Низкая эффективность судебной системы и высокая цена доступа к ней

Одной из причин широкого распространения института силового партнерства стало игнорирование значительной частью предпринимателей государственной судебной и правоохранительной системы. Истоки такого отношения лежат в запутанности существующих законов и подзаконных актов, больших сроках рассмотрения дел в судах и слабости исполнительной системы. Приватизация проходила в контексте недостаточно специфицированных прав собственности, неполноты корпоративного законодательства и отсутствия механизмов контроля. Эту ситуацию часто называли «правовым вакуумом». С 1992 г. основная нагрузка по рассмотрению имущественных споров была возложена на арбитражные суды. Согласно принятым нормам они должны были рассматривать дела в течение двух месяцев со дня принятия к рассмотрению. На практике, однако, большая часть дел в 1993–1997 гг. рассматривалась с превышением установленных сроков (в среднем три-четыре месяца, но тысячи дел тянулись более одного года).[142]

Но даже вынесение судебных решений еще не означало окончательного торжества справедливости, поскольку их исполнение представляло собой еще большую трудность. Формально этим должны заниматься судебные исполнители или приставы, но распространенные приемы саботажа делали их практически бессильными. Судебные органы не обязаны заниматься розыском должника или его имущества, если его нет по номинальному адресу, и дополнительных ресурсов на это приставам не выделяется. Проблема поиска, таким образом, перекладывается на заинтересованную сторону, которая должна решать ее в частном порядке. Кроме того, предвидя судебные осложнения, компании-должники часто переводят свои активы на имя других компаний. Подобные действия могут предпринимать и частные лица, переписывая собственность на родственников, жен, любовниц и т. д. Это объясняет, например, неожиданно высокую долю женщин (более 35 %) среди номинальных владельцев наиболее дорогого и престижного автомобиля Мерседес-600 в Петербурге.[143] В случае если судебный исполнитель не обнаружит никакой собственности или ценностей у должника, единственный возможный выход — наложить на должника обязательство выплачивать половину зарплаты в пользу кредитора, что, разумеется, во многих случаях не является приемлемым решением проблемы. Согласно данным, опубликованным министром юстиции в апреле 1995 г., в то время удавалось исполнить в среднем лишь половину судебных решений. Он также отметил опасную тенденцию снижения количества подаваемых в суды заявлений, касавшихся разрешения имущественных споров, и объяснил это тем, что граждане предпочитают внесудебные способы.[144] По другим источникам, показатель доли исполненных судебных решений за 1997 г. еще ниже — около 32 %.[145]

Низкая эффективность работы судебных органов и низкая результативность официальных способов исполнения решений были не единственными факторами, способствовавшими тому, что многие граждане или хозяйствующие субъекты игнорировали государственную судебную систему. К ним следует добавить чрезмерно высокие издержки легальной экономической деятельности,т. е. высокую цену доступа к государственной судебной системе, которая подталкивала к поиску альтернативных (теневых) судебных механизмов.[146] Согласно различным источникам, на протяжении 1990-х гг. доля теневой экономики колебалась в пределах от 20 до 45 % ВВП.[147] Среди основных причин роста теневой экономики исследователи приводят высокий уровень налогов и запутанную систему их взимания, нестабильность бюрократических норм, коррупцию и непредсказуемость исполнительной власти, особенно на местах.[148] При этом необходимо оговориться, что лишь относительно небольшая доля теневой экономики является содержательно криминальной, т. е. имеющей дело с запрещенными законом товарами и услугами. Содержание значительных сегментов «теневой», «серой», или «неформальной», экономики вполне законно. Именно уход (полный или частичный) от отношений с государственными органами регистрации и налогообложения или нарушение установленных этими органами правил впоследствии делает государственную судебную систему недоступной для многих экономических субъектов. Отсутствие Налогового кодекса и ситуация постоянно меняющихся правил и ставок, к тому же произвольно трактуемых налоговыми органами на местах, привели к тому, что в конце 1990-х гг. фактическое налогообложение могло превышать 80 % прибыли, не считая неформальных поборов. «Мы готовы работать с рэкетом, потому что он берет 10 %. Государство берет 90 % в виде налогов и еще больше в виде разного рода поборов и штрафов»,[149] — это высказывание предпринимателя из Омска, хотя и содержит некоторые искажения (бандиты берут до 30 %,а иногда и больше; от государства можно откупиться меньшими потерями), тем не менее хорошо отражает установку определенной части мелкого и среднего бизнеса.

К слабой правовой защите участников рынка, высоким и произвольным налогам нужно добавить «эффект начинающих», который характерен для раннего капитализма. У российской рыночной экономики не было совокупной кредитной истории, по которой можно было бы определять надежность компаний, бизнесменов, банков, партнеров. Крайне мало было информации о предыдущих сделках. Отсутствовали специализированные агентства, ассоциации, юридические фирмы, которые аккумулировали бы деловую информацию. Еще не сформировался репутационный капитал. Не было и опыта предпринимательской деятельности, за исключением участия в советской теневой экономике и опыта бывших советских граждан в эмиграции, поскольку с момента условного запуска рынков (либерализации цен и приватизации) прошло мало времени и новая экономика стартовала с нуля.