Реабилитация

Реабилитация

— Сведений о месте захоронения нет, — сказали мне на Лубянке, когда я знакомился с делом Бабеля.

Захоронения своих жертв сталинские палачи тщательно скрывали. Прошли десятки лет, места массовых расстрелов, братские могилы заросли деревьями, были застроены домами и фабриками, залиты асфальтом и бетоном. Но и эта тайна стала со временем приоткрываться…

Начало 1940 года, когда погиб Бабель, было урожайным по части расстрелов. 27 января убит Бабель, 2 февраля — Мейерхольд и Кольцов, 6 февраля — Ежов. И как выяснилось все же, тела расстрелянных увозили по ночам из тюрем в крематорий, расположенный на территории бывшего Донского монастыря, в центре Москвы. Есть свидетельства, что прах сваливали в общую яму, там же, рядом с крематорием, на кладбище. В этой братской могиле перемешались останки и жертв, и палачей, там, судя по всему, упокоился прах и Бабеля, и Ежова. Когда могила заполнилась, ее сровняли с землей. И много лет сверху стояла плита:

ОБЩАЯ МОГИЛА № 1

ЗАХОРОНЕНИЕ НЕВОСТРЕБОВАННЫХ ПРАХОВ

с 1930 г. — 1942 г. включ.

Стоит она и до сих пор, хотя на оборотной стороне появилась еще одна надпись: «Здесь захоронены останки невинно замученных, расстрелянных жертв политических репрессий. Вечная им память!»

Была осень, когда я пришел на это место, с деревьев сыпались листья. Несколько старушек стояли у плиты, говорили вполголоса.

Отойдя шагов двадцать в сторону от могилы, я вздрогнул: на одной из плит мелькнула надпись — «Хаютина Евгения Соломоновна. 1904–1938». Это была ее могила! И после смерти они все трое — Бабель, Ежов и эта женщина — оказались рядом.

Кабинет арестованного Бабеля в московской квартире, где жила его семья, стоял опечатанным. Через два года после ареста в него въехал новый хозяин — туда подселили следователя НКВД с женой. А оказавшаяся в таком соседстве вдова писателя все еще ждала, надеялась, посылала запросы. Ей отвечали: «Жив, здоров, содержится в лагерях». Так было в 1944-м, 45-м, 46-м. В 47-м — радостная весть, официально сообщили: «Будет освобожден в 1948 году…» Антонина Николаевна воспряла духом, даже отремонтировала квартиру к возвращению мужа. В 48-м он не пришел, но оставалась надежда: «Жив, здоров, содержится в лагерях». Передавали слухи, рассказывали, что кто-то видел Бабеля на Колыме, в Красноярском крае… И она ждала.

Прошло четырнадцать лет после убиения Бабеля. Умер Сталин. Наступила «оттепель», или, как шутили острословы, «Ранний Реабилитанс». Родственники репрессированных начали разыскивать своих пропавших близких. Подала заявление и Антонина Николаевна Пирожкова.

Прокурор, которому было поручено это дело, спросил ее о судьбе книг, написанных Бабелем.

— После ареста его книги не издавались, а то, что было в библиотеках, — изъято…

Чтобы реабилитировать невиновного, понадобилось подшить к делу отзывы трех человек — Екатерины Павловны Пешковой, Ильи Эренбурга и Валентина Катаева. «В „Конармии“ Бабель все-таки не поднял подвиг русского народа на ту высоту, которой он достоин…» — добавил ложку дегтя Катаев.

18 декабря 1954 года Военная коллегия Верховного Суда вынесла определение:

…Бабель в суде виновным себя не признал и заявил, что на предварительном следствии он себя и других лиц оговорил по принуждению… Фигурирующий в показаниях Бабеля ряд лиц, якобы причастных к его преступной деятельности, в том числе Эренбург, Катаев, Леонов, Иванов, Сейфуллина и другие, не арестовывались и вообще не привлекались к ответственности, а дело в отношении секретаря ЦК ВЛКСМ Косарева прекращено за отсутствием состава преступления… Просмотром архивно-следственных дел Урицкого и Гладуна, показания которых были приобщены к делу Бабеля в качестве документальной вины Бабеля, установлено, что они впоследствии от своих показаний отказались как от вымышленных (Гладун заявил на суде: «Показания даны при физическом принуждении со стороны следователя». — В.Ш.).

Прокуратура также установила, что принимавшие участие в расследовании дела Бабеля бывшие работники НКВД Родос и Шварцман арестованы как фальсификаторы следственных дел.

Военная коллегия Верхсуда СССР, проверив материалы дела и согласившись с заключением прокурора, определила: «приговор в отношении Бабеля И. Э. отменить по вновь открывшимся обстоятельствам и дело о нем прекратить».

Но и теперь еще за делом Бабеля тянется ложь. На обороте последнего листа заключения прокурора о реабилитации дана недвусмысленная справка: «Приговор в отношении Бабеля приведен в исполнение 27 января 1940 г.»

А полтора месяца спустя после заключения прокурора Военная коллегия сообщает в Главную военную прокуратуру, КГБ и МВД:

«Пирожковой объявить о реабилитации Бабеля и о том, что он, отбывая наказание в местах заключения, умер…» — и дальше в пустое закавыченное пространство чья-то недрогнувшая рука вписывает чернилами: «17 марта 1941 года».

Через месяц опять: «Сообщаем, что Бабель, отбывая наказание, умер 17 марта 1941 г.», — дата уже напечатана на машинке.

И так идет во все энциклопедии и справочники, до сегодняшнего дня протянулось это уже бессмысленное вранье!

Так что же стало с теми рукописями — двадцатью четырьмя папками — на несколько томов? В день ареста они были упакованы в семь свертков, опечатаны сургучной печатью, и некий Кутырев, младший лейтенант 5-го отделения 2-го отдела ГУГБ НКВД, по чьей-то команде изъял их из материалов дела. С этого момента след их теряется.

Поиски предпринимались не раз. Безуспешно. И сейчас в архиве ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ была проведена тщательная проверка с целью обнаружить если не сами рукописи, то хотя бы какие-нибудь сведения о них. Ведь, как известно, и отрицательный результат — результат.

Установлено: в хранилищах архива рукописей Бабеля нет. Каких-либо сведений о пересылке их в другие инстанции в материалах переписки НКВД с партийными и другими организациями тоже не найдено. Попытались мы разыскать Кутырева, который мог пролить свет на судьбу рукописей. Умер…

Но нет и документов об уничтожении рукописей! Остается только гадать.

Надежды, что рукописи уцелели, почти не осталось. Почти… потому что мы и сегодня не можем сказать, что секретные архивы Лубянки до конца обследованы, открыты. Потому что есть еще громадные Партийный и Президентский архивы со своими тайниками.

Приходится надеяться разве что на чудо. И если его не произойдет, нам останется только горестно знать, чего мы лишились, что писатель Бабель во всей его творческой мощи нам неизвестен, что он у нас украден.

Клочок неба над Лубянкой проткнула закопченная труба, столб дыма, десятилетиями посыпавший Москву пеплом сожженных рукописей. Сколько улетело в эту трубу книг, которых уже никто никогда не прочтет!