35. Печаль целого поколения
35. Печаль целого поколения
Со склона Масличной горы майор Абдалла Таль смотрел на окутанный вечерними сумерками город. Время от времени взрыв гранаты высвечивал очертания домов. "Нет города в мире важнее, чем Иерусалим", — думал Таль, на которого была возложена задача спасти этот город для арабов. Таль знал, что именно здесь, на вершине этой горы, халиф Омар, сын раба-негра, стал преемником Магомета, принял капитуляцию Иерусалима и впервые поставил его под власть ислама.
"Сколько крови впитала за минувшие столетия иерусалимская земля", — думал Таль, понимая, что вскоре и ему предстоит проливать здесь чью-то кровь.
С заходом солнца одна из пехотных рот майора Таля подошла к Масличной горе. С ее вершины бойцы могли наблюдать за кипевшей внизу битвой у Яффских ворот. Таль сперва не собирался распылять свои силы, бросая батальон по частям в иерусалимское сражение, но, подчиняясь настоятельным требованиям короля Абдаллы и вняв мольбам арабских ополченцев, посылавших к нему из Иерусалима на Масличную гору одного гонца за другим, он приказал капитану Махмуду Муссе отправить в Иерусалим подкрепление из пятидесяти солдат. Таль полагал, что их присутствие поддержит слабеющий боевой дух защитников города до тех пор, пока не прибудут остальные части.
Таль и Мусса следили за тем, как смутно различимые фигуры солдат медленно продвигаются вниз к Гефсиманскому саду и к воротам святого Стефана. Через сорок минут, в 3 часа 40 минут утра, во вторник 18 мая в черное небо Иерусалима взвилась зеленая ракета. Хотя Джон Глабб все еще не знал об этом, солдаты его армии, которых он так старался удержать от похода на Иерусалим, уже были под стенами Старого города.
Примерно в это же самое время в штаб Давида Шалтиэля поступило лаконичное донесение всего из четырех слов: "Мы взяли гору Сион". Если атака на Яффские ворота провалилась, то, по крайней мере, маневр Узи Наркиса увенчался успехом.
Теперь в руках евреев был идеальный трамплин для вторжения в Старый город, от которого пальмаховцев Наркиса отделяло каких-нибудь пятнадцать метров. Слыша отчаянные призывы своих товарищей, находившихся всего в нескольких метрах от него, Наркис решил как можно скорее прорваться в Еврейский квартал. Усталость бойцов и арабский снаряд, попавший в грузовик с его "Давидкой", вынудили Наркиса отказаться от плана дневной атаки. Однако он был уверен, что проведет наступление под покровом темноты. Он обещал Шалтиэлю, что пробьется через Сионские ворота и обеспечит доступ к Еврейской улице вдоль задней части Армянского квартала.
После этого командующему еврейскими войсками в Иерусалиме осталось бы только прислать Наркису подкрепление, чтобы удерживать ворота и освобожденные улицы Старого города.
Наркис объявил своим бойцам, что все в порядке: Шалтиэль пришлет помощь, чтобы закрепить успех. На этот раз сомнений не было. Этой ночью они прорвут блокаду Еврейского квартала.
Примерно в то же время по другую сторону стен Старого города капитан Мусса сделал удивительное открытие. По форме напоминавшие башню Сионские ворота, через которые бойцы Узи Наркиса собирались ворваться в Старый город, никем не охранялись. Их защитники-ополченцы бежали после того, как евреи захватили гору Сион. Мусса поспешил снова занять позиции у ворот и в зданиях, примыкавших к ним.
Иосеф Атийе как раз собирался отправиться домой обедать, когда его вызвали во двор школы Шнеллера. Пройдет почти год, прежде чем Иосефу Атийе удастся добраться до дома.
Один из офицеров Шалтиэля заявил, что Иосефу вместе с группой едва обученных людей предстоит "спасти Старый город". Некоторые из собравшихся во дворе школы даже не умели обращаться с винтовкой, но это был единственный отряд, который Шалтиэль мог изыскать, чтобы развить успех атаки Узи Наркиса у Сионских ворот.
Мордехай Газит, офицер, которому Шалтиэль поручил командовать этим отрядом, ужаснулся при виде кучки людей в штатском, не имеющих никакого представления о военных действиях. Газит выбрал из них того, кто показался ему наиболее молодцеватым, и назначил его старшиной. Выбор оказался неудачным: через несколько часов этот человек дезертировал.
Шалтиэль выдал каждому новую чешскую винтовку, восемьдесят патронов и четыре ручных гранаты. Атийе заметил, что некоторые из его товарищей впервые в жизни держат в руках оружие. Они получили также мундиры, захваченные в Бевинграде после ухода англичан, и шлемы американских моряков. Эти шлемы полагалось надевать на специальные наушники, и сейчас они болтались на головах бойцов, как суповые миски.
С самого начала возникла путаница относительно поставленной перед отрядом задачи. Газит полагал, что им надлежит закрепиться на горе Сион. Узи Наркис ожидал, что они займут позиции у Сионских ворот и двинутся к Армянскому кварталу.
Большинство бойцов думало, что их задача состоит лишь в том, чтобы доставить боеприпасы к Старому городу. К вечеру они собирались вернуться домой.
Было время, когда роскошные рестораны-сады "Гранд-отеля" в Рамалле манили иерусалимских гурманов. Однако во вторник 18 мая не марокканский кус-кус и не цыплята по-мусагански привлекли на террасу отеля группу людей в военных мундирах.
В красных флигелях "Гранд-отеля" помещался штаб первого заместителя генерала Глабба — бригадного генерала Нормана Лэша.
Получив приказ короля Абдаллы двинуть войска на Иерусалим, Глабб весь день обдумывал стоявшую перед ним дилемму.
Разумеется, он не мог пренебречь приказом короля и отозвать Таля из Иерусалима. Следовательно, чтобы исключить возможность поражения, нужно было бросить в бой достаточное количество войск. "Я решил ввести войска в Иерусалим", — телеграфировал он Лэшу. Позднее он написал по этому поводу:
"Жребий был брошен".
Решено было послать в Иерусалим тысячу с лишним солдат Арабского легиона, бронетанковые части и артиллерию, Атака, которую горстка измученных пальмаховцев готовилась предпринять у Сионских ворот, была последним шансом Давида Шалтиэля захватить Иерусалим. На исходе следующего дня надежда Хаганы завладеть древними стенами Старого города рухнула. На сей раз не у арабов, а у Шалтиэля катастрофически таяли боеприпасы; а за спиной у него был голодный город. Шалтиэль отчаянно цеплялся за иерусалимские камни, дожидаясь подмоги.
Держа под мышкой, как стэк, туго скрученную карту Палестины, генерал Глабб с мрачным видом вошел в резиденцию сэра Алека Керкбрайда, британского посланника в Аммане. Керкбрайд и Глабб были старыми друзьями. Не обращая внимания на ядовитые намеки злопыхателей, убежденных, что он приходит сюда получать приказы от правительства Его Величества, Глабб продолжал навещать дипломата, ум и опыт которого он высоко ценил.
В этот день Глабб, как никогда, нуждался в утешении. Его надежды избежать серьезных столкновений с противником рушились.
Глабб аккуратно разложил тщательно вычерченную английскую армейскую карту на столе в гостиной Керкбрайда. На карте была нанесена линия, соединявшая Вифлеем, Рамаллу и Наблус.
Эта линия проходила в достаточном удалении от Иерусалима.
Вводя свои войска в Палестину, Глабб поставки перед ними весьма ограниченные задачи — он не собирался выступать за пределы территории, предназначенной для арабского государства планом ООН. Двумя неделями ранее Глабб тайно сообщил командованию Хаганы, что он надеется остановиться на этих позициях и выждать до тех пор, пока дипломатам не удастся заключить соглашение между воюющими сторонами. Но кризис, возникший в Иерусалиме, создал совершенно новую ситуацию. Глаббу пришлось послать в Иерусалим своих людей, и теперь Арабскому легиону предстояло бороться за Святой город.
Как показала партизанская война, которую ранее вел Абдул Кадер, ключ к Иерусалиму находился в ущелье Баб-эль-Вад.
Глабб угрюмо спросил Керкбрайда, что тот думает о сложившемся положении.
Керкбрайд склонился над картой.
— Ну что ж, — сказал он после недолгого размышления, — вам приказано идти на Иерусалим. Но судьба Иерусалима решится в Латруне. По-видимому, вам придется двинуться туда.
Какое-то мгновение Глабб колебался. Если его Легион займет позиции на этих исторических холмах, евреи вынуждены будут реагировать. Им придется выбирать — либо выбить легионеров с этих высот, либо уступить Иерусалим.
— Вы правы, — спокойно произнес Глабб. Но если я займу Латрун, это будет означать, что мы вступаем в настоящую войну.
Согнувшись под грузом амуниции, Иосеф Атийе взбирался в темноте на гору Сион. Тяжело дыша от непривычной физической нагрузки, восемьдесят пожилых людей и юношей-новобранцев, призванных спасти Старый город, с трудом тащились вслед за ним. Увидев это воинство, Узи Наркис пришел в ярость.
— И это тот самый боевой отряд, который обещал мне Шалтиэль?
— спросил он Газита.
Вне себя от гнева, Наркис связался с Шалтиэлем. Командующий иерусалимским гарнизоном ответил, что у него у самого не хватает солдат.
— Не взваливай на меня свои проклятые заботы, у меня их и без того хватает! — заорал Наркис. — Себя ты никогда не обидишь!
— К черту! — сказал он Газиту. — Ладно, бери своих людей, и пусть они закрепляются на внутренних позициях.
Газит запротестовал, уверяя, что его люди совершенно не готовы к бою, что их обещали отпустить домой не позднее чем через сутки. Наркис пожал плечами. Теперь было поздно что-либо обсуждать. Он приказал Газиту закрепляться на горе Сион с тем, чтобы он, Наркис, мог собрать своих усталых пальмаховцев для атаки.
От четырехсот бойцов, шесть недель назад посланных в Иерусалим для проведения операции "Нахшон", осталось сорок человек. Впервые Давиду Элазару, молодому офицеру, руководившему атакой на монастырь в Катамоне, пришлось вызывать добровольцев. Он выбрал двадцать два человека — двадцать мужчин и двух девушек. Как все пальмаховцы, они уже мною дней держались исключительно на таблетках новадрина и дошли до такой степени изнеможения, что теперь эти таблетки действовали на них не сильнее, чем аспирин.
В двадцать минут третьего "Давидка" и три двухдюймовых орудия открыли огонь по Сионским воротам. Один из снарядов разорвался слишком близко, и атакующие лишились еще двух товарищей. Когда заградительный огонь поднялся выше, двое саперов ринулись вперед и заложили под основание ворот шестьдесят пять килограммов динамита. Раздался взрыв, и кирпичная кладка с грохотом взлетела на воздух.
— За мной! — крикнул Элазар своим пальмаховцам, укрывшимся у ограды Армянского кладбища.
Но когда Элазар бросился вперед, он с отчаянием обнаружил, что за ним никто не последовал. Оглянувшись, он увидел, что ею люди по-прежнему жмутся к ограде. Элазар подбежал к одному из них и услышал странный звук. Это был храп. Все бойцы спали. Элазар добежал вдоль цепочки, расталкивая людей пинками. Затем он повел двадцать засыпающих на ходу бойцов в новую атаку.
Из окна Армянского монастыря лейтенант Наваф Джабер эль Хамуд увидел, как его люди покидают башню Сионских ворот. — Назад! Назад! — закричал он. — Не оставлять башню!
Но было поздно. Башню уже захватили бойцы Элазара. Двадцать измотанных мужчин и две женщины сделали то, что не удавалось ни одному еврейскому воину со времен Иехуды Маккавея, они прорвались через стены Старого города.
Лейтенант эль Хамуд колебался, начинать ему контратаку или нет. Незадолго до того капитан Мусса, получив три легких ранения, эвакуировался на Масличную гору, оставив командование на лейтенанта. Эль Хамуд решил ждать возвращения Муссы.
Бойцы Элазара расчистили проход в Еврейский квартал. Тем временем Газит повел своих людей с горы Сион к Сионским воротам. Появление освободителей вызвало в Еврейском квартале взрыв восторга, все высыпали на улицу. Когда Мордехай Газит — теперь старший по званию офицер в Старом городе — появился в штабе, Моше Руснак заявил ему:
— Я ложусь спать. Я не спал пять дней.
Его заместитель Мордехай Пинкус немедленно последовал примеру своего начальника. Газит пытался их растолкать, но безуспешно. И тут он услышал худшую весть этого дня: по приказу Наркиса пальмаховцы Элазара отходили назад на гору Сион.
Это решение Наркис принял с болью в сердце, но измученные бойцы Элазара валились с ног. Наркис боялся, что если сейчас оставить их у Сионских ворот, это приведет лишь к бессмысленным жертвам. Шалтиэль не прислал ему на подмогу боеспособного отряда, который мог бы удерживать ворота, и Наркис считал, что вынужден оставить позиции.
Иерусалиму пришлось дорого заплатить за соперничество и отсутствие координации действий между Пальмахом и Хаганой.
Шатаясь от усталости, пальмаховцы на заре ушли от Сионских ворот. Еврейский квартал снова оказался в осаде. Только через два десятилетия еврейский солдат снова оказался в Старом городе. Как выразился Давид Элазар — первый человек, ворвавшийся туда, — это была "печаль целого поколения".