Владимир Гойтан НАЙТИ ЧЕЛОВЕКА
Владимир Гойтан
НАЙТИ ЧЕЛОВЕКА
Александру Михайловичу больше всего почему-то запомнились глаза женщины — изучающие и вместе с тем какие-то растерянные. Лицо посетительницы со временем забылось. А вот глаза врезались в память. В них светились невысказанная боль, тревога, а еще там было столько усталости… Можно было подумать, что она долго и безнадежно что-то ищет и не находит. Ей можно было дать лет около шестидесяти.
— Слушаю вас, — повторил Деревянко.
Женщина встрепенулась, вынула из сумочки платок, вытерла слезы.
— Думала, все выплакала сорок лет назад, — она растерянно развела руками. — Да вот снова откуда-то взялись. Не знаю, с чего начинать. Фамилия моя Цымбай Мария Иосифовна. Живу здесь, в Минске. Три дня назад попалась на глаза заметка в газете. Так я впервые узнала, что дети, которые остались в яслях, тогда, в сорок первом, не погибли. Оказывается, их вывезли на восток. Среди эвакуированных, наверное, находился и мой сын, Борис. А я считала его погибшим…
Война… Она ворвалась в жизнь минчанки Марии Цымбай, как и в миллионы других жизней. Июньским утром отвела трехлетнего сына в детские ясли, что были расположены по улице Ямной. Правда, ясли эти были не совсем обычные, специализированные. Там содержались и одновременно лечились больные дети. А Борис болел трахомой. Тревожное это было время. Третий день гремела война. Советские войска с трудом сдерживали фашистские орды.
Утром в небе появились вражеские самолеты. Волна за волной заходили они над предприятиями, жилыми кварталами, усыпая землю смертоносным грузом.
Когда Мария Иосифовна возвращалась с работы, город пылал. Кинулась в ясли. Как там сын?
Вот и знакомая улица. Здесь разрушений вроде бы меньше. И вдруг ноги словно приросли к земле. Где же ясли? На месте двухэтажного дома — развалины.
— Борис! Сыночек мой! — вскрикнула и, как подкошенная, опустилась на землю. Руки обнимали битый кирпич, а слезы безудержно лились из глаз.
В тот день беда посетила многих. А через несколько дней в город ворвались фашисты. Все это время она расспрашивала у жителей ближайших кварталов, не видел ли кто детей? Нет, не видели. В здание попала огромная бомба. Скорее всего, они остались там…
— Вот так война буквально в первые же дни забрала от меня сына, — вздохнула Мария Иосифовна. — Когда в город вернулись наши, я продолжала поиск. Но безрезультатно. Потом у меня родилась дочка Валентина. Только годы не притупили острой боли о сыне. Часто он снился мне веселым, смешливым мальчиком, каким навсегда врезался в память, когда в последний раз провела его в то утро. И вот прочитала в газете, что дети были эвакуированы в Курган. А вдруг Борис где-то живет? Знаю, что найти его через столько лет — дело почти невозможное. Три дня мучилась. Столько передумала за это время! И вот не выдержала, пришла к вам за помощью, советом. Поймите меня правильно. Я же мать…
Александр Михайлович внимательно слушал женщину, делал необходимые пометки. Сколько людей обращаются за помощью в Министерство внутренних дел БССР! Одни ищут родственников, другие — просто знакомых. Во всех таких случаях, как правило, присутствует конкретный человек. Известно, где и когда родился, где жил, работал до определенного времени. А здесь только фамилия и имя. Следы затерялись около сорока лет назад, и не известно, где и как искать. Была война. Она вон как перетасовала людские судьбы… Вывезли в Курган, поместили в детский дом. Только был ли там вместе со всеми Борис През? Мальчик мог погибнуть под бомбами в Минске или по дороге, умереть от болезней. А вдруг ему заменили фамилию или даже усыновили? Тогда вообще найти почти невозможно.
Невеселые мысли вихрились в голове. Деревянко очень хотелось помочь женщине в ее горе. Найти сына, которого забрала ненавистная война. Только как?
Он подошел к окну. Мартовское солнце пригревало все крепче. Вот и еще одна мирная весна пришла на землю. Станет ли она весной надежды для этой матери?
Посмотрев еще раз во двор, где резвились воробьи, Александр Михайлович вернулся к столу. Взял чистую папку, положил туда заявление. А внизу написал:
«Старший инспектор А. М. Деревянко».
Ниточка казалась очень слабой. Не оборвать бы ее с первых дней поиска.
Несколько дней потратил на то, чтобы найти хоть какие-нибудь следы здесь, в Минске. Дети были эвакуированы. Вот почти и все сведения. А что с ними потом стало? Где искать теперь Бориса Преза? Куда писать, к кому обращаться? Эти и многие другие вопросы волновали его.
Через три дня он встретил в коридоре товарища по службе Иванова. Поздоровались. Степан посмотрел на хмурое лицо Деревянко и спросил:
— Чего, хлопче, зажурился?
— Да вот дело одно сложное попалось. И с какой стороны к нему подступиться, сам не знаю.
— Рассказывай, — улыбнулся тот. — А вдруг вместе что-то путное придумаем.
Чем дальше рассказывал Деревянко, тем с большим интересом слушал его Иванов. Потом не выдержал, переспросил:
— Подожди, а как фамилия того мальчика?
— Борис През, — сказал Александр. — А что тебя вдруг заинтересовало?
— Понимаешь, совсем недавно мне пришлось заниматься одним делом. Правда, нужного человека мы тогда не нашли. Но удалось выйти на тех, кто непосредственно в июне сорок первого вывозил детей. Представь себе, что Петр Васильевич Дыло, который работал главным врачом яслей-изолятора, и его дочь Татьяна Петровна живут в Минске. Про них рассказывалось в республиканской газете. Обязательно ознакомься со статьей. А затем советую поговорить с ними. Вот только со здоровьем у доктора плоховато. Девятый десяток разменял человек. Дома у них есть список детей, которые были эвакуированы тогда, в сорок первом.
А. М. Деревянко
За такие сведения Деревянко чуть было не расцеловал друга. А вскоре он листал в библиотеке подшивки газет. И впрямь, в одном из августовских номеров была напечатана статья доцента Минского медицинского института П. Дылы «Это было в июне сорок первого». С первых же строк публикация взволновала его своей правдивостью, необычайностью событий, описанием картин войны. Потом были встречи с участниками этой героической эпопеи, воспоминания.
…Занималось июньское утро. Шел третий день войны. Петр Васильевич торопился на работу. Только что по радио сообщили, что над Минском появились вражеские самолеты. А в яслях — одни дети и дежурная медсестра. Что она сможет сделать, когда налетят фашистские стервятники?
— Я с тобою, папа, — решительно заявила шестнадцатилетняя дочь Таня.
— А ты куда? — спросил он у жены.
— В школу, — ответила Евгения Николаевна. — Со вчерашнего дня установлено круглосуточное дежурство.
— Хорошо, тогда до вечера, — сказал отец, направляясь к двери.
— Обождите немножко, — позвала Евгения Николаевна, — послушайте, что я вам скажу. Помню, как еще в гражданскую, уходя из дому, некоторые на всякий случай обменивались адресами знакомых. Все может случиться. Война есть война. А вдруг придется расстаться на многие дни или даже месяцы. Куда тогда писать? У меня есть несколько адресов в Минске и в Борисове. Запишите их.
— А у меня, кроме Минска, пожалуй, нигде нет знакомых, — сказал отец. — Разве что в Саратове. Там прошла моя юность.
— Тогда возьмите адрес моей подруги, — вмешалась в разговор Таня. — Помните, мы с ней учились до четвертого класса. Вы еще дружили с ее родителями. А потом, как они переехали в Горький, мы с ней переписывались. Вот и адрес.
— Что ты, доченька, — с сомнением сказала мать. — Надеемся, все эти адреса не понадобятся. Где Минск, а где Горький…
— И все же возьмите! — Таня почти силой положила им в карманы по бумажке с адресом.
Думали ли тогда родители, что дочь приняла единственно правильное решение. Как понадобился им вскоре тот адрес!..
Около одиннадцати утра первые бомбы посыпались на город. Вздыбилась земля, вспыхнули пожары.
Недалеко от двухэтажного здания яслей-изолятора был подвал. Только успели перенести туда детей, как вокруг загрохотало, задрожали бетонные стены — во дворе дома разорвалась огромная бомба.
Когда стало немного тише, вышли на улицу. Страшная картина открылась глазам. Здание полуразрушено, столетний тополь, что рос во дворе, рухнул, а рядом — огромная яма от бомбы. Черные столбы дыма поднимались вверх.
Что теперь будет с детьми? Куда спрятать их? Эти мысли не давали покоя главному врачу. Он попытался связаться с горздравотделом. Но телефон молчал. И здесь больше нельзя оставаться, и фашисты опять вот-вот могут налететь. Единственный выход — скорее вывезти детей за город. Только как? А тут еще прибежали нянечки с грудными детьми на руках. Их также не бросишь.
Петр Васильевич вышел на улицу. По ней изредка проносились грузовики. Остановил один. Однако шофер отказался помогать, ссылаясь на важное военное задание, то же самое повторилось во второй и третий разы. И тогда он решил действовать иначе.
— Вот что, женщины, — обратился Дыло к медперсоналу. — Пока я буду разговаривать с шофером, вы, не мешкая, сажайте детей в кузов. А там посмотрим.
Показался большой грузовик. Петр Васильевич, не обращая внимания на сигналы, бросился чуть ли не под самые колеса. Шофер вынужден был остановиться. Врач стал на подножку и начал что-то настойчиво объяснять водителю. Пока тот в который раз доказывал, что едет по важному поручению, женщины успели посадить в кузов половину детей. Увидев это, шофер махнул рукой: мол, что с вами сделаешь, садитесь все, только быстрее.
Минск горел. Зловещие тучи дыма застилали небо. Временами все это напоминало страшный сон. С одной лишь разницей, что сон этот не проходил.
Вот и Могилевское шоссе. Оно переполнено беженцами. Человеческая река разлилась на всю ширь проезжей части, и конца не видно.
За Тростенцом шофер хотел было остановить машину. Петр Васильевич уговорил его ехать до ближайшего населенного пункта. Не высаживать же детей прямо в поле. Наконец показалась деревня. Она вся забита беженцами.
Около школы шофер остановил машину.
— Все! — решительно заявил он. — Или будете разгружаться, или я вынужден снова вас отвезти назад в город. И без того сколько времени потрачено. А меня же ждут. Сами знаете, если в срок не выполню приказ, начальство по головке не погладит.
Собрались жители деревни. Помогли разместить детей в одной из классных комнат. Кто соломы принес, кто одежду, хлеба, молока. Кое-как накормили детей, уложили спать.
Тревожная, страшная ночь. На западе багровое зарево растекалось по горизонту. Где-то там осталась мать. Что с ней? Таня еле сдерживала слезы, ворочалась с боку на бок. Шелестела солома, стонали, вскрикивали дети. И только под самое утро она забылась в коротком тревожном сне.
Не спал и Петр Васильевич, перебирая в памяти разные варианты. И все более убеждался в том, что в городе оставаться было нельзя. Хорошо, что удалось вывезти детей. Иначе погибли бы. Но надолго ли это затишье? Вражеские самолеты и сюда залетают. Сам видел, как их летчики расстреливали из пулеметов мирных людей. Значит, выход один: везти детей дальше. Но на чем? Волновала его судьба жены. Может, уже и в живых нет?
Вставало утро нового дня. Петр Васильевич начал искать транспорт. Зашел к председателю местного колхоза. Тот только руками развел. Машин нет, одни лошади остались. Потом вспомнил, что вчера вечером в деревне объявился какой-то шофер. Будто бы по дороге у его разбомбило машину, а сам он чудом остался в живых.
Нашли шофера. Это был Михаил Денисович Марченко. Договорились вместе искать машину.
Уже хорошо припекало. Вновь по дороге на Смолевичи потянулись беженцы.
Возле колодца Дыло обратил внимание на женщину, сидевшую на лавочке. Что-то очень знакомое было в этой склоненной фигуре.
Подошел ближе. Окликнул. Женщина вздрогнула. Подняла голову. Всю жизнь потом Петр Васильевич будет вспоминать этот миг. Еще несколько минут назад ему казалось, что надолго, а может быть и навсегда, судьба разлучила его с женой. И вот снова свела их вместе.
Это был, наверное, первый за последние дни светлый луч. Вспыхнул, осветил помрачневшие от горя и беды души. Каким-то чудом Евгения Николаевна выбралась из пылающего города. Перед тем побывала возле яслей. Груды кирпича, плач и стоны людей. Сказали, что все там, под руинами… И пошла куда глаза глядят. Почему свернула на эту дорогу? Как остановилась в этой деревне? Счастливая случайность. Евгения Николаевна пошла потом в школу помогать женщинам, а Петр Васильевич направился искать машину. Нашли старый грузовичок. В обычных условиях на нем со двора не рискнули бы выехать, а тут предстояла дальняя дорога… Но что делать?
Пока шофер осматривал мотор, кое-что подправлял, Петр Васильевич взял ведро и пошел за бензином. Возможно, военные выручат. Увидел — командир на перекрестке. Объяснил ему, что к чему. Тот остановил машину и приказал налить ведро бензина.
Уже и солнце склонилось. Только под вечер выехали из деревни. Медленно, километр за километром, они продвигались вперед. Часов в одиннадцать добрались до Смолевичей — первого райцентра по дороге из Минска. Остановились возле больницы. Медперсонал высыпал на улицу. Осмотрели детей. Те хоть и устали, но ничего, держались.
Ждать здесь или двигаться дальше? Старый грузовичок окончательно сдал. Что ни делал с ним водитель, мотор так и не завелся. Снова выручили военные. Дали почти новую машину. Но с поломанным кузовом.
Почти всю ночь провозились, пока заменили кузов. Теперь — гора с плеч. На такой машине можно ехать. Запаслись бензином, продуктами, и снова в путь-дорогу.
Показался Борисов. Он также горел. А за городом творилось что-то совсем невероятное. Над дорогой носились фашистские самолеты. Низко-низко пролетали над землей, поливая из пулеметов. Что стало с детьми! Их крики, казалось, заглушали рев самолетов. Шофер гнал и гнал машину дальше от этого страшного места, ближе к лесу.
Небольшой лесок. Здесь намного тише. Пулеметные очереди, леденящий душу вой самолетов, разрывы бомб и снарядов — все это осталось позади. Еще не верилось, что живыми вырвались из такого пекла.
На небольшой полянке женщины на траве развернули покрывала, одеяльца, разложили нехитрую снедь. Те, что постарше, уселись вокруг и начали есть. Труднее было с самыми маленькими. Хорошо, что местные жители дали на дорогу бидончик молока. Вскипятили его на костре. И вот голодной ребятне раздают бутылочки с молоком. От этого почмокивания как-то покойно и тепло стало на сердце у Петра Васильевича.
Многое увидел и передумал Дыло за эти дни. Он врач, и его место в военном госпитале. Вместе с тем, до слез обидно, что давняя, еще со времен гражданской войны, рана навсегда закрыла ему дорогу в армию. Инвалид… Но ничего. Эти десятки спасенных детей, а он их спасет, даже если потребуется отдать жизнь, — тоже вклад в победу, в то светлое будущее, во имя которого тысячи советских воинов истекают кровью в смертельной схватке с врагом.
Днем двигаться опасно. Фашистские самолеты бьют по скоплениям людей. Лучше ехать вечером и ночью. Впереди шоссе, никуда сворачивать не надо.
Когда солнце спряталось за зубчатые вершины деревьев — снова в дорогу. И опять замелькали по пути леса, деревни, поселки и города.
27 июня прибыли в Ярцево. Машину окружили жители. Несли все, что было. Дети за дорогу очень ослабли. Особенно плохо чувствовали себя грудные. Начались кровавые поносы.
— Подержите моего мальца, — решительно сказала одна из женщин, отдавая своего ребенка кому-то на руки. Затем взяла чужого и поднесла к груди. Малыш зачмокал взахлеб. За ней молча взяли на руки малышей и другие кормящие матери. Сжалось сердце врача. «Спасибо вам, дорогие», — шептал он. А слезы застилали глаза. Для грудных ребят материнское молоко было тем самым эликсиром, без которого вряд ли бы выжили они.
В Вязьме водитель сказал:
— Все, Петр Васильевич, дальше не могу. Я военнообязанный. Мои друзья на фронте. Сегодня же иду в военкомат.
Пришлось идти к начальнику вокзала. С трудом, но все же им выделили целый вагон, правда, товарный. И все-таки крыша над головой. Прицепили к эшелону. Обещали, что часа через три отправят.
В Пензе на вокзале Петр Васильевич снова пошел к начальству. Пока оформлял документы, поезд ушел. Побежал к дежурному по вокзалу. Там ему объяснили, что эшелон идет в Куйбышев. Пока добрался туда — ни поезда, ни вагона. С ним даже разговаривать не хотели: война. Потом кто-то сообщил, что эшелон расформировали, а вагон прицепили к другому. Ищи теперь ветра в поле…
Поехал в Саратов, устроился на работу. Только здесь вспомнил про горьковский адрес, что дала ему дочь. Не откладывая, написал туда письмо. Начал ждать. А вдруг…
Вагон с беженцами тем временем катил и катил по рельсам все дальше на восток. Их прицепляли то к одному эшелону, то к другому. Уже теряли счет дням.
Приехали в Курган. Там малышей сдали в детский дом. Туда же устроились на работу те, кто сопровождал ребят.
Только для Евгении Николаевны с дочерью приключения на этом не закончились. Их паспорта остались у Петра Васильевича. Словом, оказались они без средств на существование, без крыши над головой. Хорошо еще, что в городском отделе народного образования ей как бывшей учительнице выдали небольшой аванс. Но вскоре и от него остались гроши. Купив на последние деньги тарелку супа, они с ужасом думали о том, что ожидает их завтра. И какое счастье! В этот же день почтальон принес телеграмму из Горького. Подружка сообщала, что отыскался отец.
Через столько долгих, мучительных дней семья снова собралась вместе. Радости не было конца. А потом — будни напряженного военного лихолетья.
Наконец в сентябре 1944 года семья Дыло вернулась в Минск. Петру Васильевичу предлагали работу, обещали квартиру, но его неудержимо тянуло домой. К тому же было еще одно дело, которое необходимо довести до конца. При возможности нужно помочь родителям отыскать детей.
В руинах лежал родной город. И первое, что сделал Дыло, это вывесил объявление в городском отделе здравоохранения и по городу:
«Дорогие родители! Ваши дети, которые в начале войны находились на излечении в яслях-изоляторе № 43, что расположен по улице Ямной, были спасены от огня и фашистских бомб. 24 июня 1941 года они были вывезены из Минска, перевезены на автомашине в Вязьму, а потом поездом доставлены в Курган и помещены в детские учреждения. Родители могут их отыскать по адресу…»
Внизу объявления были перечислены фамилии всех вывезенных детей. Одиннадцатым в этом списке был Борис През. Как жаль, что мать своевременно не увидела ни этих объявлений, ни списка детей. Она была уверена, что сын погиб. И поэтому больше не искала. А многим людям те объявления помогли в поисках детей.
Что и говорить, газетная публикация, рассказы непосредственных участников этих событий взволновали Деревянко. Нужно было обязательно помочь матери найти сына. И он начал действовать.
Буквально через несколько дней Александр Михайлович подготовил письмо на имя заместителя начальника Управления по поискам исполкома Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР Р. Л. Кузнецовой.
«По просьбе гражданки Цымбай М. И., 1912 года рождения, проживающей в городе Минске, мы разыскиваем сына Преза (Преса) Бориса Антоновича, 1938 года рождения, который находился перед войной на излечении в яслях-изоляторе № 43 по улице Ямной города Минска. Согласно опубликованным в августе 1964 года материалам бывшего врача яслей-изолятора П. В. Дыло, Борис През был вывезен в Курган и помещен в один из детских домов. Просим проверить и сообщить, какие у вас есть сведения по этому делу».
Почему он прежде всего решил обратиться за помощью в исполком Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца СССР? Просто уже давно установились тесные контакты с этим учреждением. Они обмениваются необходимой информацией, сведениями о поисках людей. Может, и теперь у них там есть данные по яслям-изолятору или же детскому дому в Кургане, где воспитывались малолетние беженцы. Может быть, кто-либо из родителей еще раньше обращался туда за помощью? А двойное написание фамилии сделал специально: знал, что при переписи детей звонкое «з» могли заменить на глухое «с». И, как потом выяснилось, поступил правильно.
Примерно такого содержания письмо подготовил он и на имя начальника паспортного отдела УВД Курганского облисполкома. В частности, просил сообщить, в какие детские дома были определены эвакуированные дети, и среди них През (Прес) Борис.
Теперь оставалось ждать. В апреле пришло первое сообщение из Кургана. Однако не такое, которое хотелось бы получить. В коротенькой, всего в несколько машинописных строк записке сообщалось следующее:
«Нужный Вам През (Прес) Борис Антонович, 1938 года рождения, по бюро прописки не значится».
И небольшая приписка внизу:
«В архиве сектора учета детских домов облоно През (Прес) Б. А. с 1941 по 1945 годы по Курганской области не значится».
А вскоре примерно такого же содержания ответ пришел из Москвы.
Что это, конец надеждам? Немало довелось ему получать таких вот лаконичных сообщений: «Адресат не значится». А может, это только начало? Отсутствует в одном месте, значит, надо искать в другом. Сколько раз, казалось, в совсем безнадежных ситуациях вспыхивал огонек надежды. Возможно, и здесь не все еще потеряно. Надо ждать ответы на другие письма. А потом вновь писать и вновь ждать.
Деревянко прочел письмо, посмотрел на обратный адрес, на штемпель. Возможно, ошибка какая приключилась, могли и просмотреть курганские товарищи нужную фамилию. Словом, время подтвердит, что к чему. Такая уж у них служба. А вдруг тот Борис живет в соседней Челябинской области? Пошли письма в Челябинск, Пермь и другие города Приуралья. И повторное — в Курган, на этот раз в адрес горотдела здравоохранения:
«Просим проверить по журналу учета детей за 1942—1944 годы и сообщить нам, в какой детский дом был переведен През (Прес) Борис?»
Наконец пришло обнадеживающее письмо:
«Сообщаем, что по данным архива Курганского облоно значится Прес Борис Михайлович, 9 мая 1939 года рождения, который находился в Долговском детском доме Долматовского района. 25 апреля 1951 года направлен на учебу в ремесленное училище № 23 г. Чебаркуль Челябинской области».
Откуда мог знать Деревянко, что не одна только милиция разыскивает Бориса Преза и других ребят из детского дома! Этим делом заинтересовался журналист областной газеты «Советское Зауралье» М. Забегай. Пока сотрудники паспортного отдела Министерства внутренних дел БССР переписывались со своими курганскими коллегами, в областной газете в июле был помещен очерк Забегая «Дети войны», в котором рассказывалось о том, как были эвакуированы из Минска воспитанники яслей, с какой сердечной теплотой встретили их жители Кургана.
Этот рассказ журналиста взволновал многих. В поиск Бориса Преза включались все новые люди. Надо было перебрать десятки архивов, пересмотреть тысячи документов. Про все это Александр Михайлович узнал значительно позднее. А тогда он просто по-человечески обрадовался оперативности, с которой откликнулись на просьбу в далеком Кургане.
Двойное чувство испытывал Деревянко. Обнадеживало то, что в конце концов нашел след. Пошли ответы на запросы. Значит, можно докопаться до истины. Вот уже получено конкретное подтверждение тому, что юные минчане, и среди них Борис Прес, воспитывались в детском доме. Смущало то, что заменена не только фамилия (вместо През — Прес), но и отчество: разыскивается Антонович, а здесь Михайлович. Есть расхождение и в годах рождения: тот — 1938 года, а этот — 1939 года.
Словом, ответ из Кургана добавил новые загадки. Но какие сведения могли быть записаны со слов ребенка? И что конкретного мог сказать трехлетний малыш, который столько изведал? Хорошо, что имя и фамилию запомнил.
Не откладывая, Александр Михайлович пишет в отдел внутренних дел Чебаркульского горисполкома, просит сообщить, как и куда поехал после учебы учащийся Борис Прес. И снова потекли дни, недели ожидания.
Через месяц на столе Деревянко лежал ответ из Чебаркуля, в котором сообщалось о том, что Б. М. Прес в 1956 году окончил училище и направлен слесарем 4-го разряда на одно из предприятий Челябинска.
Снова Челябинск. Написал в паспортный отдел управления внутренних дел. И когда казалось, что поиск вот-вот закончится, ответ из Челябинска еще больше запутал дело. Сообщалось, что Б. Прес действительно работал на заводе. Но в 1958 году был призван в ряды Советской Армии, где служил до 1961 года. В настоящее время ни в городе, ни в области он не проживает.
Попробовал было обратиться за помощью в военкомат, откуда Борис призывался на службу. Но — увы! И оттуда ответ был почти таким же.
Прошло несколько месяцев.
— Что конкретно думаешь делать дальше? — спросил начальник, передавая папку с документами Деревянко.
— Необходимо обратиться за помощью в Центральный архив Министерства обороны. Там должны храниться данные, куда он уехал после увольнения в запас.
В ноябре на имя начальника Центрального архива Министерства обороны СССР ушло письмо. А через несколько недель был получен ответ, что Б. М. Прес в декабре 1961 года был уволен в запас и отбыл в Ленинский райвоенкомат города Челябинска. Написали в райвоенкомат, но и этот ответ не внес ясности. Сообщалось, что после службы Борис Прес вернулся в Челябинск, но ненадолго. Он вскоре куда-то уехал. Будто бы на Дальний Восток.
И снова письма, как стая птиц, понеслись в разные стороны. Снова недели и месяцы ожиданий. И только в марте следующего года из Управления внутренних дел Хабаровска пришел долгожданный ответ:
«Борис Михайлович Прес, 1939 года рождения, с 16.10.1978 года проживает в Хабаровском крае, поселок Ванина».
Наконец-то долгожданное письмо! В нем пояснительная записка от самого Бориса Михайловича Преса, 1939 года рождения, село Новая Южновка, Мостовского района, Курганской области, русского.
Еще и еще раз Александр Михайлович перечитывал письмо. Сомнений нет. Отыскался, наконец, тот самый Борис През. Его из самого пекла войны выхватили в июне 1941 года, а потом везли чуть ли не через всю страну в далекий Курган, где незнакомые люди по-отечески встретили и отогрели опаленные ужасом войны юные души. Подтвердились и предположения насчет возможной ошибки в фамилии. Что касается других неясностей, то все пояснил сам Борис: и насчет места, дня и года рождения, и насчет отчества. К тому же очень ценная приписка, что он в детстве болел трахомой. Слишком много совпадений, чтобы считать все это просто случайностью. Нет, ошибки быть не может.
А как же теперь с матерью? К тому времени она успела переехать к дочери в Ригу. И Александр Михайлович Деревянко садится за письма: матери — в Ригу, а сыну — в Хабаровский край. Последние письма перед тем, как завершить дело о поиске.