СИЛОВОЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО И ЗАХВАТЫ ПРЕДПРИЯТИЙ

При том что в законотворчестве, разграничении полномочий центра и регионов, реформе налоговой системы и некоторых других сферах после 2000 г. были достигнуты успехи, меры по укреплению государства вызвали и последствия, явно противоречившие сути новой политики. Укрепление государства означало прежде всего усиление и активизацию отдельных его сегментов, деятельность которых в условиях отсутствия централизованного контроля и процедурной дисциплины стала новой формой силового предпринимательства. Это, в свок) очередь, не могло не вызвать эффекта, обратного желаемому: произвол отдельных государственных организаций и их стремление к реализации частной выгоды ослабляет государство как инстанцию, реализующую общественные интересы и производящую общественные блага.

Характерной чертой 1999–2002 гг. стали острые корпоративные конфликты, недружественные поглощения, силовые захваты предприятий — то, что на языке экономической публицистики называлось «переделом собственности». Это самым непосредственным образом связано с силовым предпринимательством, субъектами которого после 2000 г. выступают отдельные государственные организации, распоряжающиеся соответствующими ресурсами. Таким образом, одновременно с описанной выше либеральной идеологией строительства и укрепления правового государства интенсифицировалось коммерческое использование силовых и административных ресурсов государства для масштабного перераспределения экономических активов в пользу ограниченного числа финансовопромышленных групп.[309]

Это явление можно обозначить как четвертое перераспределение собственности. Напомним предыдущие три этапа. Первый этап (1988–1991 гг.) — период скрытой приватизации, когда директора государственных предприятий создавали кооперативы, которые позволяли перенаправлять сбытовые и финансовые потоки и получать выгоду от использования активов, формально принадлежавших не им, а государству. К началу массовой приватизации государство фактически уже не владело тем, что собиралось приватизировать. Второй этап (1992–1995) — период ваучерной приватизации, в результате которой фактические собственники, так называемые «инсайдеры» (директорат и трудовые коллективы), получили юридические права собственности. Около 60 % активов принадлежало трудовым коллективам, причем значительные пакеты были «распылены»: примерно 50 % оставалось у государства, а остальное перешло к внешним инвесторам. Эти госпакеты, которые государство часто передавало в доверительное управление частным лицам, а также небольшие доли внешних инвесторов стали потом важным ресурсом для захватов предприятий. Третий этап (1996–1997) — залоговые аукционы, в результате которых были приватизированы крупнейшие сырьевые предприятия в пользу небольшого числа групп, приближенных к исполнительной власти. В результате начали быстро формироваться крупные интегрированные бизнес-группы («олигархи»), которые к концу 1990-х гг. набрали значительные финансовые ресурсы и влияние для дальнейшей экспансии.[310]

Четвертый этап начался в 1999 г., после принятия в 1998 г. нового закона «О несостоятельности (банкротстве)». Но этот закон, как и другой активно применявшийся закон «Об акционерных обществах», неправомерно считать причиной массового захвата предприятий. Предпосылки и мотивы для масштабных силовых захватов предприятий создавались на протяжении 1990-х гг., а возможности представились в результате появления дешевых (относительно цен при покупке прав собственности через фондовый рынок) инструментов в виде государственной судебной и правоприменительной системы. Именно благодаря использованию в арбитражных судах этих законов и привлечению различных силовых организаций для исполнения соответствующих решений тысячи предприятий, включая крупнейшие добывающие и обрабатывающие предприятия, составлявшие основу советской промышленности, поменяли собственников и управляющих. Иными словами, стимулы для перераспределения активов следует отделять от способов и средств, с помощью которых это было осуществлено на практике. В контексте данного исследования важно то, что структурная слабость государства и, соответственно, широкое участие государственных организаций в силовом предпринимательстве определили специфику протекания корпоративных конфликтов, слияний и поглощений, придав им характер силовых захватов.

Можно выделить следующие стимулы и предпосылки перераспределения экономических активов. Во-первых, усилившиеся после залоговых аукционов крупные бизнес-группы начали создавать вертикально интегрированные и отраслевые холдинги. Они стремились к тому, чтобы стабилизировать повторяющиеся и критически важные трансакции, объединяя отношениями собственности и единого управления цепочки от добычи сырья до отгрузки конечной продукции. Этому мешали прежние собственники, например хозяева какого-нибудь горно-обогатительного комбината, поставщика редких металлов (ванадий, стронций) или ценных добавок, способные диктовать условия металлургическому гиганту. Другой мотив — консолидировать предприятия отрасли, скажем, пищевой или автомобильной, в единый холдинг. Во-вторых, в российской экономике еще оставались прибыльные экспортноориентированные предприятия (добыча и переработка нефти, производство стали, алюминия, машиностроение) и предприятия с растущим рынком (энергетическое машиностроение в условиях реформы энергосистемы, пищевая промышленность). Они представляли долгосрочный инвестиционный интерес, но часто находились в руках неэффективных или слабых собственников. По причине закрытости акционерных обществ и неразвитости фондового рынка захват предприятий посредством банкротства или по решению суда с использованием заказных уголовных дел или прямого физического насилия был не только дешевым, но и часто единственным способом овладения активами. В-третьих, региональная исполнительная власть стремилась к укреплению «губернаторской экономики», т. е. пыталась перевести под свой контроль основные предприятия региона, вытесняя внешних кредиторов или акционеров, а также нелояльных директоров. В-четвертых, захваты предприятий давали огромные возможности для краткосрочных доходов за счет распродажи активов, спекуляции, корпоративного шантажа и т. п.

Серьезным стимулом к перехвату управления, а это и есть основная составляющая захвата предприятия, стала ситуация с реализацией прав собственности. В условиях непрозрачности деятельности предприятий основные выгоды реализуются через текущее управление и принятие решений — во многом через теневые схемы, подставные компании, фиктивные цены и показатели. В таких условиях легко занизить прибыль и не выплачивать дивиденды, увести активы или не выполнить другие обязательства перед инвесторами. Поэтому для инвестора, который не участвует в управлении, значительно повышается риск инвестиций и снижается прибыльность. Инвестиции, следовательно, требовали участия в управлении предприятием. Отсюда — стимулы к перехвату управления и, наоборот, борьба за то, чтобы любой ценой сохранить управленческий контроль.

Захваты предприятий могли преследовать как краткосрочные (спекуляция, распродажа активов, возврат долгов), так и долгосрочные цели (включение в состав холдинга, инвестирование), однако смена руководства предприятия являлась необходимым шагом при любом сценарии. Новый закон о банкротстве предоставлял удобную формально-правовую схему, а полуавтономные региональные подразделения силовых структур, готовые к работе по «заказу», — необходимый механизм реализации этой схемы. Законодательство, действовавшее до 1998 г., определяло необходимую для начала процедуры банкротства сумму задолженности как равную стоимости активов. Такое определение суммы и другие составляющие банкротства делали его технически очень сложной процедурой. В целом этот закон давал преимущества должникам. В новом законе пороговая сумма задолженности, необходимая для начала процедуры банкротства, равнялась эквиваленту 15 тыс. долларов, что в условиях массовых взаимных долгов, особенно за электроэнергию, делало большинство предприятий потенциальными банкротами. По закону 1998 г. местный арбитражный суд назначал временного управляющего, тот созывал собрание кредиторов, где назначался новый менеджмент. Вся процедура была предельно простой и на практике неподконтрольной государственным органам.

К июню 1999 г. число исков о банкротстве достигло 12 тыс. За первые 10 месяцев действия нового закона суды приняли к рассмотрению 4 573 дела о банкротстве (в два раза больше, чем за предыдущие пять лет), из которых 2 006 дел закончились конкурсной процедурой (ликвидацией). В 2001 г. суды рассмотрели 47 762 дела, из которых в 1 229 случаях были назначены временные управляющие, в 7 084 случаях дело кончилось конкурсной процедурой, а 39 214 фирмы были ликвидированы как несуществующие (не подававшие признаков экономической активности) должники.[311] Предполагать, что все случаи назначения временных управляющих или конкурсных процедур были так называемыми «заказными» банкротствами с целью перехвата управления и завладения активами, было бы неправомерно. Точно установить число таких случаев представляется невозможным, но примерные оценки сделать можно.

По данным Высшего арбитражного суда РФ, в 2001 г. арбитражные суды приняли к рассмотрению 47 762 дела о банкротстве. Из этого числа нужно вычесть дела, инициированные государством (это около 79 % всех дел — несуществующие фирмы и неплательщики налогов), и учесть то, что заказные банкротства инициируются в основном негосударственными коммерческими кредиторами.[312] Это чуть меньше 10 % всех банкротств за 2001 г. Получаем примерно 4 700 случаев, среди которых и нужно искать банкротства с целью передела. Согласно оценке Председателя ФСФО Т.Трефиловой, в 2001 г. около 30 % банкротств были «заказными»: это не может быть доля от общего числа банкротств, поскольку только доля государства значительно превышала 70 %, так что этот процент логично отнести к тем самым 4 700.[313] В итоге получаем примерно 1 400 заказных банкротств в 2001 г. Учитывая, что это в основном средние и крупные предприятия российской экономики, масштабы перераспределения собственности весьма значительны.

Как же происходил силовой захват предприятий посредством банкротства? Первой задачей стороны, осуществлявшей захват, был сбор информации об объекте захвата — долгах, собственниках, связях, персоналиях, клиентах и т. п. Уже на этом этапе требовались услуги охранных предприятий и служб безопасности — и навыки бывших или действующих сотрудников МВД или ФСБ были наиболее актуальны. Затем производились действия либо по скупке долгов данного предприятия, либо даже по предотвращению их своевременного возврата, чтобы потом создать условия для возбуждения процедуры банкротства. Далее необходимо было заручиться возможностью начать в арбитражном суде рассмотрение дела о банкротстве, что требовало либо финансовых затрат, либо так называемого административного ресурса — влияния региональных властей, неформально контролировавших деятельность арбитражных судов. Важнейшим моментом было быстрое рассмотрение дела и утверждение заранее выбранного внешнего управляющего, причем все процедуры совершались так, чтобы предприятие-должник не было информировано о происходящем. После этого требовалась не менее быстрая смена руководства предприятия — приход в головной офис внешнего управляющего и перехват оперативного управления. Именно здесь требовался силовой ресурс, в качестве которого могли выступать региональные подразделения отрядов специального назначения МВД или Министерства юстиции (ОМОН, «Тайфун»), охранные предприятия и даже члены ОПГ. Соответственно, после получения и оформления судебного решения внешние управляющие с группой силовой поддержки захватывали головной офис, выставляли вон прежнее руководство и меняли охрану. Далее предпринимался комплекс действий, необходимых для смены собственника. Новое руководство могло перенаправить финансовые, сырьевые и сбытовые потоки захваченного предприятия через свои фирмы или банки, после чего предлагать прежним собственникам продать акции.

В случае если условия не принимались и реестр акционеров был недоступен «захватчикам», могли следовать более жесткие меры воздействия, такие как открытие уголовного дела на прежних собственников. Хотя достаточных оснований для открытия дела могло не быть, а само дело имело мало шансов в суде, привлечение отдела по борьбе с экономическими преступлениями регионального управления МВД или РУБОПа к корпоративному захвату давало возможность временного объявления в розыск прежних владельцев или даже их ареста, а также обысков и других видов принуждения для выкупа акций по низкой цене.[314]

Таким образом, для успешного корпоративного захвата требовалось обладание комбинированным ресурсом, дававшим возможность определенного толкования законов, вынесения судебных решений, исполнения этих решений в виде фактической смены руководства и оказания давления в целях передачи прав собственности на выгодных условиях. Для этого был необходим следующий набор действующих лиц:

— служба безопасности или охранное предприятие, поставлявшее необходимую для захвата информацию и разрабатывавшее оперативные планы захвата;

— коррумпированные или зависимые судебные инстанции для принятия решений о банкротстве и назначении временного управляющего;

— вооруженный контингент для исполнения решения и физического захвата предприятия (спецподразделения или службы безопасности);

— государственные органы, способные оказывать давление для нейтрализации сопротивления и для дальнейших действий по передаче прав собственности (подразделения органов внутренних дел, налоговой полиции);

— поддержка (или нейтралитет) региональных властей и региональных отделений ФСФО для признания юридической легитимности захвата.

К наиболее громким и вместе с тем типичным случаям 1999–2001 гг. можно отнести захват Новокузнецкого алюминиевого завода (НКАЗ) в Кемеровской области группой «Сибирский алюминий»

(«Сибал»),[315] захваты нефте- и газодобывающих предприятий группой «Альфа-Эко», в том числе нефтяной компании «Черногорнефть» и газодобывающего предприятия «Роспан»; борьба за Качканарский, Лебединский, Оленегорский ГОКи, Орско-Халиловский металлургический комбинат и завод «Фософрит»; попытки силового захвата Таганрогского металлургического комбината,[316] а также корпоративная война между группой «Сибал» и «Илим Палп Энтерпрайз» за крупнейшие целлюлозно-бумажные комбинаты (Усть-Илимский, Братский и Котласский).[317] Помимо этого в различных отраслях народного хозяйства происходили сотни попыток захвата предприятий. Для различных государственных силовых организаций и частных охранных предприятий это превратилось в новую сферу силового предпринимательства.

С такого рода укреплением государства был связан финал карьеры одного из наиболее известных силовых предпринимателей, вышедших из спортивной и криминальной среды. Вскоре после того, как Александр Лебедь был избран губернатором Красноярского края, между ним и Анатолием Быковым, считавшим себя на тот момент неформальным «хозяином» региона, возник конфликт. Внешне конфликт выглядел как личностный, однако вскоре стало очевидным, что за ним стоит интерес холдинга «Русал» к Красноярскому алюминиевому заводу (КрАЗу), блокирующим пакетом акций (28 %) которого владел Быков. Противникам Быкова удалось мобилизовать генеральную прокуратуру, начать расследование деятельности Быкова и открыть на него уголовное дело. После ареста Интерполом в Венгрии и последующей экстрадиции в Россию Быков был под следствием более двух лет. Находясь под арестом и ожидая суда, Быков все еще боролся за свой пакет акций КрАЗа.[318] В июне 2002 г. Быков получил условный приговор и был отпущен на свободу в зале суда. Однако к этому моменту в результате дополнительной эмиссии, проведенной во время его ареста, его пакет акций сократился до 2 %. Таким образом «Русалу» и стоящим за ним Олегу Дерипаске и Михаилу Черному удалось мобилизовать силовые ресурсы государства для реализации своих экономических интересов.

Эта стратегия неоднократно применялась «Русалом» на протяжении 2001–2002 гг, — для захвата Новокузнецкого алюминиевого завода (НКАЗ), а также предприятий целлюлозно-бумажной промышленности. Для начала процедуры банкротства НКАЗа были использованы долги предприятия поставщику электроэнергии «Кузбассэнерго» (подразделение РАО ЕЭС). После смены управляющих была полностью изменена схема сбытовых и финансовых потоков НКАЗа, а владельцам 66 % акций, братьям Михаилу и Юрию Живило (компания «МИКОМ»), было предложено акции продать. Сначала для оказания давления на собственников руководство «Русала» использовало неформальную силовую структуру — измайловскую ОПГ и ее лидера Антона Малевского («Измайловского»). После отказа для нейтрализации прежних собственников был использован Западно-Сибирский РУБОП, возбудивший против Михаила Живило уголовное дело (о попытке отравления губернатора Кемеровской области Амана Тулеева) и объявивший его в розыск.[319] Опасаясь ареста, Михаил Живило покинул страну, а его собственность перешла к руководству «Русала» посредством дополнительной эмиссии акций.[320]

Типичным примером использования государственных регулирующих и силовых органов для смены управления и собственности может служить ситуация вокруг Таганрогского металлургического комбината («Тагмет») в Ростовской области в апреле 2002 г. Это пример попытки захвата предприятия, контрольный пакет которого принадлежал его директору, со стороны миноритарного акционера, попытавшегося увеличить свою долю за счет консолидации более крупного пакета акций и одновременного уменьшения доли прежнего владельца. Директор «Тагмета» Сергей Бидаш владел 52 % акций, а бизнес-группа «Альфа-Эко» довела свой пакет до 42 % и пыталась уменьшить долю директора до 40 % и увеличить до контрольного пакета свою посредством лоббирования через ФСФО решения о незаконности предыдущей эмиссии акций. Принятое в пользу «Альфа-Эко» решение ФСФО было успешно оспорено с суде, но несмотря на это руководители «Альфа-Эко» мобилизовали ОМОН для силового захвата предприятия. В ответ руководство «Тагмета» привело в готовность службу безопасности и создало рабочую милицию. Последовали физические столкновения, и только вмешательство полпреда Южного федерального округа предотвратило дальнейшую эскалацию насилия. Впоследствии Бидаш, понимая, что его возможности противостояния мощной бизнес-группе, обладающей превосходящим административным ресурсом, ограничены, продал свой пакет группе «МДМ», ресурсный потенциал которой был сравним с таковым группы «Альфа».[321]

Политика укрепления государства (концентрация федеральной власти) и методы концентрации крупной собственности были таковы, что объективно входили в конфликт с более ранними декларациями Путина о диктатуре закона, реализация которых предполагала укрепление независимости судов и равномерное применение законов. Основные составляющие политики укрепления государства хорошо известны, и нет необходимости анализировать их подробно. Это федеральная реформа, которая включала создание федеральных округов, приведение региональных законов в соответствие с Конституцией РФ, реформу Совета Федерации и отмену губернаторских выборов. Итогом этой реформы стало снижение территориального распределения власти и существенная ее централизация. Как федеральная реформа, так и политика укрепления исполнительной власти во многом опирались на правоприменительные организации, такие как прокуратура, ФСБ, налоговая полиция и отчасти МВД. Их использование следовало политикоадминистративной логике, имеющей мало общего с правом или правами, что ставило их выше закона и подчиняло политическим задачам. Судебно-правовая реформа плохо совмещалась с текущими политическими задачами и была обречена на отсутствие поддержки как со стороны Кремля, так и изнутри правовой системы. Имея поддержку исполнительной власти, избранные собственники, активно участвовавшие в захватах предприятий, были заинтересованы в исключительных гарантиях прав собственности для себя и в отсутствии таких гарантий для остальных. В итоге были созданы условия не для создания нового консолидированного правового государства, а для нового этапа силового предпринимательства, основными субъектами которого стали государственные организации.