. Солонарь доложил о ее посещениях западногерманской полиции. Во время третьего визита Ольгу арестовали.

Суд был назначен на двадцать второе июля 1953 г. в Целле. А 4 июля другой русский из перемещенных лиц, Семен Крючков, предложил Солонарю прокатиться на мотоцикле. Солонарь, главный свидетель, погиб в «дорожном происшествии» при столкновении с грузовиком. Крючков остался невредимым.

На суде Ольга Робине произвела хорошее впечатление. Она рассказала историю (которую было трудно проверить) о том, как была захвачена советскими агентами, сообщила имена офицеров НКВД, которые уговорили ее стать шпионкой, и пробудила сочувствие, рассказывая о своих детях. Суд, который в первый раз рассматривал подобное дело, не стал проверять правдивость её слов, как и не стал расследовать смерть Солонаря. Никто не задался вопросом, почему Ольга не сбежала на Запад в 1945 году, когда массы перемещённых лиц пытались уйти от наступающей Красной Армии. Сразу же после своего оправдания Ольга скрылась в восточной зоне.

Похож на это и случай Нины Сем, тоже из русских перемещенных лиц, старой помощницы советской разведки, которой, однако, не так повезло, как Ольге Робине.[294] В 1951 году Нине было поручено завербовать русского эмигранта Станкевича (псевдоним) на советскую службу, но ее усилия были напрасны.

СТАНКЕВИЧ ВЛАДИМИР БЕНЕДИКТОВИЧ (настоящее имя и фам. ВЛАДАС СТАНКА) 1884–1968. Юрист, приват-доцент Петербургского университета (с 1915), член Трудовой народно-социалистической партии, в годы первой мировой войны офицер-сапер, верховный комиссар Ставки при начальнике штаба Верховного главнокомандующего генерала Н.Н.Духонина (октябрь-ноябрь 1917), с августа 1919 в эмиграции в Берлине, издавал журнал “Жизнь”, руководил издательством “Знание”, с середины 1920-х в Литве, профессор Каунасского университета, с 1949 в США, сотрудник “Нового журнала” и “Нового русского слова”.

«Письма от родственников», которые она принесла, не произвели впечатления на Станкевича, который сообщил о ней американским властям. Ее арестовали и судили. Суд Соединенных Штатов приговорил её к 5 годам заключения.

Были и другие случаи судов над женщинами-агентами, которых после ареста содержали в достойных условиях, потому что единственной причиной их вступления на путь шпионажа были угрозы и принуждения. Одной из них была машинистка Урсула Герлитц, которая прибыла в Западный Берлин в декабре 1952 года под видом политической беженки, а на самом деле со шпионскими целями.[295]После того, как ее выдали, она была арестована и приговорена к одному году заключения. Другой была Элли Эрхардт, которая собирала имена, адреса и другие данные о работниках германской полиции, а также информацию о советских беженцах. В целом советские органы предпочитали иметь дело с женщинами, когда дело шло о вербовке новых агентов.

Главное внимание советской контрразведки было обращено на эмигрантские организации, которые пытались посылать эмиссаров в Россию, создавать подпольные группы и снабжать их оружием, радиостанциями и пропагандистскими материалами. И если советскому агенту удавалось проникнуть в эти группы, он становился подстрекателем, заговорщиком и самым непреклонным «борцом» среди своих новых коллег.

НКВД следило за всеми эмигрантскими группировками, но две из них — Организация украинских националистов (ОУН) и Народно-трудовой союз (НТС) — привлекали ее особое внимание.

ОУН, больше известная по имени своего лидера Степана Бандеры, возникла в Галиции, в той части Западной Украины, которая до 1918 года принадлежала Австрии, а потом, до 1939 года, — Польше. Это была крайне националистическая, конспиративная террористическая организация, которая ставила перед собой цель унификации всех украинских земель и образование единого и суверенного украинского государства. В годы войны, с 1941-го по 1945 год, партия Бандеры расширила и углубила свои связи на Украине и создала вооружённые группы на оккупированной немецкими войсками территории. Когда вернулись Советы и НКВД начал чистку, многочисленные украинские партизанские группы остались, укрываясь в лесах и деревнях этой обширной страны, в то время как политическое руководство обосновалось за границей, по большей части в Германии.

Советские спецслужбы, используя свои обычные методы, пытались проникнуть в эмигрантские бандеровские группы. Они засылали своих агентов за границу под видом представителей подполья. Если НКВД удавалось арестовать «ныряльщика» (бандеровского курьера, которого посылали для быстрого проникновения на советскую территорию), она пыталась «обратить его в свою веру» и отправить обратно уже как своего шпиона. Бандеровцы, со своей стороны, жестоко наказывали советских агентов, если им удавалось их поймать. Развернулась тайная война, полная драматизма, предательств, крови и убийств.

Среди русских организаций в послевоенный период главным объектом внимания НКВД был Народно-Трудовойй Союз (НТС). Политическая программа этой организации представляла для НКВД меньший интерес, чем его методы работы. Последние включали контакты с советскими офицерами и солдатами, расквартированными в Восточной Германии, распространение миллионов листовок, устройство радиостанций для вещания на советскую зону и, наконец, отнюдь не самое маловажное — засылка нелегальных агентов в СССР после их подготовки в спецшколах. НТС не делал секрета из своей деятельности, и дела шли хорошо, по крайней мере, некоторое время, при существенной помощи со стороны определенных американских служб.

Одно из громких дел советского шпионажа в Германии связано с именем сербского беженца Дарко Чирковича. Сын известного члена югославского парламента от Македонии, Дарко до войны был секретарем югославского сената, он также служил секретарем у премьер-министра Драго Цветковича. Во время войны он вступил в силы сопротивления и был взят в плен немцами. Его жена Татьяна, дочь русского эмигранта врача Истомина, вступила в НТС, лидеры которого до войны жили в Белграде. Арестованная немцами, Татьяна в 1944 г. покончила жизнь самоубийством в тюрьме.

После войны Чиркович переехал в Мюнхен, где жил на правах «беженца от коммунизма» и поддерживал тесные связи с руководством НТС. Энтузиаст, антикоммунист, близкий к русским по духу как серб, он был допущен ко многим партийным секретам. В частности, он знал о подготовке агентов для работы на Востоке, о шпионских школах в Германии и о некоторых действиях американских спецслужб. Он совершил поездку в Восточную Германию, где встретился с шефами советской разведки и выдал им все секреты НТС, которые были ему известны.

В октябре 1952 года Чиркович был арестован американскими властями и во всем сознался. Он сделал подробное заявление о своей работе, включая и то, что передавал информацию об американских вооруженных силах советской разведке. 15 декабря 1952 года Чиркович был приговорен к десяти годам тюрьмы.[296]

В это время новый агент советской разведки быстро продвигался по службе и завоевывал доверие в Западной Германии. Совмещая две разведывательной работы — одну против американской разведки и другую — против русских эмигрантских групп, он мог бы стать самым великим из русских шпионов, если бы не случай, который положил конец его более чем блестящей карьеры.

Капитан Никита Хорунжий до 1941 года работал учителем, потом воевал, в 1948 году вступил в КПСС. Находясь с Советской Армией в Восточной Германии, он пересек демаркационную линию в конце 1948 года и явился к американским властям, как делали многие дезертиры в те годы. Его мотивы не были политическими, для дезертирства у него была другая причина. Советское командование приказало ему вернуться домой, где он оставил жену и двоих детей, но он решил остаться с Элизабет, немкой, матерью двоих взрослых детей, на которой решил жениться. Для этого он переехал с ней в западную зону. Американцы допросили Хорунжего и решили, что он на самом деле беженец, готовый служить американским оккупационным властям. Ему выдали паспорт, и он стал германским гражданином Георгом Мюллером.

Хорунжий-Мюллер получил работу на американских военных складах в Грисхайме, где он проработал 2 года. С ноября 1950-го он перешел на автомобильный завод. Советские органы, однако, не забыли беглого капитана и нашли простой путь добраться до него. Когда фрау Мюллер приехала во Франкфурт, чтобы присоединиться к Георгу, она оставила своего брата Вернера в восточной зоне. Его и решили использовать советские органы в качестве средства против Мюллеров. Весной 1951 года Вернер привез Хорунжему письмо, в котором говорилось, что если он немедленно не вернётся, то его родственники в России, равно как и родственники его жены в Восточной Германии, будут строго наказаны за его измену. В ответном письме Хорунжий предлагал свои услуги в качестве шпиона, если его родственники останутся в неприкосновенности. Предложение было принято. Он мог оставаться в Западной Германии и выполнять поручения.

В этом деле все было типично для методов послевоенной советской разведки: неустойчивый перебежчик, чьё предательство было обусловлено любовными делами, немецкий шурин, который выдал их местонахождение и был принужден выполнять роль посредника, шантаж, который позволил завербовать агента. Последующие события, хотя и были типичными, превратились в сенсацию. Руководство советской разведкой в Потсдаме поручило одному из своих немецких агентов, Хельмуту Глекнеру, который имел хорошее прикрытие, работая «поставщиком для Советской Армии», поддерживать постоянные связи с Хорунжим и передавать ему устные и письменные инструкции. Хорунжему ставились три задачи: первая — завязать дружеские отношения с офицерами разведки США в штаб-квартире в Оберурселе и докладывать всё об этом агентстве, вторая — вербовать других советских дезертиров, третья — проникнуть в русские эмигрантские группы, особенно в НТС.

Именно в это время (август 1951-го) начался подъем Хорунжего. Прежде всего, он установил контакт с правоэкстремистской группой эмигрантов, не представляющей особого интереса для советского шпионажа. Через нее он начал продвигаться к НТС, одновременно начав работать в американской разведке в качестве эксперта по советским делам. К осени 1951 года НТС начал покровительствовать новой русской эмигрантской организации — Центральному союзу послевоенных беженцев, которая объединяла дезертиров из Красной Армии. Под эгидой НТС Хорунжий появился на съезде послевоенных беженцев в Мюнхене, где произнес антисоветскую речь и был избран в руководящий орган новой организации. Этот орган составил список советских дезертиров. Адреса многих из них (которые держались в строжайшем секрете) стали известны Хорунжему, а через него и НКВД.

Для продвижения Хорунжего его руководители применили типичную процедуру, чтобы он снискал расположение и доверие разведки Соединенных Штатов. Был еще один советский агент, работающий в Западной Германии, сержант, дезертировавший из Советской Армии, чьи способности и перспективы были гораздо меньшими, чем у Хорунжего. Тот факт, что этот человек был советским шпионом, естественно, держался в секрете, пока в один прекрасный день Хорунжий не получил приказ из Потсдама выдать его контрразведке США. Так приносился в жертву один шпион, чтобы проложить путь для восхождения другого.

После этого Хорунжий стал быстро продвигаться. Он оставил работу на заводе и стал инструктором в школе контрразведки НТС в Бад-Хомбурге, где молодые люди обучались методам работы за «железным занавесом». Эта важная и малоизвестная часть подпольной войны в Европе была, конечно, длительное время объектом интереса советской разведки. Теперь это стало доступным для Хорунжего, который встречался с русскими и американскими инструкторами, знал имена перспективных агентов, их задачи и методы инфильтрации.

27 мая советские пресса и радио объявили, что четверо иностранных агентов из числа дезертиров были выброшены над Украиной с американского четырехмоторного самолета и схвачены НКВД. В официальном сообщении говорилось:

«Ночью 26 апреля 1953 года Министерство внутренних дел получило сообщение о нарушении советской границы иностранным самолетом неизвестной принадлежности, который пролетел над территорией Украины, и с него были сброшены агенты иностранной разведки. Два парашютиста, арестованные 27 апреля, признались, что засланы в СССР американской разведкой для проведения диверсионных актов и выполнения шпионских заданий. Они показали, что вместе с ними с того же самолета были сброшены ещё два американских агента с диверсионными заданиями. Вскоре они тоже были найдены и арестованы. У парашютистов было при себе огнестрельное оружие, яд, четыре коротковолновые рации американского производства, радиомаяки для вывода самолетов на цель, принадлежности для криптографии, средства для изготовления фальшивых советских документов, крупные суммы советских денег, золотые изделия и матрицы для печатания антисоветских листовок…

Изменники Лахно, Маков, Горбунов и Ремига, уже предавшие один раз родину во время войны, поступили в американскую разведку и прошли курс обучения в специальной американской разведывательной школе в Бад-Висзее, недалеко от Мюнхена. Под руководством американских офицеров разведки, которые скрывались под кличками «Билл», «Боб», «Капитан» и «Владимир», они обучались организации и проведению актов террора, саботажа и шпионажа на территории Советского Союза, применению огнестрельного оружия и взрывчатки. Их обучили также обращению с американскими радиостанциями, специально приспособленными для целей шпионажа…

Диверсанты Лахно, Маков, Горбунов и Ремига показали, что, когда они закончили тренировочный курс в Бад-Висзее, американская разведка снабдила их фальшивыми советскими паспортами, поддельными военными билетами, огнестрельным оружием, ядами, рациями, шифрами, кодами и другим шпионским снаряжением. 23 апреля 1953 года они были доставлены на американском военном самолете из Мюнхена в афинский аэропорт в Греции.

Там их встретил американский разведчик майор Гарольд Ирвинг Фидлер, который три раза был в Советском Союзе под видом дипломатического курьера. Вечером 25 апреля диверсантам выдали парашюты и посадили их в четырёхмоторный американский самолет без опознавательных знаков, который доставил их к тому месту советской территории, где они должны были быть сброшены…

Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев дело Александра Васильевича Лахно, Александра Николаевича Макова, Сергея Изосимовича Горбунова и Дмитрия Николаевича Ремиги, ввиду тяжести совершенных ими преступлений против Советского государства, на основе декрета Президиума Верховного Совета СССР от 12 декабря 1950 года «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам и диверсантам», приговорила их к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведён в исполнение».

Было ясно, что их кто-то выдал.

Хорунжий не без некоторой тревоги решился последовать указанию явиться в Берлин для доклада. Как дезертир, да еще связанный с разведкой США, он заработал себе смертный приговор. Но в его положении не подчиниться приказу он не мог. Он поехал в штаб-квартиру разведки, и вернулся невредимым. Позже он ездил туда еще один раз. Для советской разведки Хорунжий как активный агент был гораздо ценнее, чем Хорунжий как заключенный концлагеря или как труп в неизвестной могиле на тюремном кладбище.

«Сосредоточьтесь на НТС, — приказал ему 20 апреля 1952 года его начальник в Потсдаме, — и постарайтесь завоевать доверие его лидеров. Постарайтесь так же постепенно занять видное положение в этой организации и узнать, кто из американцев стоит за их спиной и финансирует их подпольную работу».

Стремясь выполнить предписание, Хорунжий сделал несколько удачных шагов. Среди его достижений было привлечение к шпионской работе семерых советских беженцев. Весной 1953 года он стал официальным членом НТС, и через несколько месяцев писал в своем донесении в Потсдам:

«Я хочу добиться такого положения, где смогу получать всю информацию: кто работает против нас на нашей территории, где и как долго. Когда я буду иметь информацию о всей сети агентов этой организации, тогда можно переходить к действиям. Однако теперь я должен быть очень осторожным. Самое главное то, что мои шансы улучшаются. Вы можете быть уверены, что ни риск и никакие другие соображения не остановят меня».[297]

Хорунжему было приказано каждый месяц посылать письменные отчеты в Потсдам. Для этого применялась примитивная техника: он печатал донесение на шелковом платке и зарывал его в землю под деревом в определенном участке леса под Франкфуртом. В некоторых случаях жена проносила его бумаги через границу, спрятав их в плитки шоколада. Это характеризовало неэффективность работы советской разведки, сотрудники которой даже не захотели снабдить своего перспективного агента-провокатора коротковолновой радиостанцией. Характерным было и то, что Хорунжий не ощущал поддержки от некоторых своих руководителей.

Потом наступил логический конец. Преданный одним из своих субагентов, Хорунжий был арестован германской контрразведкой и передан американцам. На процессе перед военным судом Соединенных Штатов в декабре 1953 г. одним из свидетелей обвинения был Глекнер-Хаммер, советский шпион, который первым установил контакт между Потсдамом и Хорунжим два года назад. За это время он перешел на другую сторону и теперь работал на разведку США. Глекнер раскрыл многое о работе советского аппарата и роль Хорунжего в нем. Хорунжего приговорили к четырнадцати годам заключения, а его жену — к двум.

В феврале 1953 года срок наказания был снижен до пяти лет.