С. Т. АКСАКОВУ Неаполь. 1847. Генвар<я> 20 нов<ого> стиля
С. Т. АКСАКОВУ
Неаполь. 1847. Генвар<я> 20 нов<ого> стиля
Я получил ваше письмо, добрый друг мой Сергей Тимофеевич. Благодарю вас за него. Всё, что нужно взять из него к соображению, взято. Сим бы следовало и ограничиться, но, так как в письме вашем заметно большое беспокойство обо мне, то я считаю нужным сказать вам несколько слов. Вновь повторяю вам еще раз, что вы в заблуждении, подозревая во мне какое-то новое направление. От ранней юности моей у меня была одна дорога, по которой иду. Я был только скрытен, потому что был неглуп — вот и всё. Причиной нынешних ваших выводов и заключений обо мне (сделанных как вами; так и другими) было то, что я, понадеявшись на свои силы и на (будто бы) совершившуюся зрелость свою, отважился заговорить о том, о чем бы следовало до времени еще немножко помолчать, покуда слова мои [всё] не придут в такую ясность, что и ребенку стали бы понятны. [стали бы понятны слова мои] Вот вам вся история моего мистицизма. Мне следовало несколько времени еще поработать в тишине, еще жечь то, что следует жечь, никому не говорить ни слова о внутреннем себе и не откликаться ни на что, особенно не давать никакого ответа моим друзьям насчет сочинений моих. Отчасти неблагоразумные подталкиванья со стороны их, отчасти невозможность видеть самому, [самому себе] на какой степени собственного своего воспитанья нахожусь, [находишься] были причиной появления статей, так возмутивших дух ваш. С другой стороны, совершилось всё это не без воли божией. Появление книги моей, содержащей переписку со многими весьма замечательными людьми в России (с которыми я бы, может быть, никогда не встретился, если бы жил сам в России и оставался в Москве), нужно будет многим [некоторым] (несмотря на все непонятные места) во многих истинно существенных [нуж<ных>] отношениях А еще более будет нужно для меня самого. На книгу мою нападут со всех углов, со всех сторон и во всех возможных отношениях. [Далее начато: Они покажут мне] Эти нападения мне теперь слишком нужны: они покажут мне ближе [лучше] меня самого и покажут мне в то же время вас, то есть моих читателей. Не увидевши яснее, что такое в настоящую минуту я сам и что такое мои читатели, я был бы в решительной невозможности сделать дельно свое дело. Но это вам покуда не будет понятно; [так понятно] возьмите лучше это просто на веру; вы чрез то останетесь в барышах. [вы тогда останетесь в больших барышах] А чувств ваших от меня не скрывайте никаких! По [И по] прочтении книги тот же час, покуда еще ничто не простыло, изливайте всё наголо, как есть, на бумагу. Никак не смущайтесь тем, если у вас будут вырываться жесткие слова: это совершенно ничего, я даже их очень люблю. Чем вы будете со мной откровеннее и искренней, тем в б?льших останетесь барышах. Руку для того употребляйте первую, какая вам подвернется; кто почетче и побойчее пишет, тому и диктуйте. Секретов у меня в этом отношении нет никаких. Один только секрет и был, о котором я просил вас никогда даже и мне не напоминать и о котором вы неблагоразумно упомянули в вашем письме. Сами сказали, что о нем и семейство ваше не знает, и дали написать эти слова не вашей руке. Это нехорошо. Если вы почувствовали надобность упомянуть об этом деле для того, чтобы сделать сравнение с распоряжением по части продажи «Ревизора» (которого издание и представлен<ие> мною отложено), то лучше было обойтись просто, без этого сравнения, тем более, что оно совсем неверно и невпопад. Есть дела, которые действительно нужно производить так, чтобы и другая рука наша не видела того, и есть дела, которые нужно производить открыто, в виду всех, которые суть просто наш непременный долг, а не подвиг благотворения. Если почти все наши писатели издавали книги для бедных, если даже Булгарин, Греч и многие другие, укоряемые в корыстолюбии, производили в пользу бедных пожертвованья, публичные чтения и тому подобные, — почему же я не могу также и что же я за исключение? и отчего копейка от другого есть долг, а от меня подвиг благотворения? Друг мой, вы не взвесили как следует вещи, и слова ваши вздумали подкреплять словами самого Христа. Это может безошибочно сделать один только тот, кто уже весь живет в Христе, внес его во все дела свои, помышленья и начинанья, им осмыслил всю жизнь свою и весь исполнился духа Христова. А иначе — во всяком слове Христа вы будете иметь свой смысл, а не тот, в котором оно сказано. Но довольно с вас. Не позабудьте же: откровенность [откровенность первое дело] во всем, что ни относится в мыслях ваших до меня! Обнимаю вас! Передайте поклон всем вашим.
Вас очень любящий Г.
На обороте: Сергею Тимофеевичу Аксакову.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
Гоголь – Аксакову С. Т., 8(20) января 1847
Гоголь – Аксакову С. Т., 8(20) января 1847 8 (20) января 1847 г. Неаполь [1166]Неаполь. 1847. Генваря 20, нов. стиля. Я получил ваше письмо[1167], добрый друг мой Сергей Тимофеевич. Благодарю вас за него. Все, что нужно взять из него к соображению, взято. Сим бы следовало и ограничиться, но так как
Гоголь – Аксакову С. Т., 22 февраля (6 марта) 1847
Гоголь – Аксакову С. Т., 22 февраля (6 марта) 1847 22 февраля (6 марта) 1847 г. Неаполь [1173]6 марта. Неаполь. Благодарю вас, мой добрый и благородный друг, за ваши упреки[1174]; от них хоть и чихнулось, но чихнулось во здравие. Поблагодарите также доброго Дмитрия Николаевича Свербеева и
Гоголь – Аксакову С. Т., 28 июня (10 июля) 1847
Гоголь – Аксакову С. Т., 28 июня (10 июля) 1847 28 июня (10 июля) 1847 г. Франкфурт [1177]Франкфурт. Июнь 10[1178]. Погодин мне сделал запрос[1179]: отчего я так давно не писал к вам и не сердит ли я на вас, Сергей Тимофеевич? Я к вам не писал, потому что, во-первых, вы сами не отвечали мне на
Гоголь – Аксакову С. Т., 16(28) августа 1847
Гоголь – Аксакову С. Т., 16(28) августа 1847 16 (28) августа 1847 г. Остенде [1185]Остенде. Август 28. В любви вашей ко мне я никогда не сомневался, добрый друг мой Сергей Тимофеевич. Напротив, я удивлялся только излишеству ее, тем более, что я на нее не имел никакого права: я никогда не был
Гоголь – Аксакову С. Т., 6(18) декабря 1847
Гоголь – Аксакову С. Т., 6(18) декабря 1847 6 (18) декабря 1847 г. Неаполь [1187]Шевырев мне пишет, что в моем письме к вам было что-то для вас огорчительное, так что он даже не хотел вам показывать, опасаясь им расстроить вас[1188]. Правда ли это, любезный друг мой? Ведь мы обещали писать
А. А. ИВАНОВУ Неаполь. Генвар<я> 18 <н. ст. 1848>
А. А. ИВАНОВУ Неаполь. Генвар<я> 18 <н. ст. 1848> Чтобы не осталось чего-нибудь между нами, уведомляю вас, мой добрый Александр Андреевич, что в письме моем я не имел никакого намерения упрекнуть вас. Напротив, я хотел только показать вам, что я ничуть не умнее вас во многих
М. И. ГОГОЛЬ Неаполь. Мая 3 нов. стиля <1847>
М. И. ГОГОЛЬ Неаполь. Мая 3 нов. стиля <1847> Я получил письмо ваше от 12 марта, исполненное упреков. Простите меня: я перед вами виноват. Виноват также и перед моими добрыми сестрами, которые меня искренно и нелицемерно любят и которым я показал, как бы вовсе не замечаю любви
А. А. ИВАНОВУ <6 мая и. ст. 1847. Неаполь.>
А. А. ИВАНОВУ <6 мая и. ст. 1847. Неаполь.> Уведомляю вас, Александр Андреевич, что я выезжаю из Неаполя во вторник 11 мая, стало быть скоро, пополудни на другой день, как уверяют управляющие конторою дилижансов, буду у вас в Риме. А потому, если пожелаете встретить меня, то
С. Т. АКСАКОВУ Франкфурт. Июнь <июль> 10 <н. ст. 1847>
С. Т. АКСАКОВУ Франкфурт. Июнь <июль> 10 <н. ст. 1847> Погодин мне сделал запрос: отчего я так давно не писал к вам и не сердит ли я на вас, Сергей Тимофеевич? Я к вам не писал потому, что, во-первых, вы сами не отвечали мне на последнее письмо мое, а во-вторых, потому, что вы, как
С. Т. АКСАКОВУ Остенде. Август 28 <н. ст. 1847>
С. Т. АКСАКОВУ Остенде. Август 28 <н. ст. 1847> В любви вашей ко мне я никогда не сомневался, добрый друг мой Сергей Тимофеевич. Напротив, я удивлялся только излишеству ее, — тем более, что я на нее не имел никакого права: я никогда не был особенно откровенен с вами и почти ни о
С. Т. АКСАКОВУ <18 декабря н. ст. 1847. Неаполь.>
С. Т. АКСАКОВУ <18 декабря н. ст. 1847. Неаполь.> Шевырев мне пишет, что в моем письме к вам было что-то для вас огорчительное, так что он даже не хотел его вам показывать, опасаясь им расстроить вас. Правда ли это, любезный друг мой? Ведь мы обещали писать друг другу все чувства
Т. Ф. СЕРЕДИНСКОМУ <Зима 1846–1847 или 1847–1848 гг. Неаполь.>
Т. Ф. СЕРЕДИНСКОМУ <Зима 1846–1847 или 1847–1848 гг. Неаполь.> Я не помню, сказал ли я вам, что молебен должен быть вместе с обедней. На всякий случай лучше вас побеспокою об этом сею запиской, прося убедительно, если для вас всё равно, начать обедню пораньше, именно в 10 часов с
С. Т. АКСАКОВУ Остенде. Август 28 <н. ст. 1847>
С. Т. АКСАКОВУ Остенде. Август 28 <н. ст. 1847> В любви вашей ко мне я никогда не сомневался, добрый друг мой Сергей Тимофеевич. Напротив, я удивлялся только излишеству ее, — тем более, что я на нее не имел никакого права: я никогда не был особенно откровенен с вами и почти ни о
С. Т. АКСАКОВУ <18 декабря н. ст. 1847. Неаполь.>
С. Т. АКСАКОВУ <18 декабря н. ст. 1847. Неаполь.> Шевырев мне пишет, что в моем письме к вам было что-то для вас огорчительное, так что он даже не хотел его вам показывать, опасаясь им расстроить вас. Правда ли это, любезный друг мой? Ведь мы обещали писать друг другу все чувства
Т. Ф. СЕРЕДИНСКОМУ <Зима 1846–1847 или 1847–1848 гг. Неаполь.>
Т. Ф. СЕРЕДИНСКОМУ <Зима 1846–1847 или 1847–1848 гг. Неаполь.> Я не помню, сказал ли я вам, что молебен должен быть вместе с обедней. На всякий случай лучше вас побеспокою об этом сею запиской, прося убедительно, если для вас всё равно, начать обедню пораньше, именно в 10 часов с