Становление “Большого союза”

Вторая мировая война носила коалиционный характер. Блоку агрессоров во главе с Германией, Италией и Японией противостояла антигитлеровская коалиция, союз государств и народов, объединивших усилия в борьбе с агрессорами. Боевые действия развернулись на европейском, азиатском, в меньших масштабах на африканском театрах войны, на Средиземном море, в Атлантике и на Тихом океане. В Европе основным был советско-германский фронт, в Азии — американо-японский. Вооруженные силы Великобритании действовали самостоятельно или совместно с вооруженными силами США на всех театрах войны. Антигитлеровская коалиция (по англо-американской терминологии Grand Alliance — “Большой союз”) стала уникальным явлением в мировой истории. В борьбе за правое дело объединились государства с различной социальной системой и сотни миллионов людей многих стран. Ядром коалиции, главной силой “Большого союза”[432] явились Великобритания, СССР и США. Важнейшие этапы на пути складывания антигитлеровской коалиции хорошо известны. Это заключение англо-советского соглашения в июле 1941 г.; подписание Атлантической хартии и Декларации 26 государств; англо-советский договор и американо-советское соглашение 1942 г.; конференции союзных держав 1941–1945 гг., на которых решались военные задачи и вопросы устройства будущего мира. Важная роль в “Большом союзе” принадлежит Китаю, Франции и ряду других стран.

Рассмотрим некоторые вопросы советско-английских и советско-американских отношений в недостаточно исследованный период зарождения антигитлеровской коалиции и ее становления.

Довольно распространенная точка зрения о том, что антигитлеровская коалиция возникла как бы в одночасье, в первые дни после нападения Германии на СССР, а до этого его отношения с Великобританией и США оставались однозначно враждебными, требует уточнения.

Векторы будущего сотрудничества были намечены в ходе англо-франко-советских переговоров в Москве, за которыми внимательно следили США. Секретные переговоры Москвы с Лондоном и Вашингтоном начались уже в конце 1939 г. Первой проявила инициативу Великобритания, которая уже находилась в состоянии войны с Германией, и позиция СССР представляла для Лондона жизненно важное значение.

6 октября 1939 г., вслед за заключением советско-германского договора о дружбе и границе, У. Черчилль пригласил И. Майского и в ответ на его вопрос: “Что вы думаете о мирных предложениях Гитлера?” — сказал: “Некоторые из моих консервативных друзей рекомендуют мир. Они боятся, что в ходе войны Германия станет большевистской. Но я стою за войну до конца. Гитлер должен быть уничтожен. Нацизм должен быть сокрушен раз и навсегда. Пускай Германия становится большевистской. Это меня не пугает. Лучше коммунизм, чем нацизм”. Далее он разъяснил позицию британского правительства в создавшейся новой обстановке: “1) основные интересы Англии и СССР нигде не сталкиваются; 2) СССР должен быть хозяином на восточном берегу Балтийского моря, и он очень рад, что балтийские страны включаются в нашу, а не в германскую государственную систему; 3) необходимо совместными усилиями закрыть немцам доступ в Черное море; 4) британское правительство желает, чтобы нейтралитет СССР был дружественным по отношению к Великобритании”.

Возобновились англо-советские переговоры, в ходе которых Англия стремилась “навести мосты”, а СССР не сжигать их (в Лондоне переговоры в основном велись между И. Майским и парламентским заместителем министра иностранных дел Р. Батлером, в них также участвовали Э. Галифакс, позднее А. Иден, а в Москве — С. Криппс).

21 февраля 1940 г. В. Молотов направил указание И. Майскому следующим образом разъяснить Р. Батлеру политику СССР в отношении Германии: «1) Мы считаем смешным и оскорбительным для нас не только утверждение, но даже просто предположение, что СССР будто бы вступил в военный союз с Германией; 2) хозяйственный договор с Германией есть всего лишь договор о товарообороте, по которому вывоз из СССР в Германию достигает всего 500 млн марок, причем договор экономически выгоден СССР, так как СССР получает от Германии большое количество станков и оборудования, равно как изрядное количество вооружения, в продаже которого, как известно, отказывали нам как в Англии, так и во Франции; 3) как был СССР нейтральным, так он и останется нейтральным, если, конечно, Англия и Франция не нападут на СССР и не заставят взяться за оружие. Упорно распространяемые слухи о военном союзе СССР с Германией подогреваются не только некоторыми элементами в самой Германии, чтобы замирить Англию и Францию, но и некоторыми агентами самой Англии и Франции, желающими использовать воображаемый “переход СССР в лагерь Германии” для своих особых целей в области внутренней политики»[433].

1 июля С. Криппса принял И.В. Сталин. Но существенного улучшения отношений не произошло. Застопорился и вопрос о заключении “широкого” торгового договора. В Москве расценивали британские инициативы как попытки “вбить клин” между СССР и Германией (13 июня Наркоминдел сообщил о содержании беседы Сталина с Криппсом немецкому послу Шуленбургу); в Лондоне опасались дальнейшего германо-советского сближения.

24 февраля 1941 г. в ответ на инициативу А. Идена приехать в Москву для встречи с И.В. Сталиным в целях улучшения англо-советских отношений заместитель наркома иностранных дел А. Вышинский сообщил британскому послу в Москве С. Криппсу, что “сейчас еще не настало время для решения больших вопросов”[434]. Негативная тенденция в англо-советских отношениях получила новый импульс в связи с прилетом в Англию 10 мая 1941 г. заместителя Гитлера по НСДАП Р. Гесса и советскими подозрениями об англо-германском сговоре. Однако, как свидетельствуют доступные исследователям британские документы, связанные с миссией Гесса (часть их еще остается закрытой), советские подозрения на этот раз не подтвердились. Правительства Великобритании и США все более склонялись к поддержке СССР в надвигавшейся войне против Германии.

Крупным событием явилось подписание 12 июля 1941 г. в Москве советско-британского соглашения о совместных действиях в войне против Германии, положившего начало формированию антигитлеровской коалиции. Соглашение содержало обязательство оказывать друг другу помощь и поддержку в войне против гитлеровской Германии и не вступать в сепаративные переговоры[435].

Немалую роль в развитии советско-английского сотрудничества сыграло и последовавшее 16 августа 1941 г. соглашение о товарообороте, кредите и клиринге. Оно предусматривало предоставление Советскому Союзу кредита в сумме 10 млн ф. ст. Еще одним важным событием в этом направлении стали решения Московской конференции трех держав — СССР, Великобритании и США, проходившей в Москве 29 сентября — 1 октября 1941 г. (английскую делегацию на конференции возглавлял министр снабжения лорд Бивербрук, американскую — личный представитель президента посол А. Гарриман, с советской стороны переговоры вели И.В. Сталин и В. Молотов). В ходе конференции были приняты первые конкретные решения по вопросам оказания западными союзниками помощи СССР.

К этому времени были достигнуты и первые серьезные результаты в военно-политическом сотрудничестве Великобритании и СССР. В конце августа 1941 г. по согласованию между двумя правительствами советские и британские войска были введены в Иран и в начале сентября вступили в Тегеран, предотвратив вовлечение страны в войну на стороне Германии. 8 сентября того же года в Тегеране было подписано соглашение, положившее начало англо-советско-иранскому сотрудничеству в годы войны. Иранское правительство обязалось не допускать каких-либо действий в ущерб борьбе СССР и Великобритании с гитлеровской Германией, содействовать транспортировке через иранскую территорию военных грузов союзников, что имело в последующем большое значение для поставок в СССР по программе ленд-лиза. СССР и Великобритания со своей стороны решили оказывать Ирану экономическую помощь. В октябре СССР и Великобритания совместно потребовали от правительства Афганистана прекратить прогерманскую деятельность различных группировок на своей территории. В ответ созванный 5 ноября королем Захир-Шахом высший законодательный орган страны “Большая джирга” одобрил политику строгого нейтралитета. Аналогичный демарш, предпринятый ранее Великобританией и СССР по отношению к Турции, также дал возможность нейтрализовать или по меньшей мере ослабить германское влияние в этой стране дипломатическими средствами. Все это были важные и эффективные решения, соответствовавшие стратегическим интересам двух стран.

Советско-американские отношения со времени начала второй мировой войны также претерпевали изменения. Этот процесс, как и в отношениях с Великобританией, получил импульс вскоре после заключения советско-германских соглашений и начала второй мировой войны, но с тем различием, что инициатива принадлежала советскому руководству. Точкой отсчета можно считать письмо И. Сталина, направленное в ноябре 1939 г. президенту Ф. Рузвельту, переданное полпредом СССР в США К. Уманским через государственного секретаря К. Хэлла, в котором выражалась надежда, что “общими усилиями может быть восстановлен мир”[436].

Война СССР против Финляндии резко обострила советско-американские отношения. США объявили “моральное эмбарго” — фактический запрет на торговлю с СССР, оказывали некоторую экономическую и военную помощь Финляндии, активно поддерживали ее в международных делах. Однако дипломатические отношения США и СССР в этот период также не были однозначно враждебными.

В дневнике В. Молотова содержится следующая запись его беседы 1 февраля 1940 г. с послом США в Москве Л. Штейнгардтом, который, задав вопрос о перспективах урегулирования советско-финского конфликта, продолжал: “После революции Рузвельт — единственный президент, являющийся другом Советов: Вильсон, Гардинг, Кулидж, Гувер не были друзьями СССР и не хотели его признавать. Вопреки общественному мнению Рузвельт пошел на признание. За последнее время многие обращались к нему с требованиями порвать отношения с СССР, но он на это не пошел”. В ответ на вопрос Штейнгардта об угрозе независимости Финляндии Молотов ответил, что он не хочет представить дело так, будто советское руководство опасалось нападения самой Финляндии, но “при развертывании европейской войны враждебная к СССР Финляндия могла бы стать опасным очагом войны”. Он подчеркнул, что “в отношении независимости Финляндии у СССР не было и нет никаких претензий”[437].

Заключение мира с Финляндией, поражение Франции и англофранцузской коалиции, изменившее соотношение сил на европейском континенте в пользу Германии, обострение американо-японских противоречий способствовали развитию позитивной тенденции в советско-американских отношениях.

В апреле 1940 г. начались регулярные встречи, а по существу переговоры между США и СССР, которые с американской стороны преимущественно вел заместитель государственного секретаря США С. Уэллес, а с советской — К. Уманский. В Москве возникавшие вопросы обсуждали в основном В. Молотов и Л. Штейнгардт. 6 августа была достигнута договоренность о продлении американо-советского торгового соглашения. Экспорт в СССР за 1940 г. увеличился на 54 %. США заняли в общем балансе экспортных торговых сделок СССР второе место после Германии. В то же время импорт сократился на 17 %. Сальдо в пользу США в 1940 г. возросло до 66,2 млн долл., против 31,6 млн долл, в 1939 г.[438] 25 сентября 1940 г. Молотов дал указание У майскому сообщить министру финансов США Г. Моргентау о согласии советского правительства осуществить поставки в Соединенные Штаты марганца, хрома, асбеста и платины[439].

Главным камнем преткновения стала прибалтийская проблема, советское решение которой было неприемлемо для США. Экономическое контрдавление в виде блокирования договорных поставок в СССР промышленного оборудования не могло принести и не принесло желаемых для США результатов. “Вот если бы СССР захотел купить в США 5 миллионов пальто, — заявил на одной из встреч с советскими представителями Штейнгардт, — то он ручается, что Советский Союз получит эти вещи на следующий день”[440]. Моргентау информировал У майского о том, что “весь вопрос о военных заказах находится в руках Госдепартамента, к которому и надо адресовать требования”[441].

Л. Штейнгардт, убеждая советское руководство, что СССР своими действиями в Польше, Бессарабии и Прибалтике подорвал благожелательное к себе отношение американцев, в то же время подчеркивал, что после падения Франции произошла “коренная перемена во взглядах США на события в мире в сторону реализма, и сложившаяся обстановка благоприятствует постановке вопроса об улучшении советско-американских отношений”. Штейнгардт указал, что США “положительно решили вопросы о вывозе 70 % закупленного оборудования, фрахте американских судов для этой цели, высокооктановом бензине, продаже вагонных осей и ожидают, что СССР сделает что-либо для дальнейшего улучшения взаимоотношений”[442].

СССР принял к сведению мнение правительства США о том, что Тройственное соглашение, заключенное между Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г., усиливает опасность для стран, не участвующих в войне, и что американское правительство надеется, что страны, не входящие в Тройственный союз, воздержатся от вступления в какое-либо соглашение с любым из участников Тройственного пакта[443]. Учитывая предстоявшие в начале ноября президентские выборы (Ф. Рузвельт был избран на третий срок), советское руководство отказало настойчивым требованиям немецкой стороны опубликовать официальное сообщение о предстоящем визите Молотова в Берлин (11–13 ноября 1940 г.) до этих выборов и приняло неординарное по тем временам решение — сообщило в Вашингтон о своем согласии на открытие с 15 декабря консульства США во Владивостоке, переговоры о котором велись по инициативе США уже длительное время. В условиях обострявшихся американо-японских отношений это был рискованный для СССР шаг в правильном направлении. “Важно отметить, — писал 5 декабря 1940 г. американскому послу в Японии госсекретарь США, — что почти одновременно с визитом (Молотова в Берлин — О.Р.) Советское правительство начало действовать более разумно и добродетельно в решении многих вопросов, касающихся отношений между американским и Советским правительствами”[444].

В наступившем 1941 г. советско-американские отношения медленно продолжали улучшаться. В первых числах января правительство США сообщило о своем согласии отменить “моральное эмбарго”, а затем, 21 января, Уэллес в беседе с Уманским (это была их 15-я встреча) сделал важное заявление: “Если бы СССР оказался в положении сопротивления агрессору, то США оказали бы ему помощь”[445]. Такого рода заверения повторялись потом неоднократно. Был достигнут желательный для американской стороны компромисс в вопросе советско-германских торговых отношений. Позиция США, изложенная Штейнгардтом в беседе с заместителем наркома иностранных дел Лозовским, была следующей: “США помогают Англии, СССР помогают Германии, но США и СССР являются нейтральными державами, между ними нет никаких противоречий, которые толкали бы их к конфликту. Наоборот, имеются все возможности для дружественных отношений”[446]. Но в Госдепартаменте считали необходимым, чтобы СССР дал публичное заверение, что продукция, закупленная в США, не поступит в Германию, 24 февраля 1941 г. Уэллес на очередной встрече с Уманским заявил: “Не считает ли Советское правительство, что в интересах развития советско-американской торговли и с целью произвести более приятный психологический эффект в США было бы целесообразно, чтобы Советское правительство в той или иной форме официально заявило, что товары, закупленные СССР в США, предназначались исключительно для нужд СССР”[447].

1 марта 1941 г. Госдепартамент США выпустил пресс-релиз, в котором говорилось: “В ходе продолжающихся переговоров с заместителем государственного секретаря США Самнером Уэллесом советский посол Константин А. Уманский сделал сегодня по поручению своего правительства заявление, что товары, которые закупались и закупаются в Соединенных Штатах Союзом Советских Социалистических Республик, включая нефтепродукты и индустриальное оборудование всех категорий, предназначаются исключительно для удовлетворения внутренних потребностей Союза Советских Социалистических Республик”[448]. И хотя такие конфликты продолжались, их время подходило к концу. В тот же день Уэллес сделал Уманскому заявление, которому американское правительство придавало характер исключительной важности. Он сообщил, что, “по конфиденциальным сведениям, имеющимся в распоряжении американского правительства, в аутентичности которых у американского правительства нет ни малейших сомнений, германские военные планы заключаются в том, чтобы после достижения победы над Англией (курсив мой. — О.Р.), несмотря на поддержку последней Соединенными Штатами, напасть на СССР, причем планы этого нападения разработаны германским командованием во всех деталях”. Уэллес добавил, что “информация исходит не из английских источников”[449]. Это сообщение было немедленно отправлено Уманским в Москву. По существу оно являлось дезориентирующим: Германия завершала подготовку к внезапному нападению на СССР.

История с конфиденциальными сведениями Уэллеса на этом не заканчивается. В тот же день, 1 марта, они были направлены Госдепартаментом послу США в Москву с указанием срочно в устном порядке сообщить их Молотову. Их текст заметно отличался: вместо слов “после победы над Англией”, значилось “в недалеком будущем”[450] (курсив мой. — О.Р.). Штейнгардт выразил Хэллу сомнение в целесообразности передачи этих сведений Советскому правительству, в частности на том основании, что это ускорит заключение политического соглашения СССР и Японии. Но Хэлл 4 марта ответил Штейнгардту, что эти сведения уже сообщены 1 марта Уманскому[451].

В Москве действительно ожидался приезд министра иностранных дел Японии И. Мацуоки, и 13 апреля 1941 г. был подписан советскояпонский пакт о нейтралитете. Вскоре после этого Штейнгардт дипломатично заявил Лозовскому: “По мнению Соединенных Штатов, японцы не имеют намерения проводить агрессию в южном направлении, и сам Мацуока заявил категорически об этом. Это было бы сумасшествием… Он, Штейнгардт, также не считает, что пакт о нейтралитете между СССР и Японией направлен против Соединенных Штатов. В действительности этот пакт является еще одним актом к сохранению мира на Тихом океане”[452]. В США понимали, что СССР остается мощной противодействующей Японии силой на Дальнем Востоке и учитывали это в своей политике.

Позитивные результаты в ходе советско-американских переговоров этого периода достигались с большим трудом, осложнялись взаимными, подчас необоснованными претензиями, и отношения во много оставались натянутыми, но тенденция к сближению, обусловленная нараставшей угрозой агрессии против как СССР, так и США, тем не менее, прокладывала дорогу. Большая заслуга в этом принадлежала Рузвельту. “Он уже давно склонялся к мнению, что политика Советского Союза носит скорее не коммунистический, а националистический характер, более прагматична, нежели идеологизирована. Вследствие этого он отклонял аргументы Буллита и прислушивался к мнению Джозефа Дэвиса, который сменил Буллита на посту посла в Москве.

Нацистско-советский пакт и советское нападение на Финляндию, вызвавшие возмущение президента, были интерпретированы Белым домом как следствие скорее советских опасений германской агрессии, нежели коммунистической экспансией”[453].

Некоторые оценки Л. Штейнгардтом международного положения и политики СССР, несмотря на неприятие им советского режима, помогали Рузвельту объективнее разобраться в обстановке. “Основная ошибка союзной, а затем и английской дипломатии, — писал Штейнгардт 2 октября 1940 г. в Вашингтон, — заключалась в том, что она была постоянно направлена на то, чтобы попытаться побудить Советский Союз предпринять определенные действия, которые если и не привели бы к военному конфликту с Германией, то повлекли за собой настоящий риск возникновения такого конфликта”. И далее: “Если говорить о советской политике, как я ее понимаю, то она направлена на то, чтобы избежать войны, и, конечно, чем дальше удастся предотвратить нападение Германии и Японии, вовлеченных где бы то ни было в большие войны, тем успешнее будет собственное сопротивление”[454].

Реалистичной была оценка расстановки сил в американской политике и у советской дипломатии. Однако ей не хватало гибкости. У майский и Уэллес не нашли “общего языка”, не доверяли друг другу, что осложняло обстановку на переговорах. Уманский сообщал в Москву, что, по его мнению, Уэллес “тяготеет к более враждебному нам лагерю… Он занимает как бы центристское положение между сторонниками сближения типа Икеса, Моргентау, Гопкинса и обозленной антисоветской кликой буллитовской масти”[455]. О “тупом упорстве” Уэллеса говорил Штейнардт в одной из бесед с советскими дипломатами[456]. Но все это имело второстепенное значение. Главное — ко времени нападения Германии на СССР Черчилль и Рузвельт пришли к общему выводу о том, что они выступят за поддержку СССР в борьбе против нацистской агрессии, хотя, какой будет эта поддержка, было далеко не ясно.

22 июня, в день нападения Германии на СССР, это сделал У. Черчилль, 24 июня — Ф. Рузвельт. Он заявил на пресс-конференции: “Разумеется, мы собираемся предоставить России всю ту помощь, которую мы сможем”[457]. Реакция США на нападение Германии на СССР была неоднозначной, более противоречивой, чем в Великобритании. Она продемонстрировала сложный спектр расстановки политических сил в стране, их различное отношение к поддержке социалистической России в борьбе против нацистской агрессии. Г. Трумэн, в то время сенатор от штата Миссури, за день до выступления Рузвельта призвал правительство следовать иному курсу: “Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя я не хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах”[458].

Однако государственные лидеры США отклонили позицию этой части истеблишмента. Их аргументы были реалистичны и убедительны — поражение СССР означает не только прямую угрозу мировым позициям США, но и самой независимости страны.

3 июля И. Сталин со своей стороны заявил об уверенности в том, что справедливая борьба советского народа за свободу страны “сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы”[459]. Путь к созданию военно-политического союза трех держав был открыт.

После поездки личного представителя президента США и главы администрации по ленд-лизу Г. Гопкинса в Москву в конце июля 1941 г., трехсторонней конференции в Москве (28 сентября-1 октября 1941 г.) США предоставили Советскому Союзу из средств, ассигнованных по ленд-лизу, беспроцентный заем на сумму 1 млрд долларов, что явилось исключительно важным решением в политике поддержки СССР и процессе становления антигитлеровской коалиции. В свою очередь, СССР заявил 24 сентября 1941 г. на межсоюзнической конференции в Лондоне о своем согласии с основными принципами Атлантической хартии — декларации о совместных целях политики Великобритании и США, подписанной Рузвельтом и Черчиллем 14 августа.

Вступление США во вторую мировую войну, объявление Германией и Италией войны Соединенным Штатам превратили сотрудничество СССР и США в фактор первостепенного военно-политического значения.

В феврале 1942 г. Рузвельт принял решение о предоставлении СССР второго кредита в размере 1 млрд долл, на прежних условиях (начало выплаты беспроцентного займа предусматривалось через пять лет после окончания войны в течение 10 лет). Была создана советская правительственная закупочная комиссия в США, достигнута договоренность по предложению США об установлении прямой радиотелефонной связи между Москвой и Вашингтоном — сотрудничество развивалось по многим направлениям, но договора, подобно советско-английскому, заключенному год назад, все еще не было. Возникли и другие разногласия. Они были вызваны хотя и дипломатическим, но отказом СССР денонсировать пакт о нейтралитете с Японией и предоставить американским ВВС базы на советском Дальнем Востоке. Такое развитие событий могло, по мнению советского руководства, усугубить и без того существовавшую угрозу японской агрессии против СССР в то время, как главные силы Красной Армии вели тяжелейшую борьбу против вермахта на Западном фронте, исход которой был далеко не ясен.