ОТЦЫ

ОТЦЫ

К майору Попову приехали в гости родители. Отец, Алексей Николаевич, полковник запаса, осматривая городок, не переставал восхищаться:

— Вот это да! Богато живете! И техники сколько! А мы…

Александр Алексеевич знал, что сейчас отец начнет вспоминать прошлое. Так бывало раньше. Но здесь все вышло по-иному. Он вдруг замолчал, задумался, потом негромко попросил:

— Саша, поедем на вторую, можно?

Майор понимал, почему отца тянет на эту заставу. Там Попов-старший служил в конце двадцатых годов, там же появился на свет он, Александр, в девятьсот тридцатом. Получив недавно назначение в этот отряд, майор и сам первым делом поехал на заставу, о которой столько раз слышал от родителей, но на которой ни разу взрослым не бывал. Увезли его оттуда двухлетним несмышленышем. Потом были другие заставы, на Дальнем Востоке, которые он уже помнил. С волнением ходил он в первый свой приезд по родной заставе, стараясь что-то припомнить, узнать. Ведь слово «родина» мы пишем и с заглавной буквы, и со строчной: Родина — это весь Советский Союз, и в то же время родина — это то село, тот город, где мы впервые вдохнули воздух, издали первый крик. Майор Попов мог сказать про себя, что он — пограничник с пеленок…

Оба Поповы, отец и сын, проехали по участку отряда. И те рассказы о прошлом, которые Александр не раз слыхивал в юности, здесь осветились новым отблеском грозных минувших лет.

Вот Петр Карабан, которого отец хорошо знал. Середина двадцатых годов. Еще не закончена демаркация государственной границы, на заставах не хватает людей, через рубеж лезут шпионы, диверсанты, контрабандисты. Да и турецкие генералы не прочь воспользоваться тем, что граница еще точно не обозначена на местности, — подразделения аскеров захватывают приграничные села, чтобы потом поставить демаркационную комиссию перед фактом: это, мол, наша территория.

Зимой двадцать четвертого года Петру Карабану пришлось вступить в бой со взводом пехоты. Аскеры, вырыв временные пограничные столбы, вторглись ночью на нашу землю. Прошли уже около ста метров, когда на их пути вырос всадник с ручным пулеметом. Сдвинув на затылок буденовку, властно сказал:

— Стоп! Дальше хода нет, поворачивайте назад, господа-мусье.

Возможно, Петр выражался не столь изысканно.

Офицер с нагловатой усмешкой посмотрел на молодого бойца и, коверкая слова, процедил:

— Когда ишак стоить перед локомотив, его нет живой, локомотив давил ишак. Молодой человек не хотейл быть живой?

Петр вздыбил коня и галопом ускакал в снежную декабрьскую круговерть. Вслед ему раздался хохот солдат и резкий выкрик офицера: «Карош аскер, умный аскер!»

Однако смеялись чужеземцы рано. Отскакав метров на двести, Карабан спрыгнул с коня, залег и выпустил по ним очередь. Пули просвистели низко над головой бандитов. Потом донесся голос:

— Последний раз предупреждаю, если не хотите быть покойниками! Назад!

Турки не поверили, что один боец может сопротивляться им. Они знали, что на горной заставе всего девять пограничников, до нее семь километров, стрельбу там не услышат. Он один, пусть даже и с ручным пулеметом. А их тридцать отлично вооруженных и обученных.

И разгорелся бой, продолжавшийся несколько часов. Но самое поразительное случилось потом, уже на рассвете. Турецкие аскеры увидели, как пограничник вскочил на коня и помчался прямо на них, стреляя из пулемета. Ошеломленные такой дерзостью, испуганные тем, что этого человека вроде бы и пули не берут, чужеземцы побросали оружие и бежали с советской земли.

И позже Карабану не единожды приходилось вступать в схватки с численно превосходящим противником. Стойкость, мужество, отвага и боевая выучка помогали Петру неизменно выходить победителем из этих поединков.

Трудно и тревожно жилось в те годы на границе. Антисоветские организации, обосновавшиеся в сопредельной стране, засылали к нам вооруженные банды, пытались всячески спровоцировать столкновения советских пограничников с турецкими.

В ноябре 1929 года в районе Леписских кочевок одна из таких банд пыталась угнать за рубеж большое стадо. На ее пути встали пограничники фланговой заставы. Двое суток продолжалась схватка. Особенно трудно пришлось группе, возглавляемой Владимиром Панасенко. Отчаявшиеся бандиты лезли напролом, лишь бы уйти от возмездия. Сам Панасенко был ранен, но оставался в строю, пока банда не была уничтожена.

— Не числом, а умением, вот как мы, Саша, действовали тогда, — сказал сыну Алексей Николаевич. — Помню, как командир отделения Деканин с тремя бойцами вступил в бой с крупной бандой… В те годы орден очень трудно было заслужить, а Деканину в тридцать втором дали Красное Знамя. Вчетвером против сотни — ничего себе соотношение, а? Безумство храбрых? Нет, не безумство, а трезвый расчет, выдержка, умение, стойкость, беспредельная верность долгу…

Отец и сын вернулись с границы лишь к вечеру. И хотя дорога их утомила и впечатлений от поездки было больше чем достаточно, Алексей Николаевич предложил сыну зайти еще в городской парк. Остановились перед скромным серым обелиском, волнуясь, прочли:

«Чекистам-пограничникам Зимину Н. М. и Сундукянц Г. И., преданным борцам за дело пролетарской революции, погибшим в борьбе с бандитизмом 26—29 октября 1931 года».

— Товарищи мои… — после долгого молчания сказал Алексей Николаевич. — Совсем молодыми погибли. Себя не пощадили ради того, чтобы люди могли спокойно строить социализм…