Юрий Семенов КРЕПКИЕ ДУХОМ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Юрий Семенов

КРЕПКИЕ ДУХОМ

Ночью с крутых высот река представлялась шире и многоводнее. Это потому, что левый берег Сулы изрезан лиманами, топкими заводями. С восходом солнца, когда растворился заревой туман, река словно бы спала, сузилась, поблескивая холодно, неприветливо. Пора стояла нетеплая — вторая половина сентября.

Но в округе осенней яркости еще не было: всюду огрубевшие краски задержавшегося лета. Бывало, самой ранью народ уже на ногах: в поле, у реки, возле хат. А теперь пусто: враг прорвался, обошел стороной.

Двое пограничников постояли: войти в село или нет? — и снова зашагали на юг, вниз по реке.

— Стены-то, гляди, стены у хат, — вскинул руку с винтовкой Лыков, — Чего это они, товарищ сержант, как замаскированные?

— На зиму утепляют, — обернулся Зайцев. — Связками из камыша. Да ты что, не видел?

И пошел дальше — небольшой, жилистый обветренный.

До Сенчи оставалось несколько километров. Там должен быть мост через Сулу. Пограничников интересовала не столько переправа — они могли бы переплыть реку и на бревне, — сколько возможность нагнать своих.

Вчера, прикрывая со взводом отход поредевшего пограничного полка, Зайцев с Лыковым взорвали мост под Исковцами и отходили последними. Шли всю ночь. Не остановились и утром — сумели одолеть усталость и теперь, тяжело шагая в изнеможении, опасались присесть.

У края рощи из густых терновых зарослей их окликнул глухой голос, от которого пограничники чуть вздрогнули. Сразу же из кустов появился усатый уже в годах милиционер. В одной руке наган, в другой — туго набитый портфель.

— О це да, хлопцы, добре! — воскликнул он, непонятно к чему, разглядывая встречных с удивлением, особенно Зайцева — его треугольнички в петлицах, медаль «За отвагу» на груди, два подсумка с патронами, сильно тянувшие ремень, противогаз на боку.

— Кто таков, откуда, министр с портфелем? — нестрого потребовал ответа Виктор Зайцев.

— Из Хитцов я, товарищи, Ефим Анисенко, участковый — охотно пояснил милиционер, запихивая наган в карман галифе, и осторожно дотронулся до противогазной сумки Лыкова, изумился: — С коробкой… И таскаете? Я разумел — с харчами.

— Недоразумел, — отстранился Лыков. — У тебя не сало в портфеле?

— Откуда? Документы в нем.

Зайцев спросил:

— Сколько до Сенчи осталось?

— По шляху ежели, только лезть туда не тово… По берегу три с гаком километра будет.

— А по кустам «тово»? — кольнул Зайцев, доставая карманные часы; открыл крышку — было около восьми утра.

— Будь ласка, дай побачу, — протянул руку к часам милиционер, заметив дарственную надпись на крышке: «За смелость при задержании нарушителей государственной границы Союза ССР». Почтительно заглянув в лицо сержанту, спросил тихо:

— А если к ним в лапы… ну, всякое может случиться?

Зайцев отобрал часы и повертел перед носом милиционера крепко сжатым кулаком.

— А вот это видел?

— Сразу уж так… Я по-житейски, — оправдался Анисенко и, стараясь переменить тему разговора, спросил: — От границы самой идете?

— Идут лошади. А люди нынче больше все бегом да по-пластунски, — уклонился от вопроса Зайцев и тоже поинтересовался: — Не знаешь, в Сенчи есть наши?

Анисенко не знал, и Зайцев кивнул Лыкову, боком полез сквозь кустарник. Милиционер за ними.

— Вы уж не бросайте нас, ребята. Документы несем… и партийные, и райотдельские, и деньги…

— Ей-богу, правда, — порывисто заверил Анисенко. — Прокурор тут с кассиром, втроем мы.

Между тем появились спутники Ефима Анисенко, оба в годах, с морщинистыми, усталыми лицами, настороженные. Кассир был приметнее: маленький, тощий, с седой бородкой клинышком и в пенсне, скособочившемся на носу. Прокурор выделялся мужиковатой крепостью, густой непричесанной шевелюрой, на которой чуть держалась серая не по голове кепчонка с покореженным козырьком.

— Правду говорит товарищ милиционер, — подтвердил мягким голосом прокурор. — А деньги банковские, вот в мешке и чемодане.

— С нами, значит, хотите? — решил уточнить Зайцев.

— Ага… — живо подтвердил Анисенко. — Возле вас не так боязно.

— С вами, — подтвердил прокурор.

Они спустились к реке. Вдали, перечеркивая реку, серела широкая полоса деревянного моста; правее, подступая к обрывистым холмам, белели хаты.

— Село! — обрадовался Зайцев. — Сенча… Поживей давай!

На противоположном берегу урчали танки, и пограничники с попутчиками настороженно поглядывали на реку, на прибрежный лес, откуда доносился шум моторов. У воды появилось несколько человек с ведрами.

— Фрицы! — выпалил Лыков. — Дай-ка я их…

— Давай, — разрешил сержант и вскинул винтовку. — Мой справа!

Лыков лег к бугорку, прицелился хорошенько и выстрелил вторым. Он не понял, угодил в немца или нет, потому что все они упали разом, попрятались. Зайцев успел еще раз пальнуть по темнеющему в кустах пятну.

— Заерзал! — поликовал сержант и спросил Анисенко: — Чего не стрелял?

— Два патрона в нагане.

— Винтовку добыть надо!

— Ты хоть взгляни на них, — подтрунил над милиционером Лыков.

Анисенко отмахнулся.

— Ну их… мотнул он головой, и здоровый кадык на его тонкой шее подпрыгнул вверх.

— Сейчас они тебе «нукнут», — беспокойно озираясь, сказал прокурор, направляясь к лощине. — Пошли от греха.

Немцы молчали.

Пятеро достигли хат на отшибе села и остановились. Вдалеке замаячили красноармейцы. Значит, фашистов в селе не было.

— Пойдем дальше, на Лучки, — решил сержант.

— Мост им оставим? — с огорчением вырвалось у Лыкова. Зайцев насупил брови.

— А чем, рыжим портфелем, что ли, его подорвешь? — ответил наконец он, не понимая, чего это вдруг развеселился Лыков.

Красноармеец улыбался потому, что сержант и сам был рыжеватым, с крупными веснушками на лице, на руках.

Вдруг до их слуха донесся бойкий заливистый храп: во дворе на сене беззаботно спали два красноармейца. Сержант перепрыгнул через плетень, затормошил парней, попробовал усадить их — бесполезно. И тот и другой валились, не пробуждаясь.

— Вояки! — услышал Зайцев позади себя женский голос.

В сенцах стояла сгорбленная старуха. Щуря бесцветные глаза, она укоряла:

— Тикаете, с ног аж валитесь…

— Вы лучше, мамаша, пожевать дайте, — подошел к ней Лыков.

Очнулись спавшие, зашарили руками по сену, отыскивая винтовки.

— Вы что? — напустился на них Зайцев. — Немцы под селом. Давай за мной!

— Шо ж вы покидаете? — опять появилась старуха, подавая Лыкову хлеб и кусок сала. — На, сховай!

Она еще раз сбегала в дом, продолжая ворчать и жалеть одновременно, даже ткнула костлявым кулачком сонного красноармейца в спину, а другой рукой совала ему в карман вареную картошку.

К группе Зайцева присоединились еще несколько красноармейцев, и сержант подвел их поближе к мосту: по нему уже ползли два легких танка с автоматчиками.

Наскоро заняли оборону в кустах на краю села. Открыли огонь.

— Отсекай автоматчиков! — разнеслась команда Зайцева. — Пропускай танки!

Он, конечно, не забыл о том, что остановить танки им нечем. Но в его словах звучала уверенность.

Гитлеровцы все же проникли на прибрежную окраину Сенчи и сразу исчезли с глаз. А танки, вяло постреливая из пулеметов, взревели и стремительно понеслись через село по крутой дороге.

Зайцеву показалось странным, почему немцы оставили его группу в покое. И словно бы отвечая на недоумение сержанта, с южной стороны села донеслось разноголосое, не успевшее окрепнуть в едином порыве боевое «ура». Между домами он увидел быстро приближающихся красноармейцев. «Покосят их», — тревожно подумал Зайцев и вскочил, широко взмахнув рукой:

— За мной! Бей автоматчиков!

По селу с противоположного берега ударили пушки. Неподалеку затрещали вражеские автоматы. Зайцев сообразить не мог, откуда палят прорвавшиеся к селу гитлеровцы. И понял лишь тогда, когда Лыков вскинул винтовку и, почти не целясь, выстрелил. С высокого дерева за домом, ломая ветки, свалился фашист.

Встречная лавина бойцов уже ворвалась на мост, и, неся потери, отступала.

— Назад! В оборону! — гремел голос командира в кубанке, с маузером в руке. Он не обращал внимания на рвущиеся снаряды, носился по берегу, худощавый, быстрый, со свирепым, острым взглядом. В одной петлице у него было три шпалы, в другой две: одна отлетела.

Зайцев хотел доложить командиру о танках, ушедших на высоту за Сенчу, и оторопел при виде необычных бойцов с винтовками: почти все они были со шпалами в петлицах. У некоторых на груди вороненой синью поблескивал почетный чекистский знак с выделяющимся мечом; сержант понял, что перед ним особисты — армейские контрразведчики.

— Что за диковинку приглядел? — напустился на Зайцева лихой командир, а увидев в стороне «войско» сержанта, спросил помягче: — Это вы лупили фрицев?.. Смело! Отчаянно!

Уловив момент, Зайцев доложил:

— Два танка, товарищ подполковник, ушли за Сенчу. Как бы они не пальнули оттуда.

— Верно говоришь, сержант… как тебя?

— Зайцев.

— А меня Чураков. Ты давай-ка дуй со своими на гору, занимай там на всякий случай оборону. Людей я подошлю. Лопаты достаньте, окапывайтесь.

Зайцев козырнул и живо повел свое отделение вверх по пыльной дороге, слыша позади себя напористый голос Чуракова:

— Какой прокурор, какие деньги? Винтовку в руки! Вон у раненого лейтенанта Малишевского забери. А тебе, кассир, маузер. Я шмайсер достану, видишь, фриц на дереве оставил.

Начали окапываться. Подходили новые группы бойцов. Некоторые из них несли связки гранат, бутылки с горючей жидкостью.

У Зайцева разгорелись глаза. Он ощутил заботу о его группе и спокойнее думал о тех, кто залег у моста.

Наблюдательным пунктом сержант избрал ветряную мельницу, взобрался на перекладину под самую крышу, откуда широко просматривалось поле, наполовину убранное от хлеба, кое-где торчали скирды, а слева клином простиралась рощица. За ней, к южному краю села, тянулась вереница выходящих из окружения воинов. Они еще не знали, что путь за реку отрезан и предстоит снова пробиваться через вражеское кольцо.

Зайцев не видел, как по широкому деревянному мосту устремились вражеские танки. Он обернулся, когда услышал вспыхнувшую пальбу.

Дернулся от взрыва и скособочился головной танк, а идущий следом слабо ткнулся ему в борт и попятился задним ходом — выезд с моста был прегражден. Постреливая, второй танк удалился вслед за отступившими машинами. Недолго постояв на противоположном берегу, они взяли курс на север и быстро скрылись из виду.

И еще Зайцев приметил, как со стороны села к нему выскочили всадники.

— На млын забрался. Это хорошо, — похвалил Чураков подбежавшего сержанта. — Только ты пошли туда наблюдателя, а сам в цепи будь.

Второго всадника в форме пограничника Зайцев узнал сразу.

— Товарищ полковник Рогатин! Не узнаете? — и вытянул руки по швам: — Разрешите доложить? Приказ взорвать мост под Исковцами выполнен.

— Как не узнаю. Здравствуйте! И о взорванном мосте осведомлен.

— Где наши, товарищ полковник, взвод наш, хочу сказать?

— Отошли… А Лыков тут, жив?

— Здесь я! — откликнулся польщенный вниманием Лыков, продолжая рыть окоп.

— Рад! — сказал Рогатин, и по его лицу было видно: очень рад он встрече с бойцами, которых вчера по его приказу послали на смертельно опасное дело.

— Ну что ж, — повернулся полковник к Чуракову, — у моста Котовенко справится. Танкам там хода нет. Думаю, в обход они нацелились. Ждите — нагрянут. Ни один не должен пройти. Пусть считают, что мы бьемся тут за переправу. С темнотой отходите на Лучки.

— У моста когда снимете оборону? — поинтересовался Чураков.

— Отойдете вместе, бесшумно. Мост взорвем. Пусть на рассвете штурмуют… И еще вот что, Дмитрий Дмитриевич. Отпусти-ка ты прокурора с кассиром… Пришлю тебе группу.

— Гранат лучше.

— Считай, обменялись, — козырнул Рогатин и ускакал.

Притихли окопавшиеся бойцы, даже кто-то всхрапнул. Чураков сходил на мельницу и скоро вернулся, присел возле Зайцева, на часы взглянул.

— Пора обедать — пошутил он. Увидев привязанную лошадь, подумал: «Зачем она тут?» И, словно вспомнив о чем-то, попросил сержанта позвать прокурора с кассиром. А те были рядом.

— Забирайте лошадь и отправляйтесь на Лучки, — распорядился Чураков.

— Это почему же? — заупрямился прокурор.

— Приказ не обсуждают. Выполняйте! В Лучках доложите полковнику Рогатину, что добавку гранат нам не прислали.

А кассир протянул Чуракову маузер. Дмитрий Дмитриевич даже поднялся.

— Думаешь, отвоевался? Да, хочешь знать, без оружия нынче ты ничто. За него зубами должен держаться — и, наскоро объяснив, как пользоваться маузером, вернул оружие, сказав: — На басмачей с ним ходил, всю службу в ЧК при мне был…

Когда прокурор с кассиром ушли, Зайцев спросил:

— И не жалко вам именное оружие?

Чураков ответил не сразу. Свернул цигарку и, затянувшись, поделился грустно:

— Сегодня не жалко. Да и последняя в нем обойма… Вот с чем нынче воевать надо, — похлопал он по круглому диску русского автомата.

— А тот шмайсер на дереве сняли? — вспомнил сержант.

— Я уже подарил его. А этот… — Чураков склонил голову, вздохнул горестно. — Утром бы мне эту штуку. Много мы нынче своих потеряли, только под Городищем восемнадцать.

— Так вы из огня да в полымя, — понял Зайцев.

Чураков подтвердил молча, кивком, а потом не удержался, рассказал, порывисто жестикулируя, как наступала цепь бойцов в командирской форме с кубиками и шпалами в петлицах — человек семьдесят. Все были коммунисты, сотрудники особого отдела, а рядом сражались пограничники и курсанты школы НКВД. Сводным отрядом командовал Рогатин.

Зайцев слушал и представлял себе горбатые высоты, на которые прорвались немецкая мотопехота и автоматчики. К штабу фронта прорвались. Врага надо было немедленно сбить, уничтожить. И единственной боевой силой в критический момент оказались пограничники и чекисты.

Скрытно сосредоточившись у крутых склонов, над которыми одиноко маячила старая деревянная церквушка, отряд поднялся разом и с криком «ура» бросился в атаку.

Загрохотали гранаты. Упал оперуполномоченный Николай Шиянов, но тут же поднялся, и находившиеся рядом увидели у него кровавый обрубок руки. Шиянов пробежал несколько шагов, остановился, пытаясь одной рукой поставить гранату на боевой взвод, и повалился, подминая кустарник…

Граната старшего оперуполномоченного Белоусова угодила во вражеского пулеметчика, и чекист едва успел залечь. Над головой просвистели осколки. Он выдвинулся слишком далеко и оказался в выгодной позиции, ведя автоматный огонь чуть ли не вдоль цепи гитлеровцев. А когда рядом увидел начальников отделений Чуракова и Котовенко, понял: теперь можно захватить вершину высоты, а это половина успеха.

Левым флангом чекисты смяли гитлеровцев и, не останавливаясь, расширяя захваченный рубеж, погнали врага. Затихал бой справа, южнее. Это второй, сводный отряд, в котором находился полковник Рогатин, овладел высотой и церквушкой.

Около двух километров отряд преследовал и добивал остатки гитлеровцев.

К Менче подошли с южной стороны. Дозорные скрылись за хатами, втянулась в село и часть колонны, когда вдруг утреннюю тишину огласила трескотня немецких автоматов…

Остальное, впрочем, Зайцев видел сам.

* * *

С мельницы донесся крик наблюдателя:

— Танки! Шесть штук. Справа, километра три…

Чураков оглядел окопы, скомандовал:

— Приготовиться! — и пошел на правый фланг.

Спрыгнув в зигзагообразную траншею, Зайцев спросил Лыкова, куда делся милиционер Анисенко.

— Тут, где ему быть. Во-он в кусточках устроил себе окопец. Да они вдвоем там.

— Куда его занесло? — вырвалось у сержанта.

— А связку-то гранат на бруствере не видишь? Он им сейчас отрегулирует движение.

Просвистел снаряд. Он взорвался далеко внизу, в селе, но два других легли неподалеку от мельницы, даже качнулись крылья ветряка. Чураков исподлобья следил за приближающимися танками. Они шли широко, но понемногу начали тесниться, и стало возможным определить, что метят они на дорогу, уходящую к селу между двух крутых, как ущелье, склонов.

Ох как Чураков подосадовал в эту минуту на свою несообразительность: впустить бы танки на дорогу и встретить их в узком месте, как в ловушке. И тут на глаза Дмитрию Дмитриевичу попались два бойца в окопчике справа. Редкий кустарник хорошо маскировал их, и они стояли, навалившись грудью на бруствер, держа наготове по связке гранат, — танки шли на них.

Глянул назад — отойти скрытно еще можно успеть. Чураков окликнул бойцов, приказал:

— Ползите под обрыв! Головной танк пропустим. Подорвите его, чтобы ни пройти там, ни проехать… Сделаете?

Те подползли к обрыву, и чекист только сейчас разглядел в усатом бойце милиционера.

Стремительно приближались танки. Теперь они уже мчались парами, и была в их шумном напористом броске самоуверенность и наглость.

— Головной пропустить! — передали по цепи приказ Чуракова. Скрылись притаившиеся в окопах бойцы. Сильный взрыв раздался поблизости, и все увидели запылавший танк. Второй же, идущий за головным, уклонился влево, проскочил кустарник, окоп, который покинул Ефим Анисенко с бойцом, и танк уже было не достать.

Несло в окопы черную гарь, стало душно, завеса прикрывала обороняющихся, не давая возможности уследить за танками. Они начали маневрировать, приближаясь с разных сторон.

Зайцев был наготове: ждал «свой» танк. Тот не свернул в сторону, как другие, не петлял, шел напролом. Вот уже двадцать метров до него…

— Давай, сержант! — поторопил Зайцева Лыков.

Раздался скрежещущий взрыв — и танк, гремя перебитой гусеницей, развернулся возле края траншеи. Было видно, как по нему кто-то ударил бутылкой с горючей жидкостью: расползались по броне языки пламени.

Оглохший и растерянный Зайцев выглянул из окопа, и широкая улыбка осветила его лицо: «Подбил-таки!» Остальные машины свернули на юг, к Лучкам. Грохнул взрыв позади, далекий и глухой, донеслись один за другим выстрелы… Чураков рукой тронул рядом стоящего красноармейца.

— Сбегай туда, на дорогу, — приказал он. — Чего там у них? — Но тот, не успев пробежать десятка шагов, остановился. Навстречу ему показались четверо: красноармеец, милиционер и двое в гражданском — пожилые, с винтовками, несущие что-то тяжелое в мешке.

Не дойдя до траншеи, они залегли — просвистел снаряд. И снова вскочили, бросились в укрытие, едва успев спастись от обрушившегося артобстрела. Танки открыли огонь. Они остановились в лесочке слева, яростно палили из пушек, не причинив, однако, вреда обороняющимся. Вскоре два танка обогнули клин леса, скрылись за ним. А третий остался.

— Дайте-ка я его… по-ленинградски, — сказал смертельно усталый Лыков и крепко ухватил связку гранат.

Он пополз не останавливаясь, лишь на мгновение залег в кустах, глянул на рытвину впереди справа, но не воспользовался укрытием, а рванулся к танку напрямую по равнине, с разбегу швырнул связку гранат. Потом упал неловко, боком, и в тот же момент жахнул, сверкнул огнем тяжелый взрыв. Молчал танк. Не шелохнувшись, лежал лицом к земле и пограничник.

С тревожным предчувствием Зайцев бросился на помощь другу. Сержант в открытую подбежал к нему, склонился, осторожно перевернул на спину и понял, что нет больше Лыкова.

Не обращая внимания на пылающий танк, Зайцев попробовал перенести Лыкова к окопу, но сделать этого не смог — сил не хватило. Он достал из кармана его гимнастерки партийный билет и красноармейскую книжку, фотокарточку девушки… Подоспел Чураков с бойцами. Один из них поддерживал раненую руку.

— Да-а, — только и проговорил скорбно Дмитрий Дмитриевич. Лыкова перенесли и положили на дно окопа. Зайцев и Анисенко посидели возле убитого, сержант потянулся за лопатой.

— Вы чего явились? — спросил наконец Чураков прокурора и кассира.

— Гранаты прислали… вот принесли, — ответил прокурор. А кассир то и дело поправлял на носу пенсне, выкладывал из мешка на траву гранаты.

— Дорогие вы мои ополченцы! — с нежностью сказал Чураков. — Спасибо. — И тут же к Анисенко: — Остановили, значит?

— Остановили, — подтвердил Ефим и добавил: — Наглухо!

— Винтовку раздобыл? — спросил Чураков у кассира. — Это одобряю. И мешок, видишь, сгодился.

Кассир протянул маузер.

— В целости возвращаю, на нем ваша фамилия написана. Память!

— Вот чему уж не пропасть! — изумленно воскликнул Чураков. Анисенко чего-то забеспокоился и побежал к своему окопу, скрытому в кустах. Проводив милиционера вопросительным взглядом, Чураков снова обратился к «ополченцам»:

— Теперь давайте обратно в Лучки.

— За гранатами? — уточнил прокурор.

— Нет, больше не надо, — ответил Чураков. — Доложите полковнику Рогатину, что стоим твердо. Четыре танка подбили. А два пошли к Лучкам. Поняли?

Время шло, начинало темнеть. Издалека доносился рокот танков, несильный, ровный. И со стороны Лучков редко хлопали разрывы снарядов.

— Еще немного, и можно уходить, — вслух поделился мыслями Чураков, поглядывая на Зайцева, грустно сидевшего у края свежей могилы.

Вдруг появился с двумя автоматчиками батальонный комиссар Белоусов.

— Михаил Артемьевич! — распростер руки Чураков. — На подмогу к нам, что ли?

Белоусов внимательно оглядел подбитые танки: «Поработали, значит!»

— Отходить приказано, — сообщил батальонный комиссар. — Сейчас Котовенко пролет моста у берега взорвет… Переправу раненых наладили в Лучках. Трясина там. Плетни, сараи поразбирали.

— Отходить по одному! — громко приказал Чураков. — По окраине Сенчи… На Лучки!

Зайцев оставил рубеж последним. Он сбегал к лесочку, принес фуражку Лыкова, и теперь она зеленым пятном украсила небольшой черный холм. И пошел от могилы тяжело, устало, сгорбившись под тяжестью двух винтовок на плече.

* * *

Генерал-майор Белоусов, полковник в отставке Чураков и Котовенко с волнением проехали по местам боев.

Сенча разрослась, целехонький сереет мост через Сулу. А млына не стало. Чураков задумчиво стоял у края распаханного поля, смотрел в противоположную сторону от села.

Белоусов пошутил:

— Опасался я, Дмитрий Дмитриевич, как бы здесь враг в атаку не бросился.

— Ребят вспомнил… Кстати сказать, сержант Зайцев в Саратове живет, на твоей родине, Михаил Артемьевич.

— Тот, рыженький?.. Помню, с ним под Лучками отбивались.

По дороге встретили пожилого дядьку, разговорились.

— Как не помнить тот сентябрь, — оживился старик. — Начальником почты я был. К нам в сени занесло снаряд. Стены — в щепки и ведра — в воздух. Мы прятались. Наши все на мост рвались.

За Сенчей вдоль берега густо разрослись деревья, и дорога не петляла — не было топких мест. Трое шли по ней неторопливо и легко, вспоминали былое.

Беленькие, чистенькие хаты украшали Лучки. По широким прямым улицам бегала детвора, и как-то не верилось ветеранам войны, что здесь когда-то прошли тяжелые бои.

В ту памятную ночь переправить всех на противоположный берег не удалось. Полковник Рогатин собрал чекистов и приказал Белоусову оборонять село, Котовенко — отыскать новые средства переправы и поддерживать порядок на берегу реки, Чуракову — организовать боевые группы, питание участников обороны, вынос раненых и оказание медицинской помощи.

Создать оборону села — означало сформировать боевую роту. Все это Белоусов выполнил немедленно. Радость доставил обнаруженный в реке пулемет.

— Живем! — воскликнул Зайцев.

Плохо было с медицинским обслуживанием. И вдруг Чураков встретил около двадцати врачей и медицинских сестер во главе с полковником, привел их, растерянных, к низкой широкой церкви, приказал немедленно оказывать помощь раненым.

С утра начались атаки гитлеровцев, и переправу пришлось приостановить. Подбили два танка. И фашисты больше не лезли…

Было уже темно, когда Белоусов с группой заслона бесшумно отошел в Лучки и последним покинул правый берег Сулы.

…Сейчас они втроем стояли на этом берегу, вспоминая трудное, незабываемое время.

— День тогда стоял такой же солнечный, яркий, — напомнил Михаил Артемьевич и, посмотрев на часы, заторопился. — Пора возвращаться.

Они должны были успеть на торжественное заседание, посвященное вручению городу-герою Киеву ордена Ленина и Золотой Звезды.