Сеть «Жильбера» во Франции

Во время войны было бы абсурдно держать три параллельных разведывательных агентства — ГРУ, НКВД и подпольную команду Коминтерна. Все агенты за границей получили указание объединиться в единую сеть. В годы войны многие агенты Коминтерна и НКВД работали совместно.

Во Франции коминтерновскую группу, влившуюся в разведывательную сеть, возглавлял Анри Робинсон, один из последних членов Лиги молодых коммунистов, которая была создана Коммунистическим интернационалом молодежи около 1920 года. В группу также входили Войя Вуйович и его брат Рада, немец Вилли Мюнценберг, два швейцарца, Жюль Эмбер-Дро и Баматтер, некоторые другие. Это была первая группа молодых коммунистов, не испорченных властью, компромиссами и «стратегическими отступлениями» и не парализованных неудачами и тайными сомнениями. Они горели энтузиазмом и ненавистью, были самоуверенными и жестокими, глубоко презирали демократические институты. Они относились к закону как к пустым словам, а к полиции — как к заклятому врагу. Для них все средства были хороши, если они вели к цели.

Анри Робинсон (он же «Гарри», «Бауман», «Бухер», «Леон» и «Мерлан») был сыном преуспевающего торговца из Франкфурта. Ему едва исполнилось 20 лет, когда он вступил в «Союз Спартака», предшественник КПГ. Высокий, стройный, с живыми темными глазами и разнообразными интересами, Робинсон был деятельной натурой. Его специальностью была конспиративная работа — добывание оружия, устройство подпольных квартир, обман полиции. Шпионаж тоже входил в этот перечень. Его верная подруга Клара Шаббель помогала ему во всём.[159] К началу войны Робинсону было 44 года, и по виду он напоминал русского интеллигента старой школы. Он жил в непрезентабельном номере второсортной парижской гостиницы, книги и бумаги в беспорядке заполняли письменный стол и шкафы.

Тесное сотрудничество между Треппером и Робинсоном началось после образования правительства Виши. В то время как аппарат Треппера старался держаться в стороне от коммунистического движения, так же как и от других партий и политических лидеров, Робинсон обзавёлся друзьями и приятелями в самых разных лагерях. Аппарат Робинсона включал несколько опытных французских агентов и имел связи за границей, что оказалось очень полезно сравнительно молодому агентству Треппера. Среди них были гравер Медардо Гриотто, инженер Морис Хенис-Энслин, который имел возможность во время войны легально ездить в Швейцарию и таким образом поддерживать связь со швейцарской сетью советской разведки, Луи Мурье — «почтовый ящик», и несколько членов компартии, которые использовались для особых поручений. Сотрудничество между Треппером и Робинсоном длилось примерно два года.

Другая важная группа во французских владениях Треппера работала под руководством Василия Максимовича, русского эмигранта, который жил во Франции уже двадцать лет. Василий и его сестра Анна были детьми русского дворянина и генерала Павла Максимовича, который эмигрировал на Запад после Гражданской войны и умер в нищете во Франции. Монсеньор Шапталь, епископ Парижа, который посвятил себя заботе о нуждающихся иностранцах, помог Василию и Анне получить образование.

Русские эмигранты во Франции, особенно дворянского происхождения, всегда рассматривались как белые, но Максимовичи склонялись к другой политической окраске. Не вступая в коммунистическую партию, Максимовичи стали членами русской боевой организации, куда входили бывшие белые. Эта организация опекалась и напрямую финансировалась советским посольством. После победы нацистов в Германии в 1933 году, на французской почве появились многие такие организации, в том числе и Союз оборонцев.

В 1936 году Союз оборонцев снял небольшой зал на рю Дюпле для собраний, танцев и прочих нужд. Его скромных фондов с трудом хватало на арендную плату. Однажды вечером сюда на дорогом автомобиле подъехала высокая, несколько полноватая женщина лет сорока. Присутствующим она представилась Анной Максимович и сказала, что ее интересует их организация. Она объяснила, что держит санаторий для душевнобольных и может финансировать союз. Помещения союза были отремонтированы, на полах появились ковры, вскоре начала выходить своя газета.

В 1939-м среди членов союза поползли слухи о том, что «деньги Анны пахнут», но никто не хотел верить сплетням. В тот самый день, когда началась война, первого сентября 1939 года, все члены Союза были арестованы, в том числе и щедрая Анна Максимович. Однако Анна сумела предъявить список больных, которые находятся на ее попечении, и ее отпустили.

Василий Максимович каким-то образом избежал ареста во время первого рейда в сентябре 1939 г. Позже он был интернирован в лагерь Верне около Тулузы, где познакомился с коммунистами, принимавшими участие в гражданской войне в Испании. Там же он сблизился с Хершем Соколом, который посоветовал ему связаться с Треппером.

Летом 1940 года германские войска оккупировали север Франции. Когда немецкая комиссия пришла в лагерь, чтобы отобрать людей для работы, хорошо образованного Максимовича прикрепили в качестве переводчика к немецкому офицеру высокого ранга. Монархически настроенный офицер аттестовал «белого» русского эмигранта как человека лояльного Германии, и Максимовича отпустили.

При встрече с Треппером Максимович намекнул на возможное сотрудничество. В соответствии с правилами Треппер запросил Москву. Директор посоветовал ему быть осторожным, но использовать Максимовича, если у того есть обнадеживающие связи. Работая с того времени под руководством Треппера, Максимович расширил свои знакомства среди оккупантов. В частности, он познакомился с Анной Маргаритой Гофман-Шольц, секретарем военной администрации Парижа.

Незамужняя дама сорока четырёх лет из «хорошей немецкой семьи» была бы непрочь устроить свою личную жизнь с «русским дворянином». Василий не считался таким уж видным женихом, но для Анны Маргариты брак с ним означал исполнение ее мечты.

Для советской разведки открылись новые возможности. Треппер запросил Москву, Директор дал свое благословение, и Анна Маргарита Гофман-Шольц, полная счастья и надежд, отпраздновала свою помолвку в блестящей компании антисоветски настроенных немцев и русских.

Максимович выжал из своего нового положения все возможное. Он получил разрешение в любое время посещать германский штаб и поспешил завести дружбу с девушками и молодыми офицерами. «И скоро, — писал немецкий следователь, — Максимович знал все о процедурах и методах работы и обо всём докладывал своему шефу». У «Гоши» (так окрестили Анну Маргариту в аппарате Треппера) не было секретов от Василия. Её подруги тоже были готовы делиться всем с этой приятной парой.

Позже Анна Маргарита была назначена на ответственный пост в германском генеральном консульстве в Париже. Сообщения Максимовича включали широкий круг вопросов: отношение французов к оккупационным войскам, данные об экономике сателлитов Германии, о мобилизационных возможностях, о концентрационных лагерях и их узниках. Секретный отчет о поездке посла был похищен, с него сняли копию и отослали в Москву. «Гоша» доставала много других документов, их копировали и через несколько часов возвращали. Группа раздобыла многие немецкие бланки.[160] От двух своих приятелей, которые работали переводчиками в комендатуре, Максимович получал точные сведения о немецких дивизиях, расположенных в Париже и вокруг него, их перемещениях, вооружении и снабжении, а также о немецком военном потенциале во всей Франции.

Другим членом группы Максимовича была Кати Фелькнер, немка из Данцига, секретарша начальника бюро, которое ведало поставкой рабочей силы в Германию. Известная циркачка-акробатка, она объездила всю Европу, в том числе и Советский Союз, вместе со своим менеджером Иоганном Подсядло, от которого у нее было двое детей. Война застала их в 1939 г. в Париже, им всем грозил лагерь для интернированных, но их спас советский разведаппарат. Их спрятали, и они тихо жили в скромном рабочем районе Парижа. В первые месяцы «странной войны» Иоганн Подсядло и Кати Фелькнер изучали машинопись и стенографию, и когда немцы начали искать конторских работников, чтобы заполнить свои многочисленные учреждения, оба они получили работу. Кати стала машинисткой, а Иоганн — переводчиком в бюро по найму рабочей силы. Подобные агентства, тесно связанные с германской военной промышленностью, служили источником информации для Максимовича.

Ко всему прочему связи Максимовича с монсеньором Шапталем и католической церковью позволили ему доложить Москве о событиях в Риме и о политическом курсе Ватикана.[161]

После начала войны Анна Максимович получила от Треппера задание и необходимые фонды, как врач. Теперь ей предстояло открыть новый санаторий и руководить им в интересах аппарата. Нашли усадьбу, которая располагалась как раз на демаркационной линии. Богатая ферма поблизости могла обеспечить питанием нелегалов, которым предстояло укрываться в санатории. Анна сделала хитрый ход, пригласив в качестве главного врача Жана Даркье, чей брат, Даркье де Пельепуа, был генеральным комиссаром по еврейскому вопросу при правительстве Петена. После помолвки ее брата с фрейлейн Гофман-Шольц германские офицеры начали посещать санаторий. Личные связи были установлены, прикрытие обеспечено, и Анна снова была готова помогать брату в его разведывательной работе.[162]

После завершения операции абвера в Бельгии во Франции тоже начались массовые аресты. Первым важным звеном, попавшим в руки немцев, были супруги Сокол с их коротковолновой радиостанцией. В июне 1942-го передатчик наконец запеленговали, Сокол с женой был арестован, и ниточка потянулась к Трепперу. Старые коммунисты долго отказывались говорить. Судя по некоторым сообщениям, Герша Сокола пытали в ванне с ледяной водой, а его жену поставили перед выбором: дать показания или ее мужа застрелят у неё на глазах.[163] Она начала говорить и сказала всё, что знала о «Жильбере» и его связных. К счастью для разведсети, знала она не так уж и много. Вскоре после этого оба они были казнены.

Теперь группа офицеров абвера, усиленная полицией, прибыла в Париж, прихватив с собой нескольких бывших советских агентов, которые согласились сотрудничать с ними. Полицейская операция, которая началась в октябре 1942 года, продолжалась около трех месяцев. К декабрю примерно пятьдесят членов советской агентурной сети или тех, кто подозревался в принадлежности к ней, оказались в тюрьме.

Главной дичью в этой охоте был, конечно, сам «большой шеф», но его адрес оставался секретом. Иоганн Венцель, арестованный в Брюсселе, подтвердил, что он знает «Жильбера» и что «большой шеф» в Париже. Но он тоже не находил способа выйти на него. Тогда Абрам Райхман, доставленный в Париж под конвоем полиции, сделал попытку вызвать «большого шефа» на связь. Как старый работник, он казался самым подходящим человеком для того, чтобы найти Треппера, но тот, явно почувствовав опасность, избегал контактов. В процессе поисков Райхман встретился со многими советскими агентами и всех их выдал немцам, как, например, чету Гриотто и Жермен Шнайдер — гражданскую жену Венцеля и очень важного курьера военных лет (правда, Жермен Шнайдер чудом исчезла из Парижа, и ее так и не нашли). А Треппер оставался недосягаемым. Несколько раз его вызывали на встречу с Райхманом через цепочку связных, но он так и не появился.

Немцы добрались и до главного прикрытия Треппера — фирмы «Симэкс». Мария Калинина, русская, в прошлом из белых, работавшая на фирме переводчицей, и её сын Евгений выдали секреты «торговой компании», насколько они им были известны. Германская полиция с удивлением узнала, что так усердно разыскиваемый ею «Жильбер» был главой этой фирмы. Когда кончился срок его пропуска, который позволял ему свободно ездить по всей стране, немцы пригласили его явиться лично, чтобы продлить действие документа. Он так и не появился. Подставные посредники сообщили фирме «Симэкс», что одна немецкая компания готова приобрести промышленные алмазы на сумму в 1 миллион 500 тысяч марок и хочет обсудить условия с самим менеджером. Напрасно. Однако из записной книжки, найденной на столе Треппера, немцы узнали важную вещь: даты визитов Треппера к дантисту. И вот что произошло 16 ноября 1942 года.

Кабинет дантиста помещался в большом доходном доме возле Тюильри. Офицеру абвера было приказано узнать у дантиста, есть ли у него пациент, чьи приметы совпадают с описанием «большого шефа». Офицер явился к дантисту и, потребовав от него молчания, попросил предъявить книгу записи. Дантист признался, что он ждёт этого пациента на следующий день в два часа.

Незадолго до назначенного времени немецкие офицеры заняли позиции у входа в здание, на лестнице, у дверей лифта и на втором этаже, где располагался кабинет дантиста. Казалось, всё было предусмотрено, но осталась без присмотра дверь чёрного хода. Когда человек, которого они ждали с главного входа, не появился, офицеры забеспокоились. Чтобы узнать, не отменил ли он свой визит в последний момент, два офицера вошли к дантисту и услышали в кабинете голоса. Когда они увидели в зубоврачебном кресле мужчину, они подскочили к нему с двух сторон и сразу поняли, что это и есть их объект. «Вы арестованы!» — закричали они. На мгновение тот смешался, а потом произнёс на отличном немецком языке: «Вы неплохо поработали».[164]

Треппер поначалу отказывался отвечать на все вопросы. Ему дали три часа на размышления, и он переменил свое мнение. Конечно, он понимал всю серьезность своего положения. Не было никаких сомнений в том, что если он откажется сотрудничать с абвером, то его передадут в гестапо, а там найдут способ развязать ему язык. И Треппер согласился дать информацию в той мере, в какой ему это казалось приемлемым.

В первые часы он говорил о себе — различные имена, происхождение, служба, поездки по Европе. Такие разговоры позволяли ему выиграть время, и он продолжал говорить. Он открыл офицерам абвера некоторые принципы и методы работы советской разведки. Он говорил всё больше и больше, но самое интересное держал про запас.

Треппер был очень откровенен, когда дело касалось его самого и его деятельности. Допросы и неформальные разговоры с «большим шефом» велись непрерывно целыми днями. У него имелась масса интересных историй и неожиданных новостей. Когда он вспоминал о своих связях при итальянском и бельгийском королевских дворах и в аристократических кругах Германии, Франции, Испании, это звучало как сказка. Он даже знал подноготную Ватикана.[165]

Но немцы требовали имена и адреса. Они заявили Трепперу, что отделаться общими фразами ему не удастся и если он хочет жить, то должен выдать своих товарищей. Треппер позвонил по телефону своему верному секретарю Кацу и назначил встречу на станции метро «Мадлен». Когда Кац пришёл, его арестовали и поставили перед лицом «большого шефа». Треппер приказал ему выдать немцам всё, что тому было известно. Кац подчинился и передал немцам рацию, которую держал у себя дома. Его надежда на то, что таким образом он спасет себе жизнь, оказалась тщетной. Уже через несколько недель немцы выкачали из него всё, а потом отправили в Германию и казнили.

Среди других Треппер и Кац выдали также Робинсона. Используя «почтовый ящик», Робинсона пригласили на встречу. 21 декабря 1942 года Кац в сопровождении двух офицеров абвера был доставлен на машине на место встречи. Он указал им на ожидающего человека, который в течение двух десятилетий являлся выдающейся фигурой советского шпионажа. Робинсон не оказал сопротивления, а вот Кац, согласно немецкому рапорту, «разнервничался…».[166]

Робинсон отказался что-либо открывать или кого-либо впутывать в это дело. Его отправили в Германию и после несомненно жестоких допросов в гестапо наверняка казнили[167].

Потом Треппер выдал Василия и Анну Максимовичей, всю их сеть и связи с германскими военными кругами. Аресты шли быстро один за другим: Альфред Корбен, директор «Симэкса», был взят 19 ноября, Лео Гроссфогель — 30 ноября, Василий Максимович и его сестра Анна — 12 декабря, невеста Максимовича, «Гошо», — примерно в то же время, Иоганн Подсядло и Кати Фелькнер — 7 января 1943 г.

Когда Жермен Шнайдер, курьер Коминтерна, выданная Абрамом Райхманом, была доставлена в Париж и предстала перед «большим шефом», тот приказал ей говорить. Она повиновалась и выдала ценную информацию, главным образом о сети германской «Красной капеллы». Этим признанием она не купила себе свободу, хотя и сохранила жизнь. В 1943 году ее отправили в концлагерь Равенсбрюк. Когда кончилась война, она вышла оттуда тяжелобольной и вскоре скончалась в швейцарском санатории.

Разгромив парижскую сеть, немецкая контрразведка обратилась к двум другим центрам советского шпионажа во Франции — в городах Марсель и Лион. В 1941–1942 годах Марсель был центром многих международных шпионских сетей. Там нашла приют известная советская группа под руководством Виктора Гуревича, который скрылся из Брюсселя вместе с Маргаритой Барча и её ребёнком после полицейского налета в декабре 1941 года. Другой важной персоной здесь был Жюль Жаспар, тоже из советского шпионского аппарата в Бельгии, плюс Маргарита Мариве, Альпе и другие.

Лион в 1941–1942 годах был центром французского Сопротивления. Кроме того, он приобрёл известность как место, где работала советская агентурная сеть и находили убежище многие разведчики. Здесь собралась интересная группа, в которой были Иезекиль Шрайбер, бывший секретарь для особых поручений при советском военном атташе (он был арестован немцами, но бежал в июле 1942 г., а потом пытался работать на радиостанции в Лионе), Исидор Шпрингер, немецкий коммунист, приехавший из Брюсселя, Отто Шумахер, убежавший в Лион после ареста Венцеля, и многие другие.

К концу 1942 года германская контрразведка провела операции по охоте на шпионов на «свободной территории» и советские аппараты были разгромлены.

В марте 1943 года военный трибунал в Брюсселе слушал дело трех русских офицеров: Константина Ефремова, Михаила Макарова и Давида Ками (назвавшегося Антоном Даниловым) из брюссельской сети. Председателем суда был Манфред Редер, тот самый, который выступал в роли обвинителя на процессе «Красной капеллы» в декабре 1942 года.

Обвинённые в шпионаже в пользу Советского Союза, подсудимые не отрицали своей вины, к тому же в распоряжении обвинения было свыше 80 радиограмм. Офицеры держались с достоинством, они сказали, что выполняли свой долг и готовы принять смерть.

Процедура требовала, чтобы смертный приговор утвердил сам Гитлер. Но фюрер, как и в других случаях, передал эти функции Герингу. Председатель суда Редер доложил Герингу, что Макаров, будучи родственником Молотова, может оказаться полезным Германии на последней стадии войны, когда начнутся политические переговоры. Казнь Макарова была отложена.[168] Двое других осужденных были казнены в апреле 1943 года в бельгийском форте Бреда. По словам Редера, Макаров был заключен в концентрационный лагерь Бухенвальд, а в конце войны вместе с другими важными заключенными под именем Кокорина был переведен в Италию. В начале мая 1945 года «Нью-Йорк таймс» сообщила, что он освобожден американскими войсками и репатриирован в Россию.

После суда над советскими офицерами военный трибунал переехал в Париж, где с ноября — декабря 1942 года в заключении находилась другая группа советских агентов. Из них Василий и Анна Максимовичи были приговорены к смерти и казнены, фрейлейн Анну Маргариту Гофман-Шольц осудили на шесть лет каторжных работ.