2. ХОЗЯЙКА «СТРАНЫ ЮНОНИИ»
2. ХОЗЯЙКА «СТРАНЫ ЮНОНИИ»
Стоят надо мной вершины,
Доступные, как мечты.
Лежат подо мной стремнины
Нетроганной красоты.
И, к камню прижавшись грудью,
Над пропастью я кричу:
«Пусть будет не так, как будет!
Пусть будет, как я хочу!»
Елена Ширман. «Над пропастью»
Да, она умела делать так, как хотела, как считала нужным. Вот и сказочную «страну Юнонию» она создала потому, что так, казалось ей, было лучше всего — собрать вокруг себя, приобщить к прекрасному большую группу ребят, впервые взявшихся за перо. Должность литературного консультанта пионерских газет позволяла неунывающей студентке Литературного института завязывать самые неожиданные знакомства. И это было важно, в первую очередь, для юных поэтов и прозаиков, чьих имен не знал еще никто. Ибо пропуском в «страну Юно», «страну Юности» могли быть только стихи, рассказы и сказки, написанные тобою собственноручно.
Елена Михайловна не случайно стала хозяйкой «Юнонии», она сама придумала ее, когда была еще руководителем литкружка на Сельмаше, в Ростове-на-Дону. А работа во всесоюзной газете «Пионерская правда» просто раздвинула границы ее кипучей деятельности, умножила возможности.
Однажды шестнадцатилетний уральский парнишка Ваня Папуловский получил из Москвы увесистый пакет со своими «произведениями», а в «сопроводиловке» прочитал:
«Из рассказа можно что-то сделать, если посидеть над ним основательно. А вот стихи просто никуда не годятся. Но ты не огорчайся, не всем же быть поэтами…»
Больше тридцати лет прошло с той поры, а строки эти помнятся. Никогда еще так просто, без околичностей не писали московские литконсультанты. А эти тысяча и один вопрос:
«Кто ты и сколько тебе лет? Есть ли братья и сестренки? Умеешь ли плавать и бываешь ли в тире? Кто твои самые любимые писатели, композиторы?..»
С композиторами вышла промашка. В одном из писем к Ляле Яненко, опубликованных «Комсомольской правдой», Елена Михайловна сообщала:
«…Ванюша прислал мне письмо из ФЗО. У него большая радость — его приняли в ряды ВЛКСМ… Твое письмо он получил и готовится ответить. Но его смутил твой вопрос насчет любимых композиторов… ему стыдно сознаться, что он почти никого из них не знает (ох, я его тайну выдала!..)»…
В течение, наверное, одного-двух месяцев незнакомая поэтесса из столицы стала для меня самым дорогим другом. Больше того: она немедленно связалась со своими свердловскими друзьями-писателями — Ниной Аркадьевной Поповой, Еленой Евгеньевной Хоринской, Клавдией Васильевной Рождественской и повела серьезный разговор о том, как подготовить меня к поступлению в Литературный институт имени А. М. Горького. Тот самый, где она на последнем курсе училась в семинаре Ильи Сельвинского.
Да, только для этого надо было закончить среднюю школу. И категорический совет Елены Ширман — «продолжать учение во что бы то ни стало… ведь можно работать и учиться в заочной средней школе» — нельзя было не выполнить.
Но суровая проза быта постоянно напоминала о себе. Слабая здоровьем мать не могла одна прокормить шестерых ребятишек, и мне, как старшему в семье, приходилось искать дополнительные заработки. Работал я тогда в Свердловском ботаническом саду в должности препаратора за сто целковых в месяц, но этого было мало, и я стал еще ночным сторожем на загородных территориях сада.
Лето сорокового года на Урале выдалось теплое. На жирном черноземе аккуратных грядок, парников и теплиц зрели помидоры, огурцы, дыни, тянулись к солнцу пахучие левкои, астры, гладиолусы. Нравилось мне в этом ярком многоцветье природы. А Елена Ширман еще писала:
«Наблюдай за всеми красками, впитывай, запоминай все запахи!..»
Днем было чудесно. А как начнет смеркаться, беру в руки берданку с холостыми патронами и начинаю обход владений. В шестнадцать лет на далекой пустынной окраине города да еще с ружьем в руках чувствую себя героем. Только что же это такое? Впереди шорох, даже слышится треск забора, а я ничего и никого не вижу!..
«У тебя куриная слепота, это же ясно, — пишет Елена Ширман, — тебе нужны витамины…»
Почти одновременно с письмом пришла посылка — с Кубани, от лейтенанта Красной Армии Михаила Васильченко. Имя это мне было известно: оно стояло на титульном листе прекрасно изданного сборника сказок «Изумрудное кольцо» рядом с именем Елены Ширман.
Копченая колбаса, шпиг, сахар, витамины. Записка от Миши Васильченко:
«Елена Михайловна шлет тебе это для подкрепления здоровья, а от себя добавляю пачку папирос…»
Влетело же ему за эту пачку папирос от хозяйки «страны Юнонии»!
Миша Васильченко был одним из первых граждан чудесной страны. Летом 1935 года ростовские пионеры поехали в лагерь, и там Елена Михайловна услышала его: превосходно рассказывал этот пятнадцатилетний паренек с украинским говорком русские народные сказки. Попросила записать — ничего не получилось. Тогда взялась сама. Отсеяла все, что где-то уже встречалось, отшлифовала до блеска язык, — и пошли с тех пор по свету, очаровывая детей и взрослых, герои «Изумрудного кольца» — крестьянский сын Данила, солдат Илья, богатыри Крутогор, Дубовер да Покати-Горошко. Сеяли всюду добрые семена, гнали взашей царей да богачей и никому не давали в обиду простой народ…
На удивление много и часто писала Лена, Ширман, наставляя адресата на путь и интересуясь буквально всем.
Вскоре стали приходить письма и стихи от других ребят и девчат, которые, оказывается, тоже были друзьями и воспитанниками Лены, поверяли ей все думы и тайны. И, наверное, так же, как я, внимали каждому ее слову. Граждане «страны Юнонии» устанавливали круговую связь.
Мы жили в замке из света и воздуха. Окружающий мир был прекраснее райских кущ, и Правда и Справедливость царствовали в нашей Стране Юности на равных началах с товарищем Поэзией. Из-под пера обитателей необыкновенного замка выходили баллады и романтические повести, стихи и рассказы о сильных и смелых людях, побеждающих Мрак и Смерть.
В творчестве — самая большая радость, самое великое счастье. Так внушала своим питомцам хозяйка «страны Юно», не позволяя никому из них упасть духом, отступить перед трудным перевалом. Ребята, которые ни разу не видели ни друг друга, ни самого дорогого им человека — Елену Михайловну, чувствовали себя членами единого крепкого коллектива.
Это было удивительно, почти неправдоподобно, но это было!
В течение одного только года, предшествовавшего началу Великой Отечественной, я получил от Лены Ширман не менее полусотни сердечных писем — от записок в пол-листочка до увесистых посланий в десять — пятнадцать страниц. Писала она, помнится, зелеными чернилами, четким крупным почерком, на простой, почти газетной бумаге. Писала обо всем — отвечала на трудные вопросы любого характера, давала глубоко продуманные советы: как помочь матери в воспитании младших сестренок и брата, как самому выйти из крутого положения (например, потерял свой первый паспорт…), что читать, чему учиться. И особенно учила собранности — как беречь время, совмещать работу с учебой, успевать за день все…
Теперь мы, бывшие «юнианцы», можем лишь поражаться, как она сама успевала работать в газете, сочинять стихи, учиться на последнем курсе Литературного института и писать часто, подробно, много к а ж д о м у и з н а с. Она словно спешила жить, спешила отдать всю себя людям — даже таким, как мы, незадачливые юные сочинители.
Хорошо сказал о ней Илья Сельвинский:
«Что поражает прежде всего в ее поэзии? Личность! С самых отроческих лет четко определившаяся личность… Елена Ширман — крупный характер, очень полно и всесторонне выразивший себя в горячих, жарких, огневых стихах… Она остро чувствовала ответственность перед своим временем».
Невозможно, конечно, положить на весы все, что сделала для людей, для своих многочисленных питомцев Елена Михайловна, щедрая хозяйка «страны Юнонии», — ведь она была л и ч н о с т ь ю, к р у п н ы м х а р а к т е р о м и в поэзии, и в жизни. Она была всегда сама собой. И то, что она была, что она, с ее пониманием мироздания, чести, товарищества, давала нам уроки жизни, осталось с нами навсегда. Стало так, как она хотела!..