4

4

Война застала участкового уполномоченного милиции Орлова в Сенной Губе. Враг приближался. Алексею Михайловичу было поручено организовать эвакуацию населения с территории Сенногубского и Кижского сельсоветов. Дело это было нелегкое, люди не хотели покидать насиженных мест, не верили, что захватчики придут сюда.

Сам Орлов тоже был убежден, что Красная Армия вот-вот перейдет в наступление, что просто неожиданное нападение врага дало ему некоторые временные преимущества.

Со дня на день он ожидал, что наша армия ответит тройным ударом на удар, вышвырнет захватчиков с советской земли. Но прошел месяц, другой, а враг по-прежнему наступал. Десятки рапортов написал Орлов, просился на фронт.

На фронт его не пустили, но фронт сам пришел сюда, в Заонежье. Фронт подступил к Петрозаводску, потом и к Заонежью, к островам, запорошенным снегом.

Орлов дрался с захватчиками в составе истребительного батальона под деревней Типинцы, у озера, по которому уже шла ледяная шуга. Потом послали его в разведку с комсомолкой Галей Глебовой. Вернулись — отряда нет: все переправились на лодках на другой берег. В спешке, видимо, забыли о разведчиках, не дождались их возвращения.

Что оставалось делать? Ноябрь, зима. Озеро еще не встало, без лодки через него нет хода. Или надо добывать лодку, или ждать, пока ледяной покров крепко схватит озеро.

Алексей понимал, что появляться ему в селах рискованно. Но другого выхода не было. В лесу зимой да без продуктов и двух дней не протянешь. Надо решаться.

Он перебрал в памяти всех жителей ближних сел. Есть верные люди. Однако не учел, что крестьяне напуганы репрессиями, которые чинили захватчики. Из уст в уста, из дома в дом, из села в село передавались шепотком страшные вести: того-то расстреляли, того-то повесили, отправили в комендатуру, избили. В деревнях стояли гарнизоны оккупантов, по хатам рыскали маннергеймовцы и полицейские из местных предателей, искали активистов.

Не просто в таких условиях решиться приютить милиционера. Обнаружат — без суда убьют всю семью. Понимал Алексей, что людям нестерпимо стыдно отказывать ему, потому и в глаза не смотрят. Готовы отдать последний кусок хлеба, но только не убежище предложить.

Однако были и смелые, отважные: бакенщик Александр Семенов, Алексей Калганов в деревне Середка, учитель Семен Чесноков и его жена Таня. Последние и предоставили разведчикам убежище в школе. Семен по заданию Орлова собирал сведения об укреплениях врага на Большом Клименицком острове, что находится прямо против Кижей, через пролив. Алексей отлично понимал, как нужны эти данные нашему командованию. Потом Чесноков и Калганов сумели, несмотря на все трудности, добыть лодку. Орлов и Галя двинулись в путь. Двенадцать часов пробивались сквозь ледяное сало. Алексей стер в кровь ладони, но к своим все же выгреб.

Сколько раз потом ему пришлось проделывать тот же путь, сейчас уже и не упомнишь. В любое время года. На лыжах и в лодке, на бронекатере и в самолете. Вдвоем с радистом Павлом Васильевым, с секретарями подпольного райкома партии Георгием Бородкиным и Тойво Куйвоненом, с бывшим оперуполномоченным отдела милиции, тоже разведчиком, Степаном Гайдиным, во главе диверсионных групп. Его посылали с самыми различными заданиями. Знали: Орлов не подведет.

И точно. Не было ни одного случая, чтобы он вернулся и доложил командованию, что из-за сложившейся обстановки в силу таких-то и таких условий задание осталось невыполненным. Не было! И не потому, что такой уж он везучий, в рубашке родился. Пожалуй, половина успеха не ему лично принадлежала, а патриотам из местных жителей, которых он организовал, вовлек в активную борьбу с оккупантами. А людей он понимал, умел в них разбираться.

Вот, к примеру, с Петром Сюкалиным как было. Буйный мужик, задиристый. Орлов его до войны дважды за хулиганство к ответственности привлекал. Финны, оккупировав Заонежье, сразу же возвысили Сюкалина, доверие ему оказали, бригадиром поставили. А Орлов нашел ключик к душе Петра Захаровича, верным своим помощником сделал, серьезные дела поручал. Жаль, не дожил Сюкалин до нашей победы, расстреляли его маннергеймовцы вместе с женой, узнав об их деятельности от предателя.

Об этих людях, живых и погибших, вечно будет помнить Алексей. Если бы не они, он бы и половины заданий не выполнил. Это они — Ржанские, Серегины, Епифановы, Самойловы и другие — давали ему приют, рискуя жизнью, собирали важные сведения о противнике, они были его глазами и ушами.

Да, только благодаря помощи народа бывший участковый уполномоченный милиции мог осуществлять свои дерзкие до невероятности операции. В это трудно поверить, ко это действительно так: Орлов с двумя своими товарищами осмелился напасть на неприятельский штаб в селе Липовцы, разгромил штаб, забрал важные документы и ушел. На все ушли сутки, включая стодесятикилометровый марш-бросок на лыжах. Или налет на Ламбас-Ручей. В этом поселке стояли крупные силы врага, там находилась его перевалочная база и жил наместник Пернанен, зверствовавший во всем Заонежье. Алексей с отрядом из двадцати человек проник в Ламбас-Ручей, перебил десятки полицейских и солдат, свершил суд над Пернаненом и снова исчез — будто растворился в дремучем зимнем лесу.

Много подобных операций на его боевом счету.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что самой ненавистной фамилией для врагов была фамилия Орлова. По деревням были развешены объявления, сулившие награду тому, кто укажет, где скрывается русский разведчик Орлов. Подробно указывались его приметы. Впрочем, большинство жителей и без этого отлично знало в лицо своего бывшего участкового. С каждой операцией оккупанты повышали награду за голову Орлова. Не надеясь, видимо, что крестьяне польстятся на марки — что сделаешь на эти бумажки? — враги предложили и кое-что более ощутимое: пятьдесят тысяч финских марок плюс семнадцать мешков муки. Это было огромное богатство в голодном Заонежье, где люди ели хлеб из отрубей с примесью толченой коры. Но предателей не нашлось...

Алексей Михайлович, усмехнулся, вспомнив недавний разговор с одним из кадровиков. Тому было поручено составить заключение по определению сроков непосредственного участия майора милиции Орлова в боевых операциях против немецко-финских захватчиков на Карельском фронте (дело все-таки к пенсии идет). Кадровик — молодой парень, он и раньше в общих чертах знал биографию майора, но тут подсчитал и удивился:

— Алексей Михайлович, оказывается, вы пробыли в тылу врага, со спецзаданиями, триста двадцать семь дней!

— Ну и что? — пожал тогда Орлов плечами. — Наверное, так, раз в документах говорится.

— Да нет, я вот о чем, — заволновался кадровик. — Ведь это триста двадцать семь дней с глазу на глаз со смертью, постоянной опасностью, триста двадцать семь суток на лезвии ножа!

— Потому-то и исчисляются они по-льготному: три дня за один, — отшутился майор.

Шутки шутками, а кадровик-то, пожалуй, прав. Порой за день доводилось пережить столько, что иному И за целый год не привидится. Вспомнилось, как двадцать суток гоняли его маннергеймовцы по лесам да болотам, словно зайца. Трех собак-ищеек прикончил он тогда, петлял, кружил, отводя преследователей подальше от базы, где сидел Пашка Васильев с поврежденной ногой и умолкшей рацией. Те двадцать дней — как двадцать лет. Уж на что двужильный, а и то под конец стал сдавать, спал на ходу. Отощал, одежда болталась, как на вешалке. Кругом каратели, полицейские, то и дело вступал в перестрелку с ними. И все же ушел, пробился. Хорошо, дело осенью было, снег еще не выпал. А то бы не уйти...