4

4

Глубокой ночью Феофилат Блажевский возвращался в Ксаверово из леса. Не робкого десятка отец дьякон, и все же не по себе ему: упруго и звонко скрипит под ногами снег, лают сельские псы, учуяв запоздалого путника. Не дай бог, ежели кто встретится! Потому что не гоже духовному лицу ночами по полям-лесам шататься. Сразу заподозрят, что ходил к сыну. А это ни к чему.

Да, к Степану ходил. Газеты передал ему. Никак Степка не дождется обещанной войны. Все газеты читает, ищет про войну, а ее нет и нет. Быть бы ему, Степану, сотником, шапку со шлыком носить, с петлюровским трезубцем, саблю на боку. А может, и полковником уже стал бы теперь, кабы Симон Петлюра удержался. Беда, беда...

Отцу Феофилату вспомнилась встреча с сыном. Сказал ему по-родительски, что нужно свести счеты кое с кем. Степан взглянул исподлобья:

— Знаю.

— Богоугодное дело.

— Нам с тобою, батя, оно угодно, — нехорошо так ощерился сын, — а бога, как сказано в афишке, что на сельском доме повесили, нет и не будет. Иному богу мы с тобой служим. Кровь льем, на людей страх наводим. Разумное дело делаем, батя. Не выйдет сегодня в поле хлебороб, завтра в городе жрать будет нечего. Машин не будет, оружия. Придут наши, голыми руками за горло возьмут коммунистов, не защитятся!

— Ты, Степка, поумнел, знаешь, что к чему.

— Поумнел, говоришь? А что из этого выйдет, ответь мне? Нас же по пальцам пересчитать можно! Кого поймали, кого убили, кто струсил, поганая шкура, убежал. А новые? Сам знаешь, дерево без дождя высыхает...

— Дурень! Какого еще дождя тебе надобно? Бабы горилку гонят, в кооперации хватает, денег у тебя в достатке.

В кустах кто-то закашлял, послышались шаги. Степан выхватил маузер, потом снова сунул его за пазуху.

— Не бойсь, отец, это Васька Нещадим... Ты чего, кто позволил?

— Дело есть. Гурко...

— Все знаю! — Степан шагнул к Нещадиму. — Гурко скоро встретится с отцом небесным. Ты скажи мне другое. Почему брата своего не приобщил к святому делу, позволил ему в комсомол вступить? И нашим и вашим хочешь, да?

— Надо и в комсомоле своих людей иметь, — хмуро буркнул Василий.

— Врешь! — вызверился Степан. — Увидишь, как эти «свои люди» нас к стенке поставят!..

...Нет, рассуждал дьякон, возвращаясь теперь из лесу, нельзя больше Степке в лесу быть. Кольцо сжимается, все труднее ему становится. Потому и просил он за любую цену добыть ему документы на другую фамилию. Надежные документы, не липовые. Выехать надо подальше, пока не обложили, как волка. Притаиться, делать свое дело незаметненько, ждать часа. А он настанет! Ох, господи, приблизь этот час! Не только бы Степана благословил, сам бы собственными руками давил эту голь, что хозяевами себя считают, а в первую очередь большевиков да комсомольцев. Степка, видишь, за границу хочет податься. Дулю ему, а не заграницу! А кто здесь будет святое дело вершить, если все туда убегут? Нет, ты здесь себя покажи, а придут освободители, ты их встретишь, как хозяин! Потому и наказал Степану, чтобы он с хлопцами напоследок в Городище разгулялся, «поговорил» по душам с большевистскими верховодами, да так, чтоб навеки запомнили этот «разговор». А потом — в новые места. Документы он сыну добудет, дело нехитрое, церковные архивы под рукой...

Опасался отец дьякон нечаянной встречи с односельчанами, а не избежал. Уже к дому подходил, встретил Гурка Осовитного. Злобно взглянул на него, когда тот насмешливо сказал:

— Сынка ходил проведать, отец дьякон? Передал бы ему, чтобы кончал лютовать, а то ведь терпение наше кончится, свернем голову бандиту!

Знал Феофилат, что песенка Осовитного уже спета, не сегодня-завтра его Степановы хлопцы прикончат, и не мог удержаться от искушения пригрозить Гурко, чтобы перед смертью помучился от страха.

— За своей головой смотри, Гурко, она у тебя слабо держится, вот-вот упадет! Тогда, может быть, поймешь, что Степан не бандит, а политический противник твоих Советов. Он за идею борется, готов за нее пострадать, терновый венок мученика принять.

— И ради такой идеи он нас, крестьян, грабит и убивает?

— Тьфу, прости меня, господи! Такие, как ты, продали Украину москалям-большевикам, и за это постигнет вас кара! Аминь!

И он торопливо зашагал к своему дому.

Через два дня Гурко был зверски убит бандитами...

...Степан Блажевский был озабочен сложившейся обстановкой. Ему было известно, что Орлов с товарищами бывают в ближайших селениях, о чем-то допытываются. Раньше Степан не стал бы долго раздумывать, налетел бы ночью, пожег все, перестрелял. Но теперь надо быть осторожным. Верные люди доложили, что Орлов поднял крестьян, вооружил активистов. Так просто не сунешься. Да, жизнь меняется. В магазинах полным-полно всяких товаров, хозяин лавки Гостродуб уже просил потрясти кооперацию, чтобы люди к нему шли. Без помощи Блажевского не выдержать Антону Гостродубу конкуренции. Ему, торгашу, двойная выгода: награбленный в кооперативах товар он по дешевке у Степана скупает. Только черта с два, магазином сейчас Степан заниматься не станет, есть дела поважнее. Скорей бы отец достал документы! А уж он напоследок разгуляется...

Разослав своих приближенных по селам на разведку, Блажевский неторопливо двинулся к укромному месту, куда через несколько дней должны были собраться все бандиты.