Прибалтика-91 в тогдашних цитатах и сегодняшних вопросах

25 лет назад казалось, что Советский Союза легче сохранить, чем довести дело до его распада. За этим стояло прежде всего восприятие событий изнутри. Но сегодня, перелистывая прибалтийский блокнот 91-го года, не только отделяешь Правду Времени от правды эпизода, но размышляешь над уроками.

Когда было ещё не поздно?

В конце 1990 г. в советской повестке дня значились, во-первых, социально-хозяйственная оптимизация жизни населения в условиях трёх-, а потом и пятикратного роста цен на продукты. Во- вторых, сдерживание взаимно ожесточённых националистических и просоветских сил. Первые шли напролом, а вторые, как многие считали, по меньшей мере поддавались на провокации. В обострении их уличного противостояния усматривалась главная угроза для стабильности страны. Риск её распада не то чтобы недооценивался, но каждый день ставил локальные задачи: Представители 9 предприятий Риги с численностью персонала от 500 чел. предложили укрепить («советский») Интерфронт рабочими дружинами общей численностью от 3 до 5 тысяч человек… 489 рижан (все — призыва 1 категории) готовы вступить в формирования народного ополчения… Из них лиц латышской национальности — 142, русских — 51, назвали себя гражданами СССР — 284 (!)…

Правда, некоторые, прежде всего общественные, защитники Союза утверждали, что на встрече в Рейкьявике Рейган предъявил Горбачёву компромат против него такой силы, что сдача Прибалтики становилась едва ли не главным условием сохранения им власти над остальным Союзом. Приводились по-разному аргументированные предупреждения о реализации Западом плана отделения Прибалтики к осени 1991 г. Этим планом якобы закладывались три взаимодополняющих модели. Литовская — преимущественно по законодательному выходу из Союза с опорой на психологический террор против его защитников. Латвийская — через провоцирование «народного гнева», прежде всего против силовиков. Эстонская — нацеленная на межэтнический взрыв, не исключавшая резонансных терактов от имени русскоязычных «оккупантов». Эти предупреждения казались столь же запальчивыми, что и требования националистов. На практике же изначальное сдерживание просоветских сил развязывало руки их антиподам.

Прибалтийскую хронику можно разделить на два условных периода: до «кровавого января» и после. Приведём факт, на наш взгляд, ключевой. В конце марта Москве доложены цифры, сколько бы в этих республиках проголосовало за Союз, если бы республиканские власти пошли на референдум: «Против отделения от Москвы высказались бы: в Литве — 21, процента, в Латвии — 35,8, Эстонии — 23,8». Уже после ГКЧП ответственные за мониторинг в Латвии и Литве признали, что эти показатели были занижены процентов на 15, а то и 20 — ради сгущения красок: принимайте, мол, экстренные меры, иначе Прибалтику не удержать. При любом их «прочтении» эти цифры характеризуют расклад сил на пике агрессивно-митингового негатива к Москве после «кровавого января» в Вильнюсе и Риге. Впрочем, как сказано в источнике, — «без учета мнений в коллективах с устойчивым советским настроем». А, ведь на рубеже 1990–1991 гг. «по подтверждённым данным, число активных сторонников независимости в Риге не превышает 12–15 процентов горожан, в Вильнюсе — до 20 проц. Число им пассивно сочувствующих — сопоставимое. За пределами столиц националистические настроения публично не проявляются».

Вопросы возникли, конечно же, после. Например, такие: как учло государство «декабрьскую» волю большинства и не слишком ли оно осторожничало с созданием антисепаратистского заслона?