Конец швейцарской сети

Как и в большинстве других стран, между военной контрразведкой и федеральной полицией существовали антагонизм и соперничество, и иногда они мешали друг другу. В то время как военные власти под руководством генерала Гизана поощряли сотрудничество с агентствами Советского Союза, полиция старалась подавить всякую нелегальную деятельность в Швейцарии, особенно секретную радиосвязь с зарубежными странами.

Москва не была склонна ограничивать свою деятельность только разведкой за рубежами Швейцарии, хотя и понимала, что швейцарские власти терпят советский шпионаж до поры до времени, да и то поневоле.

В сентябре 1941 года в сообщении Директору от Радо говорилось о швейцарской зенитной артиллерии. 13 сентября 1942 года Москва потребовала от Радо детального доклада о швейцарской армии — о численности, оснащении и т. д. Через некоторое время такой доклад был послан. 10 мая 1943 года Директор передал Радо: «Ваше сообщение об орудии системы Керна очень важно. Узнайте, поставлено ли это орудие на вооружение швейцарской армии? Какие заводы изготовляют его и в каких количествах?»[208] Было еще много других аналогичных запросов и ответов.

Используя радиопеленгацию, но действуя раздельно, немецкие и швейцарские органы контрразведки пытались определить места расположения радиопередатчиков. Они перехватывали радиограммы, но в большинстве случаев не умели расшифровать их и поэтому не могли узнать, от какого агента исходит этот длинный ряд цифр: советского, британского или какого-то иного.

Немцы работали также через Германа Генселера, бывшего служащего Международной организации труда в Женеве, который вместе со многими другими был уволен в 1939 г. по сокращению штатов. Когда швейцарская полиция приказала Генселеру покинуть страну (у него не было видимых источников дохода, поэтому он вызывал подозрение), германский консул взял его на работу, и ему было позволено остаться. Тем временем абвер нащупал некоторые ниточки, которые вели к передатчику Маргарет Болли, и Генселеру было поручено заняться этим делом. В октябре 1942 года Генселер приказал юному парикмахеру из Женевы Гансу Петерсу сблизиться с Болли, и вскоре тот занял место стареющего Радо. Обо всем, что Петерс узнавал от Болли, он докладывал Генселеру. После войны в германском консульстве была найдена книга, которую Радо использовал как основу для шифрования, но Болли утверждала, что никогда не знала о настоящих намерениях Петерса и Генселера.

Швейцарская полиция перехватила зашифрованные радиопередачи и открыла рации Болли и Хамеля, посчитав, что это работают немецкие шпионы. Так как борьба с германским шпионажем во время войны считалась первостепенной задачей, полиция приступила к арестам членов группы Радо без консультаций с руководством армии.

Члены советского аппарата не подозревали о надвигающейся буре. В домах операторов на короткое время отключали электрический ток — это было составной частью метода поиска передатчиков. Маргарет Болли заметила нескольких полицейских, которые лезли на крышу дома, чтобы проверить, есть ли там антенна. Встревоженный Радо послал 10 октября 1943 года радиограмму Директору:

«Судя по наблюдениям Розы, дом, где находится ее квартира, взят под наблюдение политической полицией. Хотя я не думаю, что эти меры приняты в связи с Розой, в качестве предосторожности я временно запретил ей работать. Если мы не заметим ничего другого, то возобновим её работу ночью 16 октября».

Тремя днями позже, тринадцатого октября, во время радиопередачи был арестован Эдмон Хамель. Маргарет Болли схватили в это же время на квартире у Ганса Петерса. Стараясь сделать работу как можно лучше, полиция задержала заодно полковника Мейера из контрразведки, который служил офицером связи с британской и французской разведками. Возмущенный генерал Гизан потребовал немедленного освобождения задержанных.

После ареста Хамеля и Болли стало ясно, что скоро будут задержаны и другие члены группы. Радо запросил через Солтера, дадут ли англичане ему политическое убежище, и положительный ответ был быстро получен. 26 октября 1943 года Радо через Лондон с помощью Фута направил в Москву радиограмму следующего содержания:

«Так как ситуация становится все более и более неблагоприятной и существует опасность развала сети из-за действий полиции, я предлагаю войти в контакт с англичанами и продолжать работу под их прикрытием».

Второго ноября пришел ответ, весьма характерный для руководства советской разведки:

«1. Ваше предложение найти убежище у англичан и работать оттуда совершенно неприемлемо. В этом случае вы и ваша организация утратите самостоятельность.

2. Мы обеспокоены вашей тревожной ситуацией и собираемся привлечь известного американского адвоката со связями в Швейцарии. Этот человек может оказать вам помощь. Немедленно сообщите, можете ли вы как-то продержаться два-три месяца или где-то укрыться. Получив ваш ответ, мы устроим приезд адвоката.

3. Кто, кроме вас, в организации находится в опасности? Как ситуация с Сиси и Пакбо? Получили ли радисты обвинительное заключение?

Сейчас мы больше всего нуждаемся в сотрудничестве с группой Люци, и надеемся, что это станет возможным, как только ваша личная ситуация, так же как и Джима, прояснится.

4. Мы просим вас успокоиться и делать всё, что необходимо для вашей безопасности, восстанавливая свою способность к работе».[209]

В то же время Директору стало известно, что Радо связался без его разрешения с англичанами и получил их согласие. Он сделал Радо строгий выговор, что говорило о том, как мало Москва понимала обстановку в Швейцарии.

«5 ноября. Директор Доре:

Ваш контакт с Картрайтом без нашего разрешения является беспрецедентным нарушением дисциплины. Наша оценка ситуации в вашей организации и перспективы продолжения работы с Люци приводят нас к выводу о том, что контакты с англичанами не являются необходимыми. Мы повторяем: это невозможно для нас.

Вы должны немедленно отменить это неприятное дело и все переиграть. Одновременно позаботьтесь о безопасности Джима, чтобы часть важной информации от Люци могла пройти через него. Немедленно пришлите объяснения по поводу ваших непонятных действий и дайте свои предложения».

Через несколько дней Радо возобновил свои просьбы, настаивая на переходе «под крышу» англичан: таким образом он вёл бы работу из здания, обладающего статусом экстерриториальности и решил бы финансовые проблемы группы «Люци».

Ответ Москвы сводился, в сущности, к тому, что эти доклады об опасной ситуации в Швейцарии инспирированы британской разведкой, а сам Радо не что иное, как послушный инструмент в их руках:

«14 ноября 1943. Директор Доре:

После тщательного изучения ваших сообщений мы склонны думать, что вся эта история выдумана по причинам, которых мы не понимаем до конца, некоторыми агентами британской разведки в Швейцарии. Они, очевидно, не понимают всей серьёзности современных событий для союзников. Поэтому мы считаем, что ни вы сами, ни другие не подвергаются сейчас серьезной опасности. Нам известно ваше умение быстро и правильно оценивать политическую обстановку, и мы уверены, что вам удастся найти выход из сложной ситуации и удержаться на боевом посту в этот исторический момент последних дней войны…

Работа с группой Люци должна быть продолжена во что бы то ни стало. Вы должны собрать для немедленной передачи информацию от Люци через Джима. Кроме того, необходимо без задержки установить новые рации».

Ответная радиограмма была послана 17 ноября:

«Лучший способ помочь нам — отпустить меня и Марию в посольство союзников, пока не стало слишком поздно. До сих пор нет адреса для получения денег. Мы совсем без средств.

Ваш упрек в том, что я нарушил дисциплину, явился для меня тяжелым ударом. Но обстановка такова, что мне приходится оставаться в укрытии. Делаю такое предложение: дальнейшая работа в настоящее время возможна только в том случае, если вы пойдете на риск, чтобы Джим продолжал свою деятельность».

«Ваши предложения верны», — ответил ему Директор 28 ноября. Он еще не знал, что за восемь дней до этого Джим, последний из радистов, был арестован, и связь с Москвой окончательно прервалась.

Радо скрывался у своих друзей-коммунистов. Москва ничего не делала для того, чтобы подключить к работе новых радистов. Директор прекрасно понимал, что работа остановится, если не будут поступать деньги, но ровным счётом ничем не помог самой ценной своей агентурной сети.

Ночью двадцатого ноября 1943 года полиция арестовала Фута в тот момент, когда он передавал радиограмму в Москву. Захватив передатчик Фута и располагая кодом Радо, швейцарская полиция в течение короткого времени пыталась провести радиоигру с Москвой. Лейтенант Морис А. Трейер осуществил первую сеанс связи в этой игре. Уже потом, когда Фут был в Москве, ему сообщили, что сразу же разгадали трюк, потому что сообщения, посланные будто бы Футом, были написаны по-немецки шифром Радо, в то время как предыдущие радиограммы Фута всегда шли на английском языке его личным кодом.

Швейцарские офицеры не могли знать советских правил изменения кодов, в соответствии с которыми оператор старым кодом предупреждает Центр о том, что переходит на новый. Но этого оказалось мало, и, чтобы проверить радиооператора, Москва 9 декабря 1943 года задала несколько вопросов: «Сообщите, когда вы в последний раз видели Поля и как часто вы с ним встречались с начала октября». В радиограмме от 8 января 1944 года: «Насколько нам известно, Пакбо никогда не слышал о Поле. Как он тогда мог узнать о его аресте?»

В то же время Директор проявляет удивительную неосторожность и в этих же радиограммах обсуждает с «Люци» денежные дела и другие вопросы. Его послания фиктивному Футу представляли большой интерес для швейцарской полиции, но радиоигра скоро закончилась.

С исчезновением со сцены обоих — Радо и Фута — настало время Пауля Бетхера и Рахели Дюбендорфер («Сиси») взять на себя швейцарскую сеть. Но все обернулось неудачно, и этот отрезок времени не был отмечен успехом.

Пауль Бетхер в начале 30-х годов был известным германским коммунистом, прошел через старую социал-демократическую партию и через «Союз Спартака», но находился в оппозиции к КПГ.

Его гражданская жена, полька по национальности, Рахель Гаспари, разделяла с ним все превратности судьбы. Убежав вместе с Бетхером из нацистской Германии в Швейцарию, Рахель вступила в фиктивный брак со швейцарским гражданином по имени Дюбендорфер. Скоро она смогла снабдить Бетхера паспортом своего законного мужа.

Бетхер и Рахель поступили на службу в советскую разведку в 1937-м. До этого они жили в бедности. Теперь их положение, как известных оппозиционеров, открывало им доступ к источникам информации, закрытым для коммунистов; полиция считала их безвредными.[210] Другими членами ее семьи, которые тоже стали агентами, был ее зять, французский капитан Жан-Пьер Вижье, и ее кузен Вальтер Флюкигер.

В 30-е годы «Сиси» была членом коммунистической ячейки в Международном отделе труда Лиги Наций, что предоставляло известную дипломатическую защиту — например, право пересечения границы без таможенного досмотра.

Сначала Пауль и «Сиси» работали на Радо в качестве источников информации, но в конце 1942 года, когда оккупация Швейцарии казалась неминуемой и потребовалась запасная группа агентов, были приняты в аппарат. Восьмого октября 1942 года от Директора поступила радиограмма, написанная высоким стилем:

«Дорогая Сиси. В этот трудный час мы напоминаем вам о вашей службе старого бойца. Во время нашей борьбы со злейшим врагом человечества каждый должен прилагать все усилия, чтобы делать для общего дела все, что в его силах. В случае германского вторжения вам придется выполнять особую задачу. Вы должны выучить код и получить все инструкции от Альберта (Радо). Вам часто придется выполнять нелегкую работу, но мы уверены, что вы приложите всю свою энергию для выполнения этой задачи».

Прошло более года, прежде чем Рахель дали настоящее задание. Однако, когда настало это время, она уже знала главные источники информации. У нее был налажен контакт с Ресслером, «Пакбо» тоже был готов помочь ей, и ее передатчик, еще не использованный и неизвестный полиции, был в полном порядке. Больше того, множество источников информации, работающих под разными условными именами — «Курц», «Диана», «Герцог», «Любовь» и другие — еще не были разоблачены. Они жили в Швейцарии и за рубежом и могли помочь «Сиси» создать внушительную агентурную сеть.

Однако у «Сиси» не было средств. Швейцарская коммунистическая партия выделила 75 тысяч франков, но большую помощь оказать не могла. Возможности получить деньги из частных фондов были исчерпаны, а промышленников, которые ранее одолжили деньги, спрашивать во второй раз было бесполезно.

Энергичные полугодовые действия «Сиси» с целью возобновить работу швейцарской сети кончились неудачей. Главной причиной ее неудачи были не полиция и не нацистские шпионы, а советский бюрократизм и личная враждебность среди руководства советской разведки.

Среди коллег Рахели по МОТ были сорокалетние Александр Абрамсон («Исаак») и Гермина Рабинович, они были двоюродными братом и сестрой и политическими единомышленниками, то есть коммунистами. Они выполняли разовые поручения для сети Радо, но не были ее постоянными агентами. В 1940 году Гермина эмигрировала в Монреаль, где работала в отделении МОТ до начала войны. Хромая и вынужденная передвигаться с костылем, она не подходила для конспиративной работы, как и ее кузен Абрамсон, который оставался в Женеве.

Стремясь отыскать способ связаться с главным штабом советской разведки, Рахель не могла найти ничего лучшего, как использовать кружной канал Женева — Монреаль — Оттава — Москва.

Случай с Дюбендорфер очень характерен для работы советского разведывательного аппарата. Швейцарская сеть, которая имела особо важное значение, не знала ни имен, ни адресов французских коммунистов, которые могли бы связаться с советским посольством в Лондоне, не знала имен надежных людей, которых можно было бы послать курьерами в Стокгольм. У нее не было резервных радиопередатчиков или каких-либо других средств для восстановления связи. Москва не брала на себя инициативу и сама не спешила налаживать новые каналы.

Рахель попросила Гермину обратиться в советское посольство в Оттаве и найти способ запросить денег для швейцарской группы. Письма Рахель, подписанные во избежание подозрений именем Абрамсон, были посланы по почте МОТ, которая не подвергалась цензуре. Но нетерпеливая «Сиси» послала Гермине еще и телеграммы весьма странного содержания, которые швейцарские и канадские цензоры наверняка прочитали и, возможно, скопировали. Первая телеграмма Рахели пришла Гермине в декабре 1943 года, через несколько недель после того, как в Швейцарии прошла первая серия арестов.

Не являясь штатным агентом, Гермина Рабинович не могла знать правил установления контактов с персоналом военной разведки в посольстве, она ни с кем не была знакома и не знала пароля. Вместо всего этого, она просто спросила «советника». Принятая советником Тункиным, она рассказала ему о «Сиси» и о том, что та просит средств. Ее слова звучали странно и вызывали подозрения. Какие были действительные намерения у этой говорящей по-русски женщины, которая явилась без предварительной договоренности с такими поручениями шпионского толка? «Это был очень неприятный разговор, — вспоминала потом Гермина, — и я, разозлённая, ушла прочь».[211]

Но за этим ничего не последовало. О сообщении Гермины не было даже доложено в ГРУ в Москве.

Тем временем Рахель послала Гермине письмо по каналам МОТ. Используя по-детски прозрачный код, она повторяла свою просьбу денег (в скобках здесь и далее — дешифрованное содержание):

«Около двух недель назад «Сиси» послала тебе телеграмму. Сообщи нам, как ты сходила к родителям Гизель (ГРУ в Оттаве). Мое здоровье прекрасно (я могу продолжать). Альберт (Радо) болен (скрывается) и, может быть, оставит свою профессию (разведку) на долгое время — он прикован к постели. Отношения с Люци (Ресслером) хорошие, она очень милая женщина. Семья Гизель (ГРУ) по некоторым причинам больше ею не интересуется (не посылает средств), хотя до этого времени оказывала ей поддержку. Ситуация у Люци улучшилась (он имеет новую информацию). Положение Сиси печально. Пожалуйста, сообщи родителям Гизель (ГРУ в Москве), что они должны отправить ей 6700 долларов».

Гермина получила это письмо в марте 1944 г. и переслала его Тункину в посольство в Оттаве. А тот передал его Виталию Павлову, шефу НКВД в Канаде, второму секретарю посольства. Теперь возникло новое препятствие на пути между Женевой и Москвой — соперничество между НКВД и военной разведкой. Павлов и Заботин, шефы этих двух агентств, были, разумеется, смертельными врагами, и вместо того, чтобы обратиться к расположенному рядом органу, Павлов запросил Москву, что ему делать с Рахель, направившую к ним Гермину. Московское НКВД ответило, что она не «их человек», а агент военной разведки. Павлов даже не потрудился поставить своего коллегу в известность об этом обмене информацией с Центром.

Между тем Гермина телеграммой сообщила Рахели о своей неудаче в посольстве. Рахель ответила письмом, которому потребовался целый месяц, чтобы попасть в Канаду:

«Я получила твою телеграмму от 23 января 1945 года. Пожалуйста, сообщи родителям Гизель (ГРУ в Канаде), что она просит передать на Знаменку, 19 (адрес ГРУ), что Сиси жива (на свободе) и работает, как и прежде, с Люци. Люци хочет сменить персонал (радистов), но кончились средства. Альберт (Радо) болен и не интересуется бизнесом (не может принимать участия в разведывательной работе). Для работы Сиси семья Гизель должна перевести 10000 долларов. Перевод может быть сделан самой Герминой через Нью-Йорк с помощью мистера Хельмарса (Уильям Хелбейн, владелец часовой компании в Нью-Йорке)».

Гермина снова послала письмо Тункину, и снова тот передал его Павлову в НКВД. Это было в середине апреля.

Только теперь Павлов посоветовал помощнику Заботина Мотинову подумать о Рабинович. С ней связались по телефону и предупредили, что она не должна больше ни писать, ни звонить и что через пару недель человек от Гизели найдет ее сам. Она была удовлетворена и этим.[212]

Но даже когда Директор выделил фонды, он не нашел лучшего способа перевести деньги, как использовать Гермину, которая работала на любительском уровне. И только в июле 1944 года та наконец получила 10 тысяч долларов, которые вручила Уильяму Хелбейну. И лишь в ноябре отделение Хелбейна в Женеве выплатило советской сети 28 тысяч швейцарских марок.

Все это время разведывательная работа постепенно свертывалась. Весной 1944 г. Рахель Дюбендорфер, Пауль Бетхер и Рудольф Ресслер были арестованы. Хотя Рахель была скоро отпущена, а Ресслер освобожден через три месяца, сеть оказалась почти парализованной.

«Британские шпионы» стали навязчивой идеей советских разведывательных служб во время войны с Германией. Это было частью нездоровой ментальности, исходящей из Кремля и присущей не только НКВД и ГРУ, но и всем более мелким службам. Ни один из агентов не мог быть застрахован от подозрений в том, что он тайно работает на Лондон.

Рахель Дюбендорфер не была исключением. Даже если бы не было никаких других доказательств, ее полупрозрачных писем в Канаду было бы достаточно, чтобы Москва заподозрила ее. Но в 1945 году, когда дело Рахель расследовалось советским начальством, на письменный стол к Директору попал другой документ. В то время истинная роль Рахель еще не была известна швейцарцам, как и ее связи с Рудольфом Ресслером. Ее особый интерес к политической информаций о Германии не мог для них служить доказательством ее просоветской активности. Она с таким же успехом могла работать и на западную разведку, и швейцарцы едва ли стали бы ее преследовать в этом случае. То обстоятельство, что они так не поступали, бросало на нее подозрение в связях с британской разведкой.[213]

Рассказывая эту историю офицерам, проводившим дознание, Рахель не могла предвидеть всех ее роковых последствий. Случилось так, что ее защитник, адвокат, симпатизирующий Советскому Союзу, как-то забыл портфель в офисе своего друга. Ночью документы из портфеля были сфотографированы Пьером Николем, и фотографии были пересланы в Москву.[214] Теперь дознаватели в штабе Директора имели в руках якобы признания «Сиси» и сообщили Александру Футу, что та призналась в работе на англичан.

На процессе швейцарского военного трибунала, который состоялся 22–23 октября 1945 года, присутствовали только двое из четырех обвиняемых. Пауль Бетхер бежал в Восточную Германию и обосновался в Лейпциге, Рахель Дюбендорфер, которую обвиняли только в том, что она передала Бетхеру паспорт мужа, тоже предпочла не явиться лично. Бетхер и Рахель были заочно приговорены к двум годам заключения. Рудольф Ресслер, наиболее интересный из обвиняемых, не мог отрицать своей активности, но старался произвести впечатление, что он вовсе не коммунистический, а профессиональный наемный шпион. Он был признан виновным, но суд учел его заслуги перед Швейцарией и отпустил без наказания.

«Сиси» некоторое время жила за границей, оттягивая поездку в Москву для доклада. Летом 1947 года она исчезла из виду, друзья и родственники так и не смогли отыскать ее. Нет никаких сомнений в том, что она была арестована и тайно осуждена в России.

В августе 1944 года, когда немцы ушли из Парижа, появились русские представители, с ними подполковник Новиков. Была восстановлена радиосвязь с Москвой. Из швейцарского подполья вышли «Шандор Радо» и его жена. Появившись в Париже, они рассказали о несчастной судьбе их группы в Швейцарии. Радо доложил, что каждый член их группы теперь известен полиции, служба контрразведки находится в состоянии тревоги и всякая попытка возобновить активность обречена на провал. Новиков тут же направил этот документ Директору.

Прежде чем Москва приняла решение по делам швейцарской сети, Александр Фут, освобожденный из заключения в сентябре 1944-го, тоже появился в Париже, чтобы установить контакт с советской военной миссией. Не зная о том, что Радо присутствует в Париже, Фут встретился с Новиковым и передал ему оптимистическое сообщение для Директора: почти все источники информации сохранены. «Люци» настроен хорошо, и так как тайные радиостанции не могут больше работать со швейцарской территории, у него есть план разместить их во французском городе Анмасс, около швейцарской границы.[215]

Директор, одобривший в целом этот оптимистический проект, решил, однако, разобраться, почему возникло такое разногласие между двумя агентами. Были ли они по-настоящему преданы делу или ими руководили какие-то антисоветские побуждения? Возникли подозрения, и московские власти решили провести следствие. Новиков в Париже приказал отправить обоих агентов в Москву разными самолетами, чтобы не дать им возможности договориться между собой. Однако, когда это распоряжение пришло в Париж, Новикова там уже не было, и его преемник, не зная об этих разногласиях, поместил обоих в один и тот же самолет, запретив по пути обсуждать существо дела.

Это было в январе 1945 года, война все еще продолжалась, и маршрут из Парижа в Москву проходил через Египет и Иран. Прибыв в Каир, Радо и Фут остановились в одном отеле. И здесь впервые они встретились с глазу на глаз. Фут рассказал своему коллеге о своих докладах в Москву, о работе в Швейцарии, о финансовых трудностях. Радо сразу стало ясно, в какое положение он попал. Он понял, что не сможет противостоять серьезным обвинениям. В частности, по поводу его финансовой политики. Его отношения с англичанами и архивы, попавшие в руки полиции, могут быть обращены против него. И он ушел из номера отеля, исчез. Фут в одиночку продолжил путь в Москву.

Поскольку возвращение Радо в Москву диктовалось острой необходимостью, советское правительство информировало британцев в Египте, что дезертир Красной Армии Игнатий Куличер (паспорт на это имя был выдан ему военным атташе во Франции) скрывается в Египте и должен быть насильно выдан в соответствии с существующей договоренностью. Англичане согласились с этим требованием, но когда Радо был ими найден и арестован, он отказался вернуться в Россию. Он сказал, что он венгр. Из Москвы был командирован офицер, чтобы добиться выдачи дезертира. В конце концов, Радо был переправлен в Москву помимо его воли. Он прибыл в столицу СССР летом 1945 года.

Несмотря на то, что Фута неоднократно допрашивали в связи с делом Радо, он так его и не видел в Москве. Ему даже не сообщили, чем закончилось для Радо закрытое судебное заседание. Ни Фут, ни те, кто работал вместе с Радо, не сомневались, что он был приговорен к смерти и казнен. Было военное время, и военная коллегия, которая судила агентов НКВД и военной разведки, выносила особо строгие приговоры.

В 1947 г. его жена Элен, которая все еще считалась лояльной сталинисткой, написала Юджину Варге, известному московскому экономисту и тоже венгру, интересуясь судьбой мужа.[216] Через некоторое время ей официально сообщили, что Радо заключен в «исправительный трудовой лагерь» в России. Но, судя по тому, что до нее никогда не доходили письма от мужа, можно было понять, что ответ советских властей был только попыткой заставить её замолчать и предотвратить всякие откровения с её стороны. Если в этом заключались намерения Москвы, то она добилась успеха. Чтобы не усугублять положения Радо, его жена, разочарованная и уволенная из просоветской Международной федерации профсоюзов, отказалась от всяких публичных заявлений.[217]

Фут оставался в Москве более двух лет. Сначала он был под подозрением и, хотя жил в хорошей квартире, постоянно подвергался допросам, как у своего начальника «Веры», так и у самого Директора. Их вопросы часто говорили о том, что они плохо разбираются в иностранных делах. Суждения этих интеллектуальных вождей советской разведки и их оценка работы швейцарских агентов часто были попросту абсурдны. Шефы были уверены, что все болезни швейцарской группы объяснялись интригами британской разведки. Они считали, что англичане всеми доступными методами старались снабдить Красную Армию фальшивой информацией.

Положение Фута после бегства Радо в Каире было относительно благоприятным и продолжало улучшаться в ходе расследования. И в самом деле, доказательства его связей с британской разведкой отсутствовали, а его финансовые отчеты были приняты. Но когда, наконец, привезли Радо, в истории этих двух агентов началась самая мрачная глава — борьба не на жизнь, а на смерть. Они не встречались лицом к лицу, но сопоставлялись их заявления и взаимные обвинения, проверялись факты и счета, анализировались их сообщения за последние два года. Каждый из них знал цену ставки, и оба они были беспощадны в своих высказываниях.

«Меня никуда не вызывали, — вспоминал Фут, — но ко мне приходили многие люди, чтобы задать вопросы и обсудить политические проблемы. Казалось, что их целью было составить мнение о моей личности. Скоро я понял, как следует отвечать на их вопросы, каждый ход союзников следовало расценивать как враждебный по отношению к Советскому Союзу. Например, когда англичане подарили Сталину автомобиль, я говорил, что они сделали его таким, чтобы его можно было легко отличить от других и в случае необходимости разнести взрывом на мелкие куски».

В конце концов Фут был оправдан. Ему не сказали, что произошло с Радо. После того как с него было снято подозрение в том, что он являлся британским шпионом, к нему вдруг потеряли интерес. «Стало очевидным, — говорил он, — что раньше, когда во мне видели секретного агента Лондона, они испытывали ко мне большее уважение».

Увидев все это своими глазами и пройдя через горнило жёсткого расследования, Фут был измождён и охладел к советскому делу. Однако он понимал, что ему нелегко будет выйти из игры и одного неосторожного вопроса будет достаточно, чтобы навсегда закрыть для него все границы. Только просоветское рвение и особая преданность могли освободить его из плена. Он предложил, чтобы его снова послали агентом на Запад. Хотя это выглядело естественным, главным препятствием было то, что Фут «засветился» и его личность, отпечатки пальцев, весь облик были хорошо знакомы контрразведкам разных стран. Согласно советским правилам, такой агент не может быть использован за границей, пока не пройдет пять лет.

Именно в это время (конец 1945-го и начало 1946-го) разразился канадский скандал. Последовали массовые аресты, обвинения и отзывы агентов из-за границы. Директор и «Вера» были убраны в мае 1948 года. Когда пыль немного улеглась, пришлось использовать каждого подходящего человека, чтобы закрыть брешь. Футу, которого переподготовили для разведывательной службы за границей, сказали, что он поедет в Мексику. У него были все основания полагать, что его объектом станут Соединённые Штаты.

Попав в Берлин по пути в Западное полушарие в марте 1947 года, Фут основал временную резиденцию в советском секторе города. В августе 1947 года, после почти десятилетней службы в советской разведке, Фут перешел из Восточного в Западный Берлин и явился к англичанам.

Руководители британской разведки сначала проявили недоверие. Более двух месяцев Фута держали в одиночном заключении в Англии. Это был парадокс. Подозреваемый своими русскими коллегами в том, что он являлся британским шпионом, Фут многие годы подвергался различным проверкам и был вынужден доказывать свою искреннюю преданность советскому делу. Теперь он попал под подозрение в том, что будто бы является агентом советской разведки, действия которой направлены против Британии.

В октябре 1947 года был проведен судебный процесс над советскими шпионами военных лет в Швейцарии, на котором в качестве подсудимых были супруги Радо, Фут, Болли и оба Хамели. Ни супруги Радо, ни Фут не появились в зале суда, и на скамье подсудимых сидели только второстепенные агенты. Эдмон Хамель, который собрал передатчик и тайно работал на нем, заявил судье, что даже не знал, что именно передавал. Его спросили, с какой целью он построил коротковолновую радиостанцию. «Я страдаю синуситом, — ответил он без тени улыбки, — и построил радиоаппаратуру, чтобы вылечиться». — «Зачем же вы тогда прятали ее под полом в вашей комнате?» — «Я должен был подчиняться законам, запрещающим коротковолновые станции в Швейцарии», — последовал ответ.

Подсудимые, присутствовавшие на суде, получили короткие сроки. Эдмон Хамель — один год, его жена Ольга — семь месяцев и Маргарет Болли — десять месяцев. Радо и Фут, главные фигуры, получили заочно по пять лет.