Борис Юрин ПОЗДНИЙ СЕАНС

Борис Юрин

ПОЗДНИЙ СЕАНС

Субботние вечера Стасис Куозис не любил проводить в городе. Город надоедал ему за шесть дней недели. Поэтому в субботу он отправлялся с удочками к Вилие. Как у всякого уважающего себя рыболова, у него были, конечно, одному ему известные добычливые места. Не где-то за тридевять земель, а тут же, неподалеку от Йонавы.

Впрочем, не будем указывать точно, куда ходит рыбачить Куозис, дабы не выдать его секрета. Скажем лишь, что места очень красивые. Здесь Куозис отдыхает душой, здесь так легко и славно думается...

Эта суббота выдалась такой же хлопотливой, как и прочие. Надо было успеть справиться со всеми делами. День укороченный, а забот не меньше, чем в остальные дни.

С самого утра Куозис поехал в строительное управление. Разговор был трудный и долгий. Речь шла о трудоустройстве одного паренька, по имени Альгирдас, недавно вернувшегося из заключения. У Альгирдаса нелегкая судьба: остался сиротой, связался с дурной компанией, в конце концов попал под суд. Теперь ему предстояло начинать жизнь заново.

Начальник отдела кадров, щуплый, болезненного вида человек, казавшийся совсем маленьким по сравнению со столом, за которым сидел, заупрямился:

— Товарищ майор, я уже дважды разговаривал с этим вашим подопечным, объяснил ему, что у нас комсомольская стройка, молодежь со всей республики съехалась, передовая молодежь, понимаете! По путевкам, не просто так! — он поглядывал на грузного, широкоплечего Куозиса снизу вверх с обиженным выражением на лице.

— А куда непередовым деваться?

Этот вопрос, очевидно, поставил в тупик кадровика. Он развел руками. Майор, как опытный рыбак, почувствовал, что надо «подсекать». Но осторожно, чтобы не сорвался. Он терпеливо разъяснял кадровику в общем-то азбучные истины: на любой, даже самой передовой комсомольской стройке есть люди отличные, есть посредственные и есть просто плохие, хотя они и приехали по путевкам. Не случайно в Йонаве с тех пор, как началось строительство азотнотукового комбината, милиции прибавилось работы. Но ведь от руководства стройки не требуют, чтобы оно избавилось от всех неустойчивых людей. Надеются на здоровый, крепкий духом коллектив строителей, который сможет перевоспитать слабых. Так где же становиться Альгирдасу на ноги, начинать новую жизнь, как не в этом коллективе?

— Сдаюсь, Стасис Антанович, — улыбка слабо осветила лицо кадровика. — Только вот что: пускай вопрос решают сами комсомольцы. Чтобы знали, кто к ним пришел, чтобы помогли парню. Если они согласятся, будем оформлять.

В комитете комсомола майор сразу нашел общий язык с собеседниками. Впрочем, иначе и быть не могло. Эти ребята были самыми активными дружинниками города, с ними Куозису не раз приходилось вместе бывать в рейдах. Недавно начали еще одно общее дело: выпуск сатирического киножурнала, в котором высмеивались пьяницы, хапуги, хулиганы. Журнал демонстрировался в кинотеатрах города перед началом сеанса. Нарушители, как огня, боялись попасть в объектив кинокамеры.

— Договорились, Стасис Антанович, — сказал на прощание секретарь комитета. — Все будет в норме, сделаем из этого Альгирдаса человека. Ну, я не прощаюсь, вечером увидимся, сегодня ведь премьера нового выпуска журнала. Вместе делали, вместе, как говорится, и отвечать будем, не так ли? А потом хорошую картину покажут — «Никто не хотел умирать».

— Что-нибудь о войне?

— Наверное, точно не знаю. Говорят, хорошая.

— Приду, — пообещал Куозис.

Честно говоря, он был нечастым посетителем кинотеатра. Особенно в субботу. Фильмы же о войне и вовсе не любил смотреть: слишком волновали они его, напоминали о пережитом, на несколько дней выбивали из привычной колеи. А это ни к чему: майору милиции Куозису и теперь переживаний хватало. Поэтому Стасис Антанович решил: «В кино пойду, журнал посмотрю, а как начнется картина, в темноте потихоньку улизну...»

Приближался час приема посетителей. Когда Куозис проходил по коридору районного отдела милиции, у двери в комнату участковых уполномоченных уже сидели люди. За двадцать пять лет службы в милиции Стасис Антанович привык к тому, что люди обращаются к нему с самыми разнообразными и порой совершенно неожиданными делами. И всех надо выслушать терпеливо и вдумчиво, понять каждого и, если возможно, помочь в кратчайший срок.

Первым в комнату, прихрамывая, вошел старик. Удобно примостившись у обшарпанного, залитого чернилами стола, он начал издалека, чуть ли не с довоенных времен. Рассказывал о своих взаимоотношениях с соседом. Майор словно процеживал многословную речь посетителя сквозь частое сито, отбирая только то, что привело старика сюда. Оказалось, тот жалуется на соседа, который уже несколько лет не отдает ему долг в двадцать рублей.

Куозис записал адрес и пообещал усовестить должника.

Когда старик ушел, молодой участковый, сидевший за соседним столом, рассмеялся:

— Неужто, товарищ майор, такой мелочью будете заниматься?

— Для старика это не мелочь! — нахмурился Стасис Антанович. — И не в двадцати рублях дело, а в человеческом доверии.

— Все равно ничего не докажете: расписки-то нет, сосед скажет, что не брал, мол, старик все выдумал.

— Вот поэтому и надо пойти и усовестить...

За стариком потянулись другие посетители. Плачущая девушка, потерявшая паспорт. Мужчина, с тревогой сообщивший о том, что сын уже два дня не ночевал дома. Пожилая женщина с жалобой на пропойцу-мужа.

Люди несли сюда горе, тревоги, заботы. Куозис принимал на свои плечи чужие огорчения, и они становились его личными огорчениями. Майор знал, что, вероятно, многим посетителям удастся помочь, и они забудут сюда дорогу. Забудут и его, майора милиции, участкового уполномоченного. По совести говоря, чуточку обидно, конечно, но пусть забывают. Как выздоровевшие забывают о врачах. Врачи ведь на это не обижаются. Он — тоже. Лишь бы люди чаще улыбались, лишь бы не старили матерей преждевременные морщины...

* * *

Зрительный зал был полон. Администратор кинотеатра принес стул и поставил его в проходе у стены. Куозис сел, положил на колени тяжелые, большие руки, откинулся назад. Стул жалобно заскрипел под его тяжестью. «Чего доброго, развалится», — с усмешкой подумал майор.

Свет погас. На экране появились знакомые лица — хулиганы, пьяницы, дебоширы. Конечно, это был отнюдь не «Фитиль», техника съемки не на том уровне, все-таки любители делали. Но зрители от души хохотали, узнавая тех или иных людей, снискавших в городе печальную известность своими похождениями. В журнале были и натурные съемки, и мультипликация, и фотографии.

Майор не смеялся, лишь иногда улыбался уголками губ. Не потому, что не понимал юмора. Просто мелькавшие на экране сценки с натуры напоминали ему, что еще многое не сделано, кое-что и вовсе упущено...

Зажегся свет. Опоздавшие зрители протискивались к своим местам. Вновь застрекотал аппарат. Куозис встал, намереваясь уйти. Время позднее, сегодня ляжет пораньше, чтобы завтра до солнца быть уже на реке.

На экране тоже была ночь. Колеблющееся пламя свечи выхватывало окно, за которым в темноте притихло село. Над столом склонился человек, он что-то пишет. И вдруг — выстрел. Человек падает. Убит пятый по счету председатель сельсовета, и теперь никто больше не хочет садиться на это место...

У Куозиса тревожно сжалось сердце. Сам еще не зная почему, он вернулся и сел на свой стул. То, что происходило на экране, было не просто знакомым, уже известным. Нет, это был рассказ и о его, Куозиса, жизни, о том, что он сам лично видел. Он не раз встречал и таких вчерашних бандитов, как Марцинкус, решивший порвать с лесной жизнью. И Филинов, в которых неистребима фанатичная жестокость к инакомыслящим. И главарей банд, вроде Домового, доводилось майору видеть не только в кино. А братья Локисы — это его братья. По духу, по борьбе, по пережитому. Вместе с ними он ликовал и радовался восстановлению Советской власти в Литве летом сорокового, вместе с ними защищал эту власть в трудных боях сорок первого, партизанил, а после освобождения Литвы от гитлеровских захватчиков поднимал родную землю из пепла и руин, мечтал вместе с ними о новой, социалистической Литве и отстаивал эту Литву от всяческих недобитков.

Куозис, сидя в темном зрительном зале, словно забыл о настоящем. Фильм перенес его в прошлое, и он заново переживал свою собственную жизнь, о которой в кинокартине не говорилось, но о которой напоминала чем-то судьба старшего из Локисов — Бронюса...

* * *

Что он знал в жизни до сорокового года? Горе, нужду, подневольный труд, солдатчину. Мальчишкой начал работать у кулака: отец-рабочий не мог прокормить на свои скудные гроши всю семью. Мозоли на руках Стасиса появились рано. За любую работу брался, какая попадалась. Разбираться и привередничать не приходилось: безработица. Колесил по Литве в поисках работы. Валил лес, копал канал, шагал за плугом.

В конце сорокового года секретарь Мажекяйского уездного комитета партии, знавший Куозиса еще раньше, посоветовал ему пойти на работу в милицию.

Война застала молодого участкового уполномоченного в местечке Жидекяй, волостном центре. Только недавно Стасис получил форму, до этого ходил в обычном гражданском костюме с повязкой на рукаве. И вот эта форма, которой он так гордился, чуть было не стала виновницей его гибели за несколько часов до начала войны.

В субботу 21 июня Куозис вместе с милиционерами Микнисом и Кундратасом возвращался домой после кино и танцев. Путь лежал мимо кладбища. Остановились закурить. И едва вспыхнула спичка, из-за крестов раздался выстрел, другой, третий. Пули просвистели над самым ухом. Милиционеры бросились на землю, поползли туда, откуда стреляли. Но там уже не было никого. Обшарили все кладбище, но тщетно.

Только на следующий день, когда стало известно о нападении гитлеровцев на нашу страну, Куозис узнал, что стрелял племянник генерала Алякавичуса, бежавший из заключения. Впрочем, в те дни было не до генеральских племянников, да и до дядюшек руки тоже не доходили.

Обстановка была тревожная. Бомбежки. Подняли голову фашистские прихвостни, стреляли в активистов из-за угла, раздували панику. Наши войска отступали.

Куозис с товарищами добрался до уездного центра. В Мажекяе уже не было наших войск, в помещении отдела милиции важно восседал полицейский в старой форме. С ним разговор состоялся короткий. По городу было опасно ходить: могли убить. Обыватели попрятались в подвалах, улицы пустынны. Двери банка распахнуты настежь. Милиционеры вошли, надеясь найти кого-либо из служащих и узнать обстановку. Никого. А деньги лежат пачками — не до них. Нет, подумали милиционеры, негоже оставлять врагу наши советские рубли. Им здесь не место. Набили рюкзаки пачками червонцев, отыскали две автомашины и трактор. К милиционерам присоединились пограничник, работник уездного комитета партии, некоторые советские служащие. Небольшой отряд двинулся на восток.

Нелегкий это был путь. Стычки с немецкими парашютистами, бандами националистов. Отряд прошел через Литву, Латвию и Белоруссию до Орши, а потом до Великих Лук. Из Мажекяя уходило полтора десятка человек, вооруженных винтовками и наганами. К Великим Лукам пришло более двухсот, с противотанковым орудием, с пулеметами, с трофейными автоматами. И здесь милиционеры сдали в банк несколько миллионов рублей, которые они пронесли от западной границы через три республики...

А в марте 1942 года стрелка 16-й Литовской дивизии Куозиса неожиданно вызвали к секретарям ЦК Компартии Литвы Снечкусу и Приекше.

— На родину хочешь?

— Еще бы! Только вроде нескоро ее доведется увидеть, да и то ежели фашистская пуля помилует.

— Можешь и раньше.

— Вы не шутите?!

— Нет, мы хотим предложить тебе отправиться в Литву. Только прийти туда ты должен не с одним автоматом, а и с запасом знаний...

Знаний пришлось набираться целый год, изучать трудную науку ведения войны в тылу врага. Лишь в июле сорок третьего с аэродрома под Старой Руссой поднялся в ночное небо самолет с пятью разведчиками. Пролетели над линией фронта, обозначившейся яркими точками разрывов снарядов, долго шли над темными лесами, пока не увидели огоньки костров. Пора! Над головой с резким хлопком раскрылся парашют. Земля надвигалась быстро, неизвестная, враждебная, подстерегавшая тысячами неожиданных опасностей.

Приземлились в районе озера Нарочь, на границе Белоруссии и Литвы. Куозис был направлен в партизанский отряд «Маргирис», которым командовал Бараускас. По соседству действовали другие отряды. Они готовились к переходу в Литву, под Вильнюс, в пущу Рудникай.

Перешли в сентябре.

Старшина Куозис с головой ушел в работу. Разведки, стычки с гарнизонами фашистов, бои с карателями из местных националистов, операции по подрыву мостов и вражеских эшелонов.

Однажды Линаса (под такой фамилией знали Куозиса в партизанах) командование послало в только что созданный отряд «Миртис окупантамс», костяк которого состоял из бежавших военнопленных. Надо было оказать им помощь в организации, передать опыт партизанской работы. Командир отряда попросил Линаса возглавить группу, которая должна была взорвать железную дорогу Вильнюс — Лида. Эту дорогу гитлеровцы берегли как зеницу ока. Вдоль полотна через каждые двести метров были построены дзоты, постоянно ездили патрули на дрезинах. Как подобраться незаметно?

Но Стасис нашел выход. Вдвоем с товарищем он снял вражеского часового у дзота и заложил мины. Эшелон с важным грузом, спешивший к фронту, пошел под откос. Это был третий состав, который лично подорвал Куозис.

Он продолжал участвовать в самых опасных, рискованных операциях и тогда, когда партизанское командование перевело его в отряд «Шарунас» комиссаром, чтобы укрепить этот молодой отряд, сделать его более боевым. Отряд базировался в лесах Алитусского уезда и причинял захватчикам много неприятностей: уничтожал десятки километров телефонных линий, сжигал полицейские посты, громил немецкие гарнизоны в больших селах, взрывал склады. И во всех операциях впереди был комиссар Куозис — Линас.

А потом снова настал июнь. Июнь 1944 года. Как он отличался от того, который довелось Куозису пережить три года назад! Теперь наши шли на запад. Гитлеровцы упорно сопротивлялись, временами пытались перейти в контрнаступление, остановить советские войска. Но тщетно, их песенка была уже спета. Бок о бок с армией сражались и партизаны, вышедшие из лесов.

Куозис мечтал идти в рядах армии до Берлина, бить и гнать фашистов. Но он был солдатом партии, а партия направила его на работу в милицию. Как и тогда, в конце сорокового. Надо было все начинать заново, поднимать республику из руин, наводить революционный порядок, бороться с многочисленными бандами националистов и недобитых гитлеровцев, рассеявшимися по лесам.

Да, все было так же, как в фильме. Бандиты терроризировали население, грабили и убивали, пытаясь помешать людям строить новую жизнь. Куозис по штату числился участковым уполномоченным в городе Алитусе, но в городе ему приходилось бывать редко. Неделями не видел жену, месяцами спал не раздеваясь, с пистолетом в руке.

Взять хотя бы того же Вавериса. Зверь был, вроде этого Домового. Сколько за ним гонялись, сколько от его руки полегло хороших парней! И никак не удавалось захватить бандюгу. Подручных брали, а сам Ваверис уходил, как сквозь землю проваливался. Оказалось, действительно сквозь землю. Схорон у него был в лесу, и свой бункер он так замаскировал, что в двух шагах пройдешь — не догадаешься. Но все-таки ликвидировали Вавериса и его приближенных, не ушли.

А бой у мельницы, когда брали банду Ваногаса! Почти точь-в-точь как в этой картине. Жестокий бой был, бандиты отчаянно сопротивлялись. Легких-то боев не бывает, во всяком бою кровь льется...

...Бывал Куозис потом, спустя годы, в тех местах под Алитусом. Навещал знакомых. Совсем иная жизнь. Люди приветливые, открытые. Электричество всюду, радио, телефон. Весело народ живет, богато.

Встреча там одна произошла. На улице села. Шла пожилая женщина навстречу. Незнакомая. И вдруг поклонилась низко, прижала ладонь к сердцу и сказала по-литовски нараспев:

— Ачю уже павасари, драуге!

Куозис сперва опешил. «Спасибо за весну, товарищ!» Причем здесь весна, когда на дворе осень? И почему его благодарит? Может, обозналась, за кого другого приняла?

— Вы меня не помните, конечно, — улыбнулась женщина, видя его замешательство. — А я, а мы все вас часто вспоминаем, детям о вас рассказываем, как вы с бандитами бились. Пусть знают, что весна на нашу землю не пришла сама, что за нее люди жизни своей не щадили!

Куозис тогда смутился, пробормотал что-то нечленораздельное. Только потом, раздумывая над словами незнакомой крестьянки, понял, насколько точно она выразила в немногих словах весь смысл его жизни и работы. «Спасибо за весну...» А ведь и правда, есть частица и его труда в том, что расцвела ярким весенним цветом земля литовская, что дышится на ней людям свободно и радостно. Маленькая частица, но есть!..

* * *

Вспыхнувший в зале свет на мгновение ослепил Куозиса. Он зажмурился. Зрители неторопливо расходились, притихшие, сосредоточенные, задумчивые. Стасис Антанович подумал, что в общем-то правильно сделали комсомольцы, решив показать перед этой картиной свой сатирический журнал. Пусть станет стыдно его «героям», когда они увидят людей, не щадивших жизни в борьбе за торжество свободы. Конечно, дебоширы и хулиганы, пьяницы и самогонщики — это не бандиты прежних лет. Но может быть, они все же поймут, что мешают народу, путаются под ногами?

Куозис шел по ночным улицам Йонавы. Над стройплощадкой азотнотукового комбината вспыхивали голубые молнии электросварки. Работа там не прекращалась и ночью. Майор вспомнил об Альгирдасе. В понедельник парень пойдет на стройку, комсомольцы помогут ему найти место в жизни, прочно встать на ноги. Высокий накал трудовой жизни выжжет из его души все подленькое и мелочное. И сердце Альгирдаса загорится ярко, и будет парень радовать людей хорошими делами. И может быть, когда-нибудь вспомнит он немолодого майора милиции и при встрече поклонится ему в пояс. Как та женщина в селе под Алитусом. Люди не забывают добрых дел, сколько бы лет ни прошло.