3

3

Когда Владимир был уже на ногах и успел сунуть в карман припрятанную гранату, в комнату влетел знакомый милиционер. Крикнул с порога:

— Каппелевцы наших разоружают!

— Как разоружают?! Чего ты мелешь?

— Очень даже просто. Выхватывают из рук винтовки, да еще под зад сапогом — проваливай, мол, милиция...

— Вот таких, как ты, и разоружают! — зло бросил ему в глаза Галицкий и с силой захлопнул за собой дверь.

Дверь выходила прямо на главную улицу, и он сразу же оказался в гуще уличной толчеи.

Толпы вооруженных каппелевцев с трехцветными повязками на рукавах бежали вверх по улице к зданию Совета управляющих, откуда доносилась частая беспорядочная стрельба. Не успел Владимир что-либо сообразить, как от сильного удара в висок упал на тротуар. «Конец!» — мелькнуло в сознании. Кто-то наступил на руку, ткнул носком сапога в спину. «Они меня растопчут, если я не вырвусь, если я буду лежать здесь!» Собрав последние силы, он рывком поднялся на ноги и побежал вперед вместе, со всеми. Затем резким движением отпрянул в сторону и прижался к стене дома. Так и стоял, будто вкопанный в панель, соображая: как быть? Если он оторвется от этой стены и побежит в сторону, его схватят. Форменная фуражка, чудом оставшаяся на голове, и две синие нарукавные полоски на шинели красноречиво свидетельствовали о его принадлежности к милиции. Но и стоять так дальше было опасно: в любую секунду он мог послужить мишенью для любого озверевшего каппелевца или просто уголовника.

На какое-то мгновение он оторвал взгляд от толпы и заставил себя взглянуть вверх. На здании Совета управляющих уже был вывешен трехцветный флаг каппелевцев. «Значит, все! — мелькнуло в сознании. — Приморское правительство ДВР пало». Но то, что он увидел в следующую секунду, сразу же придало ему силы. Чуть дальше, над желтой крышей здания, где располагался штаб дивизионов народной охраны, на Полтавской, 3, полыхал в огне полуденного солнца красный с синим флаг республики. И оттуда теперь доносилась ожесточенная перестрелка.

Решение созрело мгновенно. Он должен во что бы то ни стало добраться до своих. Они в этом здании. Они ведут бой.

Он сейчас же бросится в толпу бегущих, будет, как и все, орать и размахивать руками, а затем, поравнявшись с улицей Петра Первого, побежит вверх и, обойдя здание с тыла, попытается пробраться к своим.

Первую часть задуманного он осуществил быстро, без всяких осложнений, но, очутившись у массивных ворот штаба и пробарабанив в них некоторое время кулаками, понял: бесполезно.

«Кто может услышать меня при этой трескотне? — в отчаянии подумал Галицкий. — Да если и услышат, то все равно не откроют. Ворота эти, наверное, под прицелом. Ведь через них могут проникнуть каппелевцы... Вот если попытать счастья через балкон».

Секунду он колебался. Пробираться таким образом было рискованно. В любой момент его могут снять каппелевцы, те, кто ведет огонь по балкону. Не исключено, что подстрелят и свои, приняв Владимира за одного из тех, кто сейчас в ярости беснуется за углом. Но иного выхода у него не было. Надо было использовать эту последнюю возможность.

Он быстро прикинул путь, который ему предстоит пройти за какие-нибудь три-четыре секунды. Он взберется на каменную стенку, сделает рывок, вцепится, как кошка, в железную решетку, закрывающую со стороны улицы оконный проем на первом этаже, а по ней взберется к балкону. «Хоть бы успеть! Хоть бы не пристрелили проклятые каппелевцы!» — выстукивало сердце.

Откуда только силы взялись! Перемахнув забор, Владимир обеими руками вцепился в железную решетку и стал карабкаться вверх. И когда уже до угла балкона оставалось каких-нибудь десять сантиметров и Владимир готов был сказать себе, что все опасности позади, прямо перед его лицом блеснул стальной кончик штыка. Одновременно чей-то простуженный голос сверху свирепо прогудел:

— У... у... гад...

— Свой я! — успел крикнуть Галицкий, выбросив вперед руку, так, чтобы там, наверху, замахнувшемуся на него штыком были видны его милицейские нашивки. — Видишь, милиционер!

Штык дрогнул, и сразу же голос с балкона спросил:

— Фамилия?

— Галицкий, — ответил Владимир. — Комсомолец я, хочу сражаться против каппелевцев. Не верите?! Смотрите, у меня комсомольская командировка сохранилась!

В подтверждение своих слов Владимир зубами выхватил из нарукавного обшлага сложенную вчетверо командировку, выданную ему месяц назад Владивостокским бюро РКСМ, да так и оставил ее в зубах, потому что держаться одной рукой за решетку был уже не в силах. Секунда — и он упадет вниз.

— Можно и без командировочного...

В тот же момент чьи-то сильные руки схватили Галицкого за ворот шинели и плашмя бросили на холодный каменный пол балкона. Тот же голос, но уже немного насмешливо проворчал у самого уха:

— Выдумал тоже с командировками в такое время являться. Бери вот винтовку да и бей по гадам, что возле телеграфа засели.

Потом добавил:

— Патроны-то зря не жги. Бей наверняка. Каждая пуля у нас теперь на учете, понял?

Владимир, не отвечая, выбрал поудобнее место у пробитой кем-то в стене балкона бойницы и оглядел тот участок улицы, который ему поручили защищать. Уложенная крупным булыжником мостовая, что круто поднималась вверх по Полтавской, была пуста. Каппелевцы засели чуть ниже, в здании телеграфа, и оттуда вели огонь. Но основная их масса, видимо, сосредоточилась еще ниже, за зданием, которое находилось на углу Полтавской и Светланской. Их не было видно, оттуда только доносились отрывистые команды и несусветная брань.

«Пулемет бы сюда сейчас, — подумал Владимир, — тогда бы по этой улице ни один каппелевец не прошел...»

Не успел он подумать об этом, как увидел, что из двора школы, что почти напротив, выскочили человек тридцать каппелевцев и кинулись к воротам. Владимир мгновенно выбрал себе цель и нажал на спуск. Выстрела Владимир почти не слышал, только заметил, как тот, в кого он стрелял, немолодой мужчина в длинной офицерской шинели, рухнул на мостовую. Бежавший следом за ним мужчина в шляпе чуть было не наступил на лежащего, отскочил немного в сторону и, припав на колено, начал пулю за пулей посылать в сторону Владимира.

— Дурак! — зло процедил сквозь зубы Галицкий и вновь выстрелил. Теперь он отчетливо увидел, как стрелявший в него человек с короткой бородкой смешно подпрыгнул на месте и что-то звериное и в то же время знакомое Владимиру отразилось на его лице.

— Так это же тот самый бандюга, который сегодня ночью разрядил в меня свой кольт! — скорее от радости, нежели от удивления, воскликнул Владимир. — Вот где мы с тобой встретились, паразит!

Однако надо было стрелять. И он стрелял, стараясь не промахнуться. Казалось, весь мир грабителей, воров, проституток, мир богачей и их ставленников восстал в этом далеком приморском городе против него и теперь хочет отнять у него и у многих таких же, как он, все, что завоевано революцией...

Кто-то коснулся его плеча. Владимир повернулся и сразу же узнал в подползшем к нему человеке начальника штаба дивизионов народной охраны Ивана Захаровича Сидорова. Он не раз встречал его на улицах города, на собраниях. О нем много и хорошо рассказывал Штам. Подпольщик-коммунист Сидоров во время колчаковщины буквально из-под самого носа у белых ухитрялся добывать целые вагоны с оружием и боеприпасами, снабжая всем необходимым партизанские отряды Приморья. После установления в городах и селах Дальнего Востока народной власти партия поручила Сидорову формирование отрядов городской милиции и ее резерва. В условиях оккупации Владивостока японской военщиной это была нелегкая, но необходимая задача. И, может, потому, что это было очень сложно и надо было пройти еще через многие испытания, в том числе и через это, он и остался здесь.

Человек с большим боевым опытом, кадровый русский офицер, Сидоров хорошо понимал, что сопротивление горстки храбрецов, забаррикадировавшихся в самом центре белогвардейского мятежа, — дело в общем-то бессмысленное. Однако если рассматривать этот факт с политической точки зрения, то он был очень важен. Ибо каждая минута этого героического боя рушила то здание клеветы и шантажа, которое упорно возводили на берегах Тихого океана японские империалисты.

О том, что какой-то милиционер в самый разгар боя ухитрился через балкон второго этажа пробраться в крепость и тем самым увеличить их «армию» ровно до одиннадцати человек, Сидоров узнал из короткого рассказа командира дивизиона Казакова. Узнал всего за минуту до его гибели. Пуля врага угодила молодому командиру прямо в сердце. Находившийся поблизости Галицкий бросился к Казакову, но Иван Захарович успел вовремя оттолкнуть парня в сторону. Не сделай он этого, еще одним бойцом стало бы меньше.

— Ты поосторожнее, хлопчик! — предостерег его начальник штаба. — Не очень-то высовывайся. У нас каждый человек на счету, в этой обстановке ты один, может, стоишь целого взвода...

Сравнение польстило Владимиру, он хотел ответить Сидорову как-то позвучнее, покрасивее, но тот уже отполз в сторону.

Атаки белых следовали одна за другой. И после каждой из них бойцы кого-нибудь недосчитывались. Пуля прошила навылет грудь дивизионца Саши Апрелкова, легко ранило двух милиционеров. Таяли патроны, все меньше оставалось гранат.

Сделав попытку пробраться в здание штаба через двор и потерпев поражение от группы Каунова, охранявшего этот ответственный участок позиции, каппелевцы на время прекратили атаки.

Воспользовавшись затишьем, Владимир отполз с балкона в комнату и тут впервые за эти часы увидел Штама. Друзья молча обнялись.

— Знаешь, тезка, — задумчиво сказал Штам, — лежу я, пуляю по каппелям, а сам ругаю себя, что не позволил тебе пойти давеча с нами. Думал, конец, прихлопнули тебя прямо в постели, паразиты. Так муторно на сердце было, понимаешь! Думаю, хотел добро Володьке сделать, а его угробили по моей вине...

Штам попросил у Сидорова разрешения перевести Владимира к нему в угловую комнату. Сидоров разрешил. Натиска каппелевцев теперь надо было ожидать не с флангов, а в лоб.