АРХИЕПИСКОПУ ИННОКЕНТИЮ <Около 8 июля н. ст. 1847. Франкфурт.>

АРХИЕПИСКОПУ ИННОКЕНТИЮ

<Около 8 июля н. ст. 1847. Франкфурт.>

Погодин мне доставил замечание ваше о моей книге. Благодарю вас много и от всего сердца моего за то, что вы не скрыли от меня мнения вашего. Очень вижу, и не без сильного стыда, свои грехи, выступившие в этой книге. Книга вышла точно затем, чтобы я имел зеркало [Далее начато: в которое] глядеться. Повремени я немного и дай устояться тому состоянию души, какое у меня было во время печатанья книги, может быть, она бы не вышла совсем в свет, но тогда бы не было и зеркала. А я до сих пор еще не знаю, хорошо ли было бы, если бы всё то, что теперь обнаружилось так ярко, было бы во мне скрыто. Самая цель книги была добрая. Внутреннюю клеть свою я вовсе выставляю не затем, чтоб себя выставлять, но думал, что это послужит в добро тем, которые подобно мне, не получивши надлежащего воспитания в юности и в школе, спохватились потом и в те года, когда человеку кажется странным начинать воспитанье. Парадировать набожностию я тоже не хотел. Я хотел чистосердечно показать некоторые опыты над собой, именно те, где помогла мне религия в исследованьи души человека, но вышло всё это так неловко, так странно что я не удивляюсь этому вихрю недоразумения, какой подняла моя книга. Многое в ней вышло нечаянностию для меня самого [В подлиннике: своего <описка?>] Многое вырвалось почти против воли моей. Уверяю вас что многое из того, что кажется высокомернейшею гордостию есть просто ребячество и незрелость юности, которая всегда выражается заносчиво и высокомерно, но здесь, натурально, она получила другой смысл, потому что дело коснулось такого предмета, к которому юноше не следовало бы касаться. Вы можете почувствовать, что я находился в том состоянии, во время которого следовало молчать и изъясняться только с одним духовником. Но, на беду, я писатель, а писатель болтлив и говорит о том, что посильней его теребит. Притом мне было трудно достать такого духовника, которому бы я мог исповедаться.

Природа у меня во многом слишком не похожа на других людей. Я был издавна скрытен от неуменья изъясниться. Нужно было мне встретиться с глубоким душевидцем, потому что всё во мне, даже и самые сочинения, так тесно соединились с душой, что вряд ли бы это было понятно обыкновенному человеку, даже и тогда, если бы я умел получше изъясниться. А потому эта книга, имеющая вид учить других, может быть, <была> необходимым извержением того, что стремилось во мне излиться. Я не думаю, чтобы книга моя произвела вред. Бог милосерд, и, мне кажется, он не накажет меня так страшно за мое неразумие. Путаница от нее будет только покуда больше в словах и суждениях, чем на деле; как бы то ни было, но я ведь указываю на церковь, как на высшую инстанцию и разрешенье всего, — стало быть, сомневающийся обратится к церкви, а не к какому-нибудь писателю светскому. Во всяком случае это для меня урок. Я дал себе слово остановиться писать, видя, что нет на это воли божией. Говорить о мелком и ничтожном в жизни не хочется; говорить же о высоком, — но тут на всяком шагу встретишься со Христом и можешь наговорить нелепостей. Словом, нужно мне в это время притихнуть, исполнять просто какую-нибудь должность, самую незаметную, не видную, [теперь мне не видную] но взятую во имя божие, где бы я был обязан больше исполнять, больше молиться и меньше мыслить. Так мне кажется. Вы меня очень порадуете, если мне скажете в ответ на это хоть одно словечко. Простите мне всё и вспомните, что на вас освящение высшее и что вас может вразумить чрез это бог сказать мне слово, очень нужное моему сердцу; вспомните и то, что положенье мое, может, было в несколько раз труднее положения всякого другого человека и не легка моя дорога, и что я, может, больше других имею чрез это право на сострадательно-братское участие служителя Христова. Адресуйте в Франкфурт, на имя Жуковского или на имя посольства, или просто: poste restante.

Весь ваш Николай Гоголь.

Если ж вы найдете, что вам приличнее не дать мне никакого ответа, то уведомьте хотя одним словечком об этом Погодина, чтобы я знал, что письмо мое пришло в ваши руки. Но нет, вы можете мне сказать, [сказать только] что вы молитесь обо мне, и это уже будет мне утешительно.

На обороте: Высокопреосвященнейшему Иннокентию.