3.

3.

Райму никогда не забудет тот день, то утро — последнее утро пребывания его туристской группы в Париже.

Товарищи по группе в каком-то восторженно-приподнятом, приятном волнении. Поездили, посмотрели, увозят добрую память о стране, историю которой изучали еще в школе. А теперь — домой!

Вот прошел мимо его номера знакомый таллинский журналист, на ходу проверяя, сколько кадров осталось для фотосъемки. С подружками направилась к лифту известная молодая артистка — любимица эстонской театральной публики. Уходят соседи из номеров напротив — в последний раз пройтись по Парижу.

— Райму, пошли!

— Идите, я догоню!

Но он не стал догонять. Он переждал, пока ушли все, спустился вниз, прихватив свой чемоданчик, тенью проскользил через большой холл гостиницы и оказался на улице. Он уже хорошо знал, куда повернуть, сколько кварталов пройти.

Сердце гулко стучало в груди. Еще где-то в самых глубинных тайниках души прятались страх и сомнение, но соблазн испытать новое, попробовать расхваленное буржуазной пропагандой блюдо взял верх над всеми другими чувствами. Вот уже виден звездно-полосатый флаг. Молодой человек с чемоданчиком в руке убыстряет шаг, он почти бежит.

Его как будто ждали. Высокий американец с легкой сединой красиво уложенных волос и приятной, просто обворожительной улыбкой вышел ему навстречу.

— Я… я советский турист, — дрогнувшим голосом произнес Райму, поставив на ковровую дорожку свой чемоданчик. — Хотел узнать…

— Пройдемте, пожалуйста, в кабинет.

Американец хорошо говорил по-русски. Он с пониманием и явным сочувствием слушал сбивчивые объяснения молодого человека с бегающими светло-синими глазами — человека  о т т у д а, из-за «железного занавеса».

Наверное, произнесет заветные слова — просьбу предоставить политическое убежище, но Райму как-то забыл про эти волшебные слова и нес чушь о невозможности продолжать семейную жизнь, о его необъяснимом, но жгучем желании остаться здесь, в «свободном мире». Американец в удивлении поднял брови. Выходит, этот молодой человек просит убежища не по политическим мотивам, а по семейным обстоятельствам?

Райму не мог сказать прямо, что очарован рекламными огнями французской столицы, тем более, что это была бы не вся правда. А правда заключалась в надежде на фантастические возможности успеха, в надежде на веселую жизнь в свое удовольствие.

В американском посольстве появились два французских чиновника. Словно извиняясь, обходительный американец сказал:

— Вы, конечно, понимаете, что мы не в Штатах, здесь — Франция.

И похлопал растерявшегося Райму по плечу.

15 сентября 1966 года наша туристская группа, недосчитавшись одного человека, выезжала на родину.

Райму на родину не выезжал. День, на который он возлагал столько надежд, закончился для него в парижской тюрьме, куда полицейские чиновники привезли его из американского посольства…