II

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

II

На «больших охотниках» ребята бывали и прежде — проходили практику, поэтому на борт корабля они ступили так, будто пришли в привычный дом. Знакомство со «старичками» состоялось просто и быстро. Только маленький, чернявый и подвижный, как ртуть, моторист Тенягин застыл в изумлении перед Степаном Вовком и, задрав голову, спросил:

— Тебя как звать, деточка?

— Степаном, — ответил Вовк, обводя тоскливо глазами койки: ни одна ему не годилась. Обращение «деточка» его ничуть не обидело. Либо он вовсе пропустил его мимо ушей в своих раздумьях о том, где и как ему устроиться, либо сам понял всю нелепость этого обращения, а чего ж обижаться на нелепости!

— Как это Степаном? — стараясь казаться серьезным, снова спросил Тенягин. — Ошибочка, должно быть. Ты же не один, а целых два Степана! — сказал Тенягин и, вытянув вверх руку, едва достал до плеча Вовка. Так и есть, два!

Ребята, поначалу не уловившие шутки, теперь присели от смеха. Два Степана! И Вовк понял, что отныне он так и будет зваться здесь и что кличка эта пришвартовывалась к нему намертво.

Вечером в кубрик спустился Званцев. С Вовком он поздоровался как со старым знакомым и спросил:

— Ну как? Оморячились?

— Немного, товарищ капитан-лейтенант. Только вот как набежит волна — богу душу отдаю. Бьет меня море. Я ж говорил вам — какой с меня моряк!

— Между прочим, — ответил Званцев, — я к морю тоже не сразу привык. И меня било — будь здоров! Надо научиться жить на море. Очень просто. Валит, например, корабль на правый борт, а ты упрись ногами в палубу и думай, что это ты его раскачиваешь. Убеждай в этом себя. Вроде бы игра — а помогает. — И спросил уже другим тоном: — Со своим хозяйством познакомились?

Вовк был электриком. В его документах, пересланных с учебного пункта, говорилось, что «по всем предметам матрос Вовк показал отличные знания». Званцев уже познакомился с документами новичков и радовался, что не ошибся в своем «крестнике».

Теперь у Вовка было огромное и сложное электрохозяйство корабля, в том числе святая святых, спрятанная в крохотном кубрике возле машинного отделения, — гирокомпас… А начать ему пришлось в тот же день с простой электрической лампочки. В каюте командира перегорела лампочка, и Ратанов попросил мичмана прислать электрика… Пришел Вовк.

Вниз, в свою каюту, Ратанов спустился уже ночью и, случайно подняв глаза, увидел, что стеклянный матовый плафон весь в трещинах. Утром Ратанов сказал об этом боцману, и Жадов ответил:

— Должно быть, во время последних стрельб потрескался. Сейчас переменю, у меня три штуки есть в запасе.

Через два дня и этот запас кончился. Плафоны трескались один за другим, хотя корабль еще не выходил в море и никаких стрельб не было. Первым причину этого непонятного явления открыл мичман Жадов. Он подошел к Вовку и спросил:

— Проводку в кают-компании проверял?

— Так точно.

— А сигнализацию?

— Всю проверил.

— А голова твоя где была? — прищурился мичман.

Степан растерялся — таким неожиданным был этот вопрос.

— Как это где? На месте была, надо полагать!

— Ладно! — махнул рукой Жадов. — На первый раз прощаю.

Больше Вовк в командирские каюты не ходил.

Жадов не выдержал и как-то за обедом рассказал офицерам об этих плафонах. Рассказывал он красочно, даже пытался показать, как матрос, согнувшись в три погибели входит в кают-компанию или каюту, потом распрямляется и — хрясть о плафон! Званцев хохотал, вытирая выступившие слезы, инженер-механик даже постанывал — так здорово изображал новичка боцман, и лишь Ратанов сидел, уткнувшись в свою тарелку.

— Собственно говоря, — наконец сказал он, — я не вижу во всем этом ничего смешного, И вы напрасно миндальничаете с новичками, мичман. Матрос бил плафоны и скрывал это. Не понимаю, чему можно смеяться.

В кают-компании сразу стало тихо. Ратанов встал, за ним поднялись все.

Званцев зашел в каюту командира через час, когда у Ратанова выдалось свободное время и он решил немного отдохнуть: ночью корабль уходил на дозорную линию.

— Что с тобой, Кирилл Петрович? — спросил он, закуривая. — До сих пор ты любил хорошую шутку.

— Оставь этот разговор, — перебил его командир. — А если хочешь честно — не нравится мне твой «крестник». Жалею, что послушался тебя и взял его на корабль. Почему — спросишь? Не люблю застенчивых. Хоть убей — не люблю. — Он даже встал со своего дивана. — Люблю четкость, люблю подтянутость, люблю быстроту. А этот парень ходит, как мешок, говоришь с ним — переминается с ноги на ногу. Тюлень, а не матрос.

Званцев слушал его терпеливо: он знал, что командиру надо выговориться:

— Ну, Кирилл Петрович, это тоже не дело: «люблю — не люблю» — он действительно увалень. Четкость и подтянутость приходят не сразу. Парень, по-моему, подходящий. Знаешь, как его у нас прозвали? Два Степана.

— Вот и давай, воспитывай его, — буркнул Ратанов. — Он Два Степана да ты Степан — глядишь, вас уж и трое…

Званцев пошел к себе, так и не поняв, почему командир невзлюбил нового электрика.